Высокое небо - Грин Борис Давыдович. Страница 22
Аркадию Дмитриевичу не составило бы труда раздобыть билеты. Достаточно было позвонить в кинотеатр и представиться. Но он никогда не прибегал к такому способу. Домашние тоже не позволяли себе пользоваться его именем.
Нина Ивановна весь день проканителилась в детском саду — устраивала праздничный утренник. Будь у нее свободных два-три часа, она бы, конечно, организовала «семейный культпоход», эта обязанность обычно лежала на ней. Но освободиться удалось только к вечеру, и уже нечего было помышлять о том, чтобы попасть на новый фильм.
Аркадий Дмитриевич с женой сидели за чаем, когда из коридора послышался звонок. Запыхавшись, вошла мать и, увидев, что сын и невестка чаевничают, напустилась на них, пряча улыбку:
— Долго вы намерены так сидеть? Может быть, ради вас перенесут сеанс?
С этими словами она открыла сумочку и достала три билета.
— Вот! В райкоме, спасибо, позаботились. Всем старым большевикам дали.
Евдокия Моисеевна состояла в партии с семнадцатого года. Она уже была не молода, когда свершилась революция, но и ее захватили бурные события. Москва кипела, митинговала, нацеливалась на новую жизнь, и остаться в стороне от всего этого было просто невозможно.
Уже давно покинули родительское гнездо дети, у них была своя жизнь. Теперь они обходились без материнских забот, и Евдокия Моисеевна с радостью отдалась новому для нее делу. Ей приискали место в наробразе, посылали то на одну, то на другую рабочую окраину, где надо было открывать школы, а потом и вовсе записали в учительницы.
Весной восемнадцатого года привелось Евдокии Моисеевне встретиться с Крупской. Разговор у них мог идти только об одном — о нуждах школы. Они были почти ровесницами, и это, наверное, помогало им лучше понять друг друга. Неожиданно Надежда Константиновна предложила Швецовой переменить занятие: создавался журнал для пролетарских домохозяек, и в редакцию нужны были сотрудницы с жизненным опытом. Та расценила это как партийное поручение и ответила Крупской согласием.
В ту пору Швецовы жили в Сыромятниках, в одном из старых домов Костомаровского переулка. В трехкомнатной квартире они занимали две комнаты. Нужна была изобретательность Нины Ивановны, чтобы никто не ощущал тесноты — ни муж, ни мать, ни четырехлетний Владимир.
Аркадий Дмитриевич к тому времени уже оставил токарный цех на «Динамо». Теперь он работал техником-конструктором в наркомземе, а вечера просиживал за учебниками по курсу двигателей внутреннего сгорания. То, что не удалось окончить Высшее техническое училище, не давало ему покоя.
Трудным выдался восемнадцатый год, голодным и тревожным. К скудному пайку невозможно было что-нибудь прикупить, спекулянты заламывали бешеные цены. Приходилось жить впроголодь, но Швецовы и прежде не были избалованы достатком.
В Москве было неспокойно. По ночам на неосвещенных улицах шатались подозрительные типы, тишину раскалывали револьверные выстрелы, редкие прохожие в испуге прятались в подворотнях. Порядок в городе наводили летучие отряды членов РКП(б) и рабочих. Забыв о своем возрасте, Евдокия Моисеевна была среди них.
А тридцатого августа раздался самый зловещий выстрел: пулями эсерки-террористки Каплан был тяжело ранен Ленин. Трудовая Москва клокотала от гнева. Партийцы поклялись сокрушить контрреволюцию…
Евдокия Моисеевна затуманенными глазами смотрит на экран. Перед нею опять проходит незабываемый восемнадцатый год. Вот появился Ленин, и зрительный зал взорвался аплодисментами… Вот, притаившись за автомобилем, Каплан наводит револьвер на Ильича, и зал замирает в испуге…
Аркадий Дмитриевич тоже захвачен фильмом. То, что происходит на экране, и на его памяти. Кипит митинг на заводе Михельсона — и у него, в мастерских наркомзема, был тогда митинг… В крайнем напряжении люди слушают бюллетень о состоянии здоровья Ленина — и он тоже ловил каждое слово об Ильиче в горестные сентябрьские дни восемнадцатого года… Как будто это было совсем недавно.
Нина Ивановна вовсе не может сдержать слез. Плачет товарищ Василий, припавший к двери, за которой лежит раненый Ленин, — и она тоже плачет. Что-то родное и близкое ей в лице товарища Василия…
Они вышли из кинотеатра в молчании, потрясенные пережитым. Каждый припоминал что-то свое, о чем не хотелось говорить вслух. И каждый чувствовал себя просветленным.
Уже дома Нина Ивановна сказала мужу:
— Ты очень похож на товарища Василия. Его играет Охлопков.
Аркадий Дмитриевич вспомнил зимний московский день, когда он получил орден Ленина, живо представил себе смешного парикмахера, принявшего его за Охлопкова, и улыбнулся жене.
В 1939 году в далекой от западных границ Перми каждый жил ожиданием вестей о событиях в Европе. Этим жила вся страна.
Разворачивая свежие газеты, люди в тревоге читали международную хронику.
Пятнадцатого марта чехословацкий президент Гаха подписал берлинский акт, и Чехословакия стала германским протекторатом.
Двадцать второго марта Германия вынудила Литву подписать соглашение о передаче немцам Мемельской области с портом Мемель (Клайпеда).
Двадцать третьего марта Германия заключила соглашение с Румынией.
Двадцать восьмого апреля Гитлер на заседании рейхстага заявил об аннулировании польско-германского пакта о ненападении.
В Европе запахло порохом, — это было ясно даже неискушенным в политике людям. Как о чем-то возможном стали поговаривать о войне.
Но неожиданно для себя люди обратили взоры на восток, к безвестной до той поры реке Халхин-Гол. Это случилось одиннадцатого мая, когда японские части внезапно напали на монгольские заставы. Завязались ожесточенные бои. На помощь Монголии пришли войска Красной Армии.
Аркадий Дмитриевич внимательно изучал сообщения о действиях нашей авиации. В районе Халхин-Гола широко применялись истребители «Чайка» с двигателем М-62. Бипланная схема истребителя обеспечивала хорошую маневренность на горизонталях, а мотор доводил скорость до четырехсот сорока километров в час.
Машины с двигателем Швецова показали полное превосходство над авиацией японцев. Особенно это проявилось в групповых воздушных боях, где впервые одновременно участвовало свыше 250 самолетов.
Тревожным выдалось это лето. На заводе прошли митинги, ораторы то и дело напоминали указание прошедшего партсъезда об усилении оборонной мощи. Теперь это уже не казалось просто лозунгом, а приобретало особый смысл.
В конструкторском бюро спешно пересматривали планы. Главного одолевали представители партбюро и цехкома, они считали, что нужно принять и обнародовать специальные обязательства.
Аркадий Дмитриевич никогда не давал увлечь себя общественной работе. Ему все казалось, что это будет в ущерб его главному делу. Но тут он переменил позицию. Обстановка подсказывала, что такое обязательство не будет пустой формальностью. Оно мобилизует конструкторов.
В конце июля в заводской газете появилось сообщение, что конструкторы включаются в соревнование имени XVIII съезда ВКП(б). Тут же были приведены обязательства:
«В основу обязательств положена борьба за высшее качество проектируемых конструкций, за сокращение сроков их испытаний, за максимальное использование передовой техники и сокращение сроков испытаний принятых конструкций, а также внедрение этих конструкций в серийное производство…»
Обстановка требовала осторожности, не все можно было называть своими именами. Потому несколько туманно выражена главная часть обязательств:
«Наш коллектив поставил своей задачей провести два официальных заводских и одно государственное испытание, а также внедрить в серийное производство опытные объекты в полном соответствии со сроками, установленными наркомом нашей промышленности…»
Дальше впрямую проступала мысль Швецова, которую он давно вынашивал: не только конструкторы должны жить интересами завода, но и завод непременно должен откликаться на запросы конструкторов.