Ввысь (ЛП) - Сандерсон Брэндон. Страница 80

— Значит, тебе рассказали?

Я кивнула.

— Ему снились звезды, Спенса. Как он беспрепятственно смотрит прямо на них. Или летает среди них, как наши предки. Вот и все, больше ничего.

— Ладно.

— Ты мне не веришь. — Она вздохнула и встала. — У нас с твоей бабушкой разные мнения. Наверное, тебе следует поговорить с ней. Но помни, Спенса, ты должна выбрать, кто ты такая. Наследие, память о прошлом могут служить нам верой и правдой. Но нельзя позволять им определять, кто мы. Когда наследие превращается в клетку вместо того, чтобы вдохновлять, все заходит слишком далеко.

Я нахмурилась, сбитая с толку. У Бабули другое мнение? Насчет чего? Тем не менее я опять обняла маму и прошептала ей спасибо. Она подтолкнула меня к нашей квартире, и я ушла со странной смесью чувств. Мама тоже была своего рода воином, когда стояла на углу и провозглашала невиновность отца, потихоньку торгуя роллами из водорослей.

Это вдохновляло. Озаряло. Я увидела ее в новом свете. Но насчет отца она ошибалась. Она понимала так много и все равно ошибалась в самом важном. Как и я до того момента, как увидела его измену в Битве за «Альту».

Вскоре я добралась до нашего приземистого многоквартирного дома.

Через большую арку ворот я вошла во двор, и тут же двое возвращавшихся с дежурства солдат расступились передо мной и отсалютовали.

Алуко и Джорс, поняла я. Похоже, они меня даже не узнали. Мне в лицо они не глянули, просто увидели летный комбинезон и уступили дорогу.

Я махнула старой миссис Хонг, которая не нахмурилась при виде меня, а нырнула в свою квартиру и закрыла дверь. Бросив быстрый взгляд в окно нашей однокомнатной квартиры, я поняла, что Бабули там нет, но затем услышала с крыши ее негромкое пение. Все еще обеспокоенная тем, что сказала мама, я взобралась на крышу.

Бабуля сидела, склонив голову. Перед ней на одеяле лежала кучка бусин. Закрыв почти слепые глаза, она на ощупь выбирала бусины иссохшими пальцами и, тихо напевая, методично нанизывала их на ожерелье. Ее изборожденное морщинами лицо походило на смятое одеяло.

— А, — сказала она, когда я нерешительно задержалась на лестнице. — Садись, садись. Мне не помешает помощь.

— Это я, Бабуля. Спенса.

— Конечно. Я почувствовала, что ты идешь. Садись и разбери бусины по цветам. Я не могу отличить зеленые от голубых — они одного размера!

Это был мой первый визит за несколько месяцев, и, как и мама, бабушка сразу нашла мне занятие. Что ж, у меня есть к ней вопросы, но я не смогу их задать, пока не выполню, что она велела.

— Голубые я буду класть справа от тебя, — сказала я, усаживаясь. — Зеленые — слева.

— Хорошо, хорошо. О ком ты хочешь послушать сегодня, дорогая? Об Александре, который завоевал мир? О Хервёр, которая похитила меч мертвеца? Может, о Беовульфе? Как в старые добрые времена?

— Вообще-то, сегодня я не хочу слушать сказки, — ответила я. — Я говорила с мамой, и…

— Так-так, не хочешь сказок? Что с тобой случилось? Что с тобой сделали в этой летной школе?

Я вздохнула и решила зайти с другой стороны.

— Бабуля, хоть один из них был настоящим? Герои, о которых ты рассказываешь, они были настоящими людьми? С Земли?

— Возможно. Это важно?

— Ну конечно. — Я бросала бусины в чашки. — Если они не были настоящими, тогда все это просто выдумки.

— Дитя, людям нужны сказки. Они дают надежду, и эта надежда настоящая. А если так, какая разница, жили ли на самом деле герои из сказок?

— Потому что иногда мы увековечиваем ложь. Например, то, что АОН говорит об отце, противоположно тому, что говорим о нем мы. Две разные истории. Две разные действительности.

И обе неправильные.

Я уронила в чашку еще одну бусину.

— Мне надоело не знать, что правильно. Надоело не знать, когда сражаться, не знать, ненавижу я его или люблю, и… и…

Бабуля оторвалась от своего занятия и взяла меня за руку. Ее кожа была старой, но мягкой. Она улыбнулась, сидя с полузакрытыми глазами.

— Бабуля, — произнесла я, наконец найдя нужные слова. — Я кое-что видела. Это доказывает, что мы неправы в отношении отца. Он… не трус. Он хуже.

— А… — вырвалось у Бабули.

— Мама в это не верит. Но я знаю правду.

— Что тебе наговорили там, в этой летной школе?

Я сглотнула, внезапно почувствовав себя ужасно хрупкой.

— Бабуля, говорят… у отца был какой-то дефект. Изъян глубоко внутри, который заставил его присоединиться к креллам. Один человек рассказал мне, что на «Непокорном» был бунт, что некоторые наши предки тоже могли служить врагу. А теперь, теперь они говорят, что у меня он тоже есть. И… я очень боюсь, что они правы.

— Хм-м-м, — протянула Бабуля, нанизывая бусину. — Давай я расскажу историю о человеке из прошлого, дитя.

— Бабуля, сейчас не время для сказок.

— Эта обо мне.

Я захлопнула рот. О ней? Она почти никогда о себе не рассказывала.

Она начала говорить в своей сумбурной, но увлекательной манере:

— Мой отец был историком на «Непокорном». Он хранил истории о Старой Земле, о временах до того, как мы улетели в космос. Знаешь, даже тогда, с компьютерами, библиотеками и всеми видами напоминаний оказалось, что очень легко забыть, откуда мы родом. Может, потому что у нас были машины, чтобы помнить об этом, и мы решили, что можем переложить это на них. Впрочем, это другая история. Тогда мы были звездными кочевниками. Пять кораблей: «Непокорный» и четыре связанных с ним судна поменьше, чтобы путешествовать на большие расстояния. Ну, и группа истребителей. Мы были обществом, состоящим из многих обществ, путешествующих вместе среди звезд. Отчасти флот наемников, отчасти торговый. Мы были сами по себе.

— Прадедушка был историком? — переспросила я. — Мне казалось, что инженером.

— Он работал в машинном отделении, помогал моей матери. Но его основной обязанностью было хранение историй. Помню, как сидела в машинном отделении, а он рассказывал под гул механизмов, и его голос эхом отражался от металла. Но речь не об этом, а о том, как мы попали на Детрит. Понимаешь, мы не развязывали войну, но она все равно нас настигла. У нашего маленького флота из пяти кораблей и тридцати истребителей не было выбора, кроме как принять бой. Мы не знали, кто такие креллы, даже тогда. Мы не принимали участия в большой войне, и к тому времени связь между планетами и космическими станциями стала трудной и опасной. Так вот, твоя прабабушка, моя мама, была корабельным двигателем.

— Ты имеешь в виду, работала с двигателем, — поправила я, продолжая сортировать бусины.

— Да, но в каком-то роде она и была двигателем. Она могла заставить корабль перемещаться меж звезд. Одна из немногих, кто это умел. Без нее или кого-нибудь вроде нее «Непокорный» застрял бы на малой скорости. Расстояния между звездами огромны, Спенса. И только человек с особыми способностями мог запустить двигатель. Мы рождались с ними, но большинство считали, что они очень, очень опасны.

Я выдохнула, одновременно с удивлением и благоговением.

— Это… дефект?

Бабуля подалась ко мне.

— Нас боялись, Спенса, хотя тогда это называли «отклонением». Мы, инженеры, были особенными. Мы были первыми людьми в космосе, смелыми исследователями. Обыватели всегда возмущались тем, что мы контролировали силы, которые позволяли путешествовать меж звезд. Но я сказала, что эта история обо мне. Я помню тот день — день, когда мы попали на Детрит. Я была с отцом в машинном отсеке: огромное помещение, напичканное трубами и энергопроводкой, которое казалось мне больше, чем, наверное, было на самом деле. Пахло машинным маслом и перегретым металлом. Но в маленьком закутке был иллюминатор, в который я смотрела на звезды. В тот день нас окружили. Враги — креллы. Я была напугана до глубины своего маленького сердца, потому что корабль сотрясался от выстрелов. Царил хаос. Кто-то завопил, что мостик задело взрывом. Стоя в закутке, я смотрела на красные копья света и слышала, как кричат звезды. Маленькая напуганная девочка у иллюминатора. Капитан отдал приказ об атаке. У него был зычный сердитый голос. И тем страшнее было слышать боль и панику у обычно сурового человека. Я до сих пор помню, как он орал маме приказы, а она с ними не соглашалась.