Плохие девочки не плачут. Книга 3 (СИ) - Ангелос Валерия. Страница 53

Хотя нет, как на электрическом стуле.

— Nothing to worry about, (Не о чем беспокоиться,) — обезоруживающе говорит лорд и приступает к трапезе.

— Are you angry? (Вы злитесь?) — действую наугад.

— Regarding what? (Из-за чего?) — недоумевает он.

— Regarding your son. (Из-за вашего сына)

— I’ve told you before, (Я говорил вам прежде,) — объясняет тоном, которым принято общаться с маленькими детьми и умственно-неполноценными взрослыми. — Mister Wallenberg was right. (Господин Валленберг был прав.)

Лорд разглядывает меня, будто диковинную зверушку.

— Try your fruits, (Попробуйте фрукты,) — рекомендует с нажимом, как бы намекает, что пора заткнуться.

Кусок в горло не лезет, но я мужественно дегустирую кушанье. Несколько бесконечно долгих минут и ворох душевных переживаний.

Что он забыл в этом отеле, если ему все настолько претит? Откуда знает о планах фон Вейганда? Наша встреча — случайность или преднамеренный расчет? И, наконец, — враг готовится навредить по-настоящему или зондирует почву?

— Do you know any Polish cradle song? (Вы знаете какие-нибудь польские колыбельные?)

И почему этот вопрос в исполнении Мортона пугает до дрожи?

— I’ve heard some in my childhood, (Слышала несколько в детстве,) — отвечаю уклончиво.

Неужели проверяет мою легенду?

— I’ll be grateful if you tell me more, (Буду благодарен, если расскажете больше,) — говорит он, не сводит с меня пристального взора, словно намеревается проникнуть в сознание и докопаться до истины любой ценой: — Long ago one woman sang for me. (Давным-давно одна женщина пела для меня.)

Но человек, прошедший школу военрука aka философа aka психолога, по определению не умеет сдаваться.

— Are you sure it was a Polish cradle song? (Уверены, что это была польская колыбельная?)

Тщетно пытаюсь выудить из глубин памяти требуемые строчки.

— Yes, indeed. (Несомненно)

Стараюсь слить беседу так, чтоб даже подкованный в интригах лорд не учуял подвоха:

— I have no gift of singing. (Не умею петь)

Мортон не собирается дарить легкую победу:

— You can tell me the words only. (Можете сказать мне слова)

— But will it make any sense? (Будет ли в этом смысл?) — с тоской в голосе вопрошаю я и ударяюсь в экспромт: — There are many cradle songs in Poland. (В Польше много колыбельных.) My mother used to sing, she had much more talent than I do. (Моя мама пела, она обладала куда большим талантом, чем я.)

— Had? (Обладала?)

— She passed away twenty years ago. (Она умерла двадцать лет назад.)

Штудирование фальшивой биографии не прошло даром.

— I’m sorry to stir such memories, (Жаль, что пробуждаю подобные воспоминания,) — ретируется лорд.

Подозреваю, ему действительно жаль. Ведь через мертвых родственников никакого влияния не окажешь. Впрочем, готова поспорить, он уже подробно изучил историю жизни баронессы Бадовской в деталях, теперь же явно проверяет полученную информацию. Но раз проверяет, значит, сомневается в правдивости, а если сомневается, то это не слишком хорошо.

Вдруг найдет мою настоящую семью?!

При мысли об этом хочется вернуть съеденные фрукты обратно на тарелку. Буквально.

Однако «врагу не сдается наш гордый «Варяг», пощады никто не желает».

— I had no idea that you and Alex are getting closer. (Я не догадывалась, что вы с Алексом сближаетесь.)

Мило улыбаюсь и с наслаждением созерцаю трещины в самообладании Мортона. Конечно, лорд почти не меняется в лице, но чуть дернувшийся уголок рта и спешно подавленная вспышка ярости во взгляде говорят сами за себя. Мелочь, а приятно.

Приходится признать, фон Вейганд далеко не у всех вызывает положительные эмоции.

— I mean you know about his meetings, he knows about yours. (Я имею в виду, что вы знаете о его встречах, он знает о ваших,) — развиваю тему.

— It is no surprise, (Неудивительно,) — сухо произносит Мортон. — We have the same business in Dubai. (У нас одинаковое дело в Дубае)

— I understand. (Понимаю)

— I’m afraid mister Wallenberg forgets that hasty climbers have sudden falls, (Боюсь, мистер Валленберг забывает, кто слишком высоко взлетает, тот низко падает,) — мрачно продолжает он. — I hope you will remind him about it. (Надеюсь, вы напомните ему об этом.)

Ладно, поболтали и хватит.

— I am sorry but I have to leave, (Простите, но я должна уйти,) — порываюсь встать.

— I wish to invite you and mister Wallenberg to my island, (Я хочу пригласить вас и господина Валленберга на мой остров,) — лорд Мортон удерживает меня за руку.

От его прикосновения кожа покрывается инеем. Напрасно пробую разорвать контакт, пальцы только сильнее впиваются в мою ладонь.

— I don’t like written invitations so I pass it directly. (Не люблю письменные приглашения, поэтому передаю напрямую.)

Наверное, такой образ чокнутого маньяка бездарно пытаются воплотить на экранах кино.

— I don’t set any date or time. (Я не устанавливаю конкретную дату или время.)

А к подобной улыбке отлично подходит мясницкий тесак.

— But it is important to come, (Но важно прийти,) — лорд отпускает меня.

— Thank you, (Благодарю) — не нахожу ничего более умного.

Спешу обнаружить уголок покоя в пестрой обстановке шикарного номера, начинаю понимать, что именно называют тахикардией.

Лишь за надежно закрытой дверью восстанавливаю иллюзию безопасности, тщетно пытаюсь перевести дыхание. Голова кружится, черные точки водят замысловатый хоровод перед глазами, а желудок болезненно сжимается.

Плавно оседаю на пол.

Не от страха, не под действием стресса.

Ноги попросту не держат, а тело стремительно слабеет. Удивительно похоже на тот раз, когда люди фон Вейганда вкололи мне…

Power supply is off. (Электропитание отключено)

***

Очнулась я в компании жуткой головной боли и сухости во рту. Пришлось потратить несколько минут на ориентацию в пространстве, и полученные данные слабо тянули на благоприятный прогноз.

Сижу в удобном кресле. На глазах плотная повязка, руки крепко связаны.

Считаете, стоит проявить больше чувств? Испугаться до дрожи?

Ну, так я и дрожала, только молча, пытаясь не совершать лишних телодвижений, не привлекать внимание и не демонстрировать то, что пришла в себя.

Естественная реакция страуса — зарыться в песок.

На ум приходило два варианта. Оптимистичный и не слишком. Либо фон Вейганд решил сыграть в занимательную игру, либо лорд Мортон взял в заложники с похожей целью и планами похуже — болезненными, кровавыми, местами летальными.

Послышались чьи-то шаги. Человек приблизился сзади, коснулся пальцами моих волос.

— You’re cute, (Ты милая,) — раздался абсолютно незнакомый мужской голос.

И я немного расслабилась. Что если юный и прекрасный шейх покорен неземной красотой госпожи Бадовской? Собирается завалить ее бриллиантами, бросить весь мир к…

«А, может, это слуга Мортона», — жестоко обломал внутренний голос.

Меж тем повязка отправилась восвояси, а я застряла в тупике — мастерски имитировать эпилептический припадок или старательно изображать труп?

Незнакомец обошел кресло и остановился напротив.

Очень высокий, почти как фон Вейганд, но юнцом был много лет назад. Отмечаю начищенные до блеска черные ботинки, элегантный серый костюм, белоснежную рубашку. Вновь обращаю взор к его лицу и отказываюсь верить собственным глазам.

Моргаю для верности.

Черт с тем другим, с лордом Мортоном… но этот товарищ что здесь делает?!

— I see you recognize me, (Вижу, узнаешь,) — он наклоняется, опирается ладонями о подлокотники кресла, нависает надо мной: — Right? (Верно?)

Яркие, льдисто-голубые глаза вонзаются в меня цепким взором, проникают в самую душу, вынуждают отпрянуть и вжаться в спинку кресла.

Приятно познакомиться, милый дедушка-нацист.

— Alex didn’t introduce us to each other, (Алекс не представил нас,) — его губы кривятся в чертовски знакомой ухмылке.