Плохие девочки не плачут. Книга 3 (СИ) - Ангелос Валерия. Страница 75

Алекс впервые не нашелся с ответом.

— Ты точно такой же, как я. И сейчас ничего не чувствуешь. Ни-че-го…

Время истекает.

Жмурюсь, ослепленная белым, выныриваю на поверхность. Тщетно стараюсь выровнять сбившееся дыхание, урезонить неровное биение сердца.

— Дед прав, — говорит фон Вейганд. — Я действительно ничего не чувствовал.

Подхожу ближе, кладу ладони на широкие плечи.

— Или чувствовал слишком много, — осторожно поправляю.

Он распахивает полы моей куртку, неторопливо приподнимает ткань теплого свитера, трется щекой о голый живот.

— Лечение не помогло, организм не ответил на препараты, — будоражит мягким поцелуем, заключает: — У нас никогда не будет детей, понимаешь?

— Да, — звучит уверенно.

— Не понимаешь, — отстраняется, пленяет мой взор в горящем капкане. — Не слушаешь.

— Слушаю.

— Я же не отпущу.

— Нашел чем пугать, — улыбаюсь: — Всегда оставайся рядом.

— Мне не знакома вина. У меня не бывает угрызений совести.

— Намекаешь на то, что психопат?

Отступать поздно. Куда тут денешься с подводной лодки, эм, с колеса обозрения.

— Уговорил, давай проверим, — заявляю с неподдельным воодушевлением. — Подсветим мозг на МРТ, опять заставим исповедоваться. Если паралимбические отделы и миндалевидное тело не участвуют, то у меня реально плохие новости.

В черных глазах вспыхивают озорные искры.

— Уже? — изумлению нет предела.

— Чепуха, — фон Вейганд пренебрежительно кривится.

— Потому что тест признал тебя нормальным? — уточняю несмело.

— Потому что чепуха, — произносит мрачно.

Ослабляет галстук, расстегивает верхнюю пуговицу, достает цепочку.

— Видишь?

В его пальцах поблескивает миниатюрное серебряное кольцо, которое давно не дает покоя моей буйной фантазии.

— Зачем ношу это? — ровный тон срывается на хрип, обращается в хищный рык: — Чтобы помнить о разнице. Между моей истинной реакций и той, которая считается нормальной.

Вкладывает скромное украшение в мою ладонь, заставляет сжать кулак. Стискивает до боли, так крепко, что металл безжалостно вгрызается в кожу.

— Это кольцо дала мне мать, перед рейсом, как талисман, — шепчет фон Вейганд. — Не верю в талисманы, взял, чтобы ей сделать приятно. Когда вернулся домой, мы поссорились. Был жуткий скандал. Я сказал родителям много обидных слов. Отец ушел, не стал продолжать, а мать… В общем, не важно. Пришлось им поехать на местный праздник вдвоем, без меня.

Отпускает мою руку, отводит взгляд, еле слышно произносит:

— Тогда я не знал, что это наша последняя встреча. Что они погибнут в автокатастрофе.

Боже.

Мысленный щелчок ощутим физически. Цепь замыкается.

— В автокатастрофе? — слетает с губ против воли.

— В настоящей, — и прежде чем успеваю вымолвить хоть слово, напоминает: — Никаких расследований.

Оставшиеся минуты проходят в молчании.

Странное дело, говорить не хочется. Хотелось бы выключить мозг. Только не получается.

***

Утром просыпаюсь от тянущей боли внизу живота. Голова раскалывается на части, во рту неприятная сухость.

Осторожно, стараясь не разбудить фон Вейганда, выскальзываю из властных объятий. На цыпочках, крадучись, направляюсь в ванную комнату.

«Оперативно, бл*ть», — ворчит назойливый скептик.

Или это я сама ворчу? Затрудняюсь с пониманием.

Стягиваю окровавленные трусики, пробую равнодушно констатировать факт.

Ну, началось и началось, чего уж. Все как доктор предвещал. Не первая и не последняя менструация в моем долгом никчемном существовании.

Опускаюсь на унитаз, не потрудившись поднять крышку, сжимаюсь в позе эмбриона. Внутренности противно жжет, выворачивает наизнанку. Кафель холодит стопы, но не остужает боль внутри.

Так хреново.

Хреновее, чем предполагала.

Гораздо хреновее.

Кажется, будто выкидыш случился у меня. Будто я кубарем летела вниз с проклятой лестницы родового особняка. Будто я пересчитала ступени своими ребрами. Будто из меня медленно, капля за каплей вытекает жизнь.

И вроде бы стоит сжать бедра крепче, все должно прекратиться, попросту обязано.

Но…

Но ничего не прекращается. Не останавливается ни на миг.

Тело трясет, живот, словно хлещет стальными лезвиями. Глаза обжигает нещадно, слезы струятся по щекам. Зажимаю рот ладонью, пытаюсь заглушить рыдания, успокоиться, прийти в чувство.

Бесполезно.

Тихонько скулю, а хочется выть, бередить незарубцевавшиеся раны, вспарывать душу по свежему следу.

Закройся на замок, идиотка, включи воду.

Нельзя, чтобы он услышал. Нельзя, чтобы понял.

Намереваюсь подняться… и замираю.

Он уже здесь, стоит в дверях. Из одежды на нем только брюки, которые он так и не снял вчера, когда мы уснули, крепко вцепившись друг в друга. Без секса, без ласк, без поцелуев. Просто вместе.

Черт, не успела.

Фон Вейганд подходит ко мне ближе, опускается на колени, совсем рядом. Ласково ведет пальцами по линии колен, трется щетиной о нежную кожу, обнимает мои ноги.

— Я не жалею, — бормочу сбивчиво.

Он молчит.

— Пройдет, — вытираю слезы, сражаюсь с истерикой. — Сегодня тяжело, плюс ПМС, но это всегда проходит. Правда, попустит.

Обнимает меня крепче, не произносит ни слова.

— Ремарк как-то написал, не отдавайте сердце людям. Люди твари, всегда уходят, а вы типа остаетесь у разбитого корыта. Ну, и с дыркой в груди, что еще гораздо хуже. Хотя он не вполне такое написал, немного похоже, — задыхаюсь от сдерживаемых рыданий, не удается унять дрожь в голосе. — Но, знаешь, бывает же иначе. Бывает, никому не надо уходить. Бывает, хочется остаться. И я не стану ныть про любовь. Любовь избитое, затасканное понятие, которое пользуют все, кому не лень. А между нами другое.

Между нами близость.

Глава 10.1

В чем сила, брат?..

Стоп, промахнулась.

В чем счастье, товарищи?

Мы привыкли ждать. Надеяться на извечное «авось», верить в несбыточное чудо.

С ленцой усаживаться на уютный диван, закрывать уставшие глаза, предаваться сладкому бездействию. Отключать мозг и врубать телевизор, хрустеть аппетитными чипсами, пить пиво в компании закадычных друзей. Всерьез полагать, будто изменим заурядную жизнь, взорвем унылую рутину, начнем с чистого листа. Совсем скоро, практически завтра.

Завтра купим абонемент в спортзал или хотя бы покачаем пресс, присядем пятьдесят раз, проснемся раньше и отправимся на пробежку в парк.

Завтра уволимся с дурацкой работы, пошлем к черту шефа-дебила, ведь он нас абсолютно не ценит, найдем достойную вакансию, возьмемся за выгодный проект.

Завтра потребуем заслуженный отпуск, вырвемся отдохнуть, забронируем тот чудесный отель на побережье, насладимся морем, солнцем, воздухом.

Завтра бросим курить. Завтра уберем завалы в шкафу. Завтра разорвем изматывающие отношения с давно нелюбимым человеком. Завтра попросим прощения за ошибки. Завтра докажем окружающим чего стоим, поднимем планку выше, до небес, установим мировой рекорд…

Makes sense. (Логично).

И это сделает нас счастливыми?

Сделает счастливым лично тебя?

Не парня из офиса конкурентов. Не актера, улыбающегося с рекламного плаката о безумно вкусном йогурте. Не гуру популярной секты, что выкачивает последние гроши из легко внушаемого народа. Не сурового политика, который чеканит тщательно зазубренный текст.

А именно тебя.

Можно избавиться от лишних килограммов, умело придать внешности идеальный вид, но остаться закомплексованным ребенком внутри.

Можно распоряжаться миллионами, заключать успешные контракты, выстроить целую империю, но алчно дрожать над каждой копейкой и чувствовать себя нищим.

Можно топить горечь едой, алкоголем, сигаретами, чем-то покрепче. Можно утолить голод плодотворным шопингом, крутым смартфоном, продвинутым ноутбуком, эксклюзивным авто. Можно заткнуть глотку чужой завистью, искренним обожанием, стройной чередой неоспоримых побед.