Высокое небо - Грин Борис Давыдович. Страница 21

ГЛАВА III

Будущее — в молодых. — Мать. — Двухрядная звезда. — Гибель жены. — Второе открытие Германии. — Решение наркомата. — «Эх вы, сапоги…» — Незваные гости. — Ночной прием у Сталина.

В конструкторском зале тишина. Постороннему глазу может показаться, что люди только готовятся к работе и сейчас обдумывают, с чего начать. Но обманчива тишина. Если бы вдруг случилось чудо и зазвучали мысли этих людей, стены зала, наверное, не выдержали бы могучего напряжения. Конструкторы говорят: это молчание высшего порядка. И верно, тишина тишине — рознь.

Аркадий Дмитриевич неслышно проходит вдоль шеренги чертежных столов. У него отличное зрение, и еще издали он схватывает существо изображения. В эти минуты кажется, что учитель идет по классу, где ученики творят таинство сочинения. Каждый, видя, что учитель не замедлил шаг, поравнявшись с ним, невольно думает: значит, все в порядке. И еще лучше спорится работа.

Проводив взглядом Швецова, конструкторы вновь склоняются над своими досками.

Главный ревниво следит за успехами молодых. Он понимает, что в них — будущее КБ. По его мнению, конструкторский коллектив должен быть в среднем достаточно молодым. Увеличение возраста чаще всего сопровождается понижением творческой результативности. Но это отнюдь не значит, что конструктор только и бывает хорош в молодые годы. Все зависит от того, какую закваску он получит в эту благодатную пору.

Вот впереди, ближе к окну, сидит молодой человек. Левой рукою он подпер голову, а правую забросил за спинку стула. Такая поза может показаться слишком вольной, не приличествующей обстановке. Но это если не знать, кто таков человек.

Аркадий Дмитриевич уже давненько к нему присматривается. Он появился на заводе летом тридцать седьмого года. Вошел без обычной для новичка робости в кабинет главного, выложил на стол наркоматскую путевку, веско представился:

— Инженер Сазонов.

Бросив взгляд на путевку и отметив про себя, что новичок из Москвы, Аркадий Дмитриевич приветливо на него посмотрел.

— Значит, хотите работать на Урале? Очень хорошо.

Потом они сидели друг против друга, запросто беседовали, и ничто не выдавало разницы их положений. Главный обстоятельно расспрашивал Созонова о преподавателях, об институтских успехах и инженерных пристрастиях. Созонов же, словно у него за плечами была долгая жизнь конструктора, все сворачивал на положение дел в моторостроении. Это не прошло мимо Швецова, он решил приобщить новичка к перспективным проектам.

Сейчас, глядя на небрежную позу молодого конструктора, Аркадий Дмитриевич знает, что это не от праздности. Он почти физически ощущает мысль Созонова, который бьется над упрощением узла. Этот инженер не из тех, для кого главное в любом деле — его окончание. Он нетороплив, потому что научился не доверять «кончику» идеи, ему необходимо осмыслить ее всю, целиком.

Но в чем, однако, у него загвоздка?

Главный направляется к Созонову. Поздоровавшись, останавливается у его стола…

Уже в зрелую пору, вспоминая об этих «остановках» Швецова, конструктор Созонов напишет такие строки:

«Как часто приходится нам попадать в положение, которое на языке шахматистов называется цейтнотом. Проделано много вариантов, а удовлетворительное решение не найдено. В таких случаях Аркадий Дмитриевич обычно решает вопрос технически просто и быстро. Иногда долго и внимательно смотрит он на компоновку, погружаясь в свои мысли. Кажется, что он отвлекся. Но это обманчиво. Неожиданно взяв в руки карандаш, он быстро делает несколько эскизов на ватмане — и ответ найден!»

Молодые конструкторы не злоупотребляли щедростью своего учителя. Получая из его рук готовый ответ, они испытывали сложное чувство. Прежде всего это было восхищение талантом. Это было и естественное недовольство собой. Но это было еще и своеобразным импульсом.

Аркадий Дмитриевич понимал, что творческие способности определяются умением ассоциировать идеи. Давая конструктору импульс, он рассчитывал на взрыв его фантазии. Так система зажигания дает искру, которая приводит в действие мотор.

Это был безошибочный метод, но главный пользовался им очень осмотрительно. Набрасывая эскиз, он не считал его единственно приемлемым. Во всяком случае, это не было высшей ступенькой лестницы, скорее средней, с которой можно подниматься вверх. Никто не отважился бы сказать главному: «Вы так велели». Потому что он не повелевал, а высказывал свою точку зрения.

Это была школа, но школа особого рода. Учитель всячески старался ничем не выдавать своего превосходства, не дать ученикам почувствовать их слабость. Даже когда в его руки попадало явно ошибочное решение, он не отметал его с порога. Поняв ошибку человека, легче понять самого человека, да к тому же иной в своем заблуждении проявляет больше таланта, чем другой в открытии.

Аркадий Дмитриевич не верил, что «в своем отечестве пророков нет». Он искал их в близком окружении, рядом с собою.

Как-то в конструкторском появилась неотложная работа, которую надо было сделать за несколько часов. Людей все еще не хватало, а те, кто находился в КБ, по горло были завалены своими делами.

Один из ведущих явился к главному, развел руками: «Безвыходное положение».

Аркадий Дмитриевич нахмурился: «Неужели некому?»

Ведущий, стараясь казаться более озабоченным, чем это было на самом деле, опять развел руками.

— Поручите Созонову Семену Филипповичу, — распорядился главный.

— Созонову? — переспросил ведущий. В его тоне слышалось неподдельное удивление, дескать, что можно ждать от нашего Семы — ведь мы его хорошо знаем.

— Да, Созонову, — повторил главный.

Ведущий разумел линию Швецова. Возвратившись в конструкторский зал, он сказал Созонову: «Это тебе поручение от главного».

Доверие, которое Аркадий Дмитриевич оказал новичку, тоже было своеобразным импульсом, и он сработал безукоризненно.

Но если главный дал поручение конструктору через посредника, то поблагодарил он его за хорошее исполнение сам.

Хороша та школа, в которой нет места школярству. Иной ученик всю жизнь «подает надежды», числится «будущей знаменитостью». Не всегда он сам виноват в этом, порой тут проступает почерк учителя.

Так же, как слабеют мускулы, не испытывающие нагрузки, так угасает талант, которому не дано выхода. Пусть задача превышает возможности ученика, но пусть ученику будет доверена сложная задача. Во всех других случаях учитель рискует воспитать опасливого дитятю.

Спрятанный под стеклянный колпак, конструктор ненадолго останется мыслящим инженером, потому что ему неоткуда будет черпать. Ничто не может восполнить отрыв от жизни, потерю связи с производством.

Не это ли имел в виду Орджоникидзе, когда еще летом 1935 года издал свой знаменитый приказ № 873? Специальный параграф предписывал конструкторам принимать участие в изготовлении и монтаже опытного образца своей машины.

Приказ товарища Серго разбивал «стеклянные колпаки». Отныне судьба конструктора прочно связывалась с судьбою производства.

Аркадий Дмитриевич полностью разделял взгляд наркома. Он всегда недолюбливал своих коллег, которые причисляли себя к инженерной элите и избегали цеховой прозы. Бывшему токарю это было непонятно. Ну что за конструктор, который боится снять «лайковые перчатки»? В новом КБ, где создаются опытные цеха, все должно быть иначе.

Приказ № 873 был получен давно, четыре года назад. Теперь его следовало дополнить применительно к новым условиям. Главный сформулировал это дополнение так: конструктор отвечает за все.

В майские дни в Перми шел фильм «Ленин в 1918 году». Достать билеты в кинотеатр — значило сотворить чудо. Бесконечной лентой завивалась очередь к окошку кассы, можно было подумать, что люди выстроились в ожидании хлеба или лекарства.