Плохие девочки не плачут. Книга 3 (СИ) - Ангелос Валерия. Страница 51

Мысленно выстраиваю шеренгу из риторических вопросов. Думаю о том, почему он не кончил, трахая меня в рот, зачем исчез и чем собирается заняться дальше. Как уследить перепады его изменчивого настроения, реально ли отрегулировать рычаги давления и разумно ли всегда полагаться на слепую удачу.

«Вернулся», — с придыханием сообщает внутренний голос.

Кровь стынет в жилах, лишь стоит ощутить это безмолвное присутствие рядом. Коленно-локтевая позиция не прибавляет ситуации оптимизма, наоборот, отнимает последние крохи надежды.

— Давай выпьем, — неожиданно веселым тоном предлагает фон Вейганд, подходит ближе, садится на кровать и, поймав мой затравленный взгляд, улыбается: — Будешь виски?

Замечаю в его руках полупустую бутылку, и сей факт не сулит ничего приятного.

— Спасибо, не стоит, — осторожно отказываюсь я.

— Почему «не стоит»? — он смеется и заявляет, играя ударением: — Все стоит, все стреляет.

Украл мою шутку. Затрудняюсь определить, к добру ли.

— Давно собирался спросить, но повода не было, — продолжает фон Вейганд с пугающей насмешливостью.

Достает из кармана брюк сверкающую вещицу и кладет прямо передо мной.

— От всех подарков избавилась, а этот оставила, — резко возвращается к привычной сдержанной холодности, сканирует горящим взором и тихо интересуется: — Почему?

Смотрю на знакомый ошейник.

Изысканное украшение, оказавшееся ценнее всяких бриллиантов. Доказательство связи, которую не решилась разорвать, даже поклявшись забыть навсегда. Свидетель бессонных ночей, когда я наивно уверяла себя, что не сяду на цепь, и тут же сжимала металл в теряющих чувствительность пальцах.

Некоторые поступки нельзя объяснить.

— Почему? — требовательно повторяет фон Вейганд.

— Я еще квартиру оставила, — пробую ненавязчиво перевести тему.

Удобно скрываться под маской шута, но никому не дано скрыться навечно.

— С квартирой все понятно, отвечай на вопрос, — раздраженно отмахивается, тянет меня за волосы и, почти касаясь моих губ, рычит: — Почему не избавилась от ошейника?

Какое совпадение. Называем ожерелье одинаково.

— Потому что… потому… — запинаюсь, не в силах подобрать слова, и стреляю наугад, абсолютно интуитивно: — По той же причине, по которой ты до сих пор бережешь мой крестик.

Тишина. Напряжение ощутимо физически, накаляет до предела, распаляет эмоции, электрическими разрядами проходит по оголенным нервам, доводя до истерики.

Неизбежность взрыва, необратимость последствий.

И…

Фон Вейганд ничего не говорит, отстраняется лишь за тем, чтобы через пару мгновений прижаться сзади, наслаждаясь излюбленной позой.

Когда влажное горлышко бутылки медленно скользит от груди к животу, меня колотит мелкая дрожь. А он смеется, лаская оригинальным образом, сковывая контрастом между цепенящей прохладой стекла и жаром возбужденной плоти.

Тревожно, жутко, но все же:

I am addicted to your punishment. (Я получаю кайф от твоих наказаний.)

Обжигающе ледяная жидкость льется на спину, заставляя ежиться и покрываться мурашками. Некоторое время фон Вейганд просто любуется узорами на бледной коже, а после начинает неторопливо слизывать виски, с пристрастием изучает каждый миллиметр, явно получает удовольствие от новой затеи.

Пылаю, призывно выгибаюсь, кусаю губы, пытаясь сдержать стон.

Моим телом легко управлять. Податливо, словно расплавленный воск. Полностью подчинено этому мужчине, откликается на любое прикосновение.

— Пожалуйста, — гортанно выдыхаю, сама прижимаюсь бедрами, совершаю несколько дразнящих движений, пробуждая голод зверя.

Фон Вейганд переворачивает меня на спину, неспешно продолжает ритуал, открывая новые грани в избитых искушениях. Виски струится по шее, тонкими ручейками оплетает грудь и следует по животу.

Ухмыляющийся рот пробует на вкус мои трепещущие губ, пропитывает алкоголем и похотью. Задерживается ненадолго и движется дальше, опускается ниже, не ведая стыда. Чертит пылающие линии, обводит и размечает территорию частной собственности. Отправляет грешную душу в чертоги проклятого рая.

Руки демона властно ложатся на мои колени, раздвигают ноги.

— Ты же не собираешься… — пораженный всхлип вырывается из горла, осекаюсь и сдавленно констатирую: — Ты собираешься.

Его язык выписывает внутри меня нотную грамоту порока, ласкает, не останавливаясь ни на миг. Пронзает неспешно, посылает накаленные добела стрелы греха, заставляет извиваться змеей. Подводит к пику блаженства, но не дает оценить прелесть запретного плода.

Фон Вейганд отстраняется.

— Прошу, — не скрываю жесточайшего разочарования.

— О чем? — уточняет он, крепко удерживая мои ноги.

Не позволяет сдвинуть бедра, дабы облегчить мучения, управляет, будто заводной куклой.

— Не останавливайся, — отчаянно молю.

— Ты умеешь просить гораздо лучше, — издевательски заявляет он.

Берется за лодыжки, подтягивает меня ближе, придает удобное положение, почти проникает, но снова замирает в решающий момент и отступает, заставляя изнывать от неудовлетворенности.

— Пожалуйста…

Его зубы смыкаются вокруг соска, а я не чувствую ни малейшей боли, наоборот, — сильнейшую вибрацию возбуждения, такую, что пальцы на ногах поджимаются, а низ живота сводят болезненно-сладостные судороги.

— Прояви немного терпения, — хрипло приказывает фон Вейганд.

И овладевает мною.

Овладевает так, как лишь он один в целом мире способен.

Берет без остатка, срывает покровы, низвергает в пыль и возносит до небес, наполняет каждую клеточку. Будто вирус неизлечимой болезни, пробирается под кожу, парализует разум и отнимает независимость.

Эту жажду невозможно утолить.

Этот голод нельзя насытить.

Любовь или одержимость, называть можно по-разному, но от истины никуда не деться.

— Моя Лора, — выдыхает фон Вейганд сокровенное признание, когда мы одновременно достигаем разрядки.

***

Прошло две недели, жизнь потихоньку налаживалась. Начинало казаться, что Дубай — наш дом родной; и на фиг, вообще, куда-то возвращаться, если можно остаться здесь навсегда?

Я выезжала на шоппинг в компании охраны, фон Вейганд работал.

Я шла загорать и окунаться в лазурные воды, фон Вейганд работал.

Я изучала впечатляющее пространство номера, запиралась в ванной комнате, часами простаивала перед зеркалом, разглядывая аккуратный животик, поворачивалась, придирчиво осматривала фигуру с разных сторон, и гадала, когда же мой обычно наблюдательный партнер отвлечется от ноутбоков/телефонов и заметит разительные перемены внешности… но фон Вейганд упорно работал.

А ночью мы были слишком заняты друг другом, чтобы размениваться по мелочам. Вряд ли заметили бы извержение вулкана и точно не придали бы значения цунами. Какая уж тут беременность?

Я добровольно вела здоровый образ жизни — лопала низкокалорийные салаты и полезные морепродукты, отказалась от горячительных напитков, старалась меньше бывать на солнце, записалась на йогу.

Тем не менее, не представляла себя в роли матери.

Вернее, представляла и ужасалась.

У меня самой детство играет, мозги регулярно на отдыхе, а степень идиотизма зашкаливает и бьет всемирные рекорды. Чему же ребенка научу? Как воспитаю из него приличного человека, учитывая столь неблагополучный генофонд?

И самое важное — сегодня в зеркале отражается милое пузико, а завтра там вполне может замаячить желейная масса из целлюлита и растяжек.

Разве фон Вейганд пожелает иметь дело с беременным гиппопотамом? Ласкать залежи жира и покрывать поцелуями вот такое обвисшее, дряблое…

Остановись мгновение, ты прекрасно!

Пожелает или не пожелает, нам не очень-то важно. Все равно мои внутренние голоса единогласно постановили: надо рожать. Пацаны сказали — пацаны сделали. Базарчику ноль.

Однако на горизонте возникли куда более серьезные вопросы, о которых я и подозревать не могла, хотя задуматься стоило давно. Оценить перспективу, произвести тонкий расчет, просчитать на несколько ходов вперед и разработать план.