Забвению не подлежит - Яцовскис Евсей Яковлевич. Страница 44

Рассказ партизана дополнил крестьянин — непосредственный свидетель этих преступлений. Его, как и многих других жителей, палачи заставляли рыть, а после экзекуции закапывать рвы, наполненные трупами умерщвленных людей. Изверги убивали детей на глазах у матерей, годовалых, двухлетних малышей хватали за ножки и разрывали тельца пополам, разбивали головки своих жертв о пни, камни, стволы деревьев. Затем сбрасывали в ров…

Стояли жаркие июльские дни. Наша дивизия, делая иногда по пыльным, забитым войсками дорогам по 50 и более километров в сутки, проследовала через населенные пункты Даугелишкис, Даугайляй и Ужпаляй на запад, а я тем временем по заданию руководства отдела пять дней находился в Вильнюсе. Мне было поручено решить ряд вопросов с руководством НКВД Литовской ССР и вернуться в дивизию вместе с представителем территориальных органов для осуществления координации действий комиссариата и нашего отдела в ходе дальнейшего освобождения территории республики.

Приехал я в Вильнюс на девятый день после его освобождения. Всюду еще были видны следы ожесточенных уличных боев. Кое-где стояли подбитые танки — немецкие и наши, самоходные орудия, автомобили, а на тротуарах — неубранные груды битого стекла и горы щебня. Город сильно пострадал во время штурма, многие дома разрушены до основания. Тяжелое впечатление оставлял центр Вильнюса, особенно главная улица, где почти не сохранилось целых зданий. Гостиница «Жорж» (ныне гостиница «Вильнюс») пострадала от пожара, и окна зияли черной пустотой. И все же, сравнивая с виденным в Великих Луках и Полоцке, я не сомневался, что Вильнюс можно будет восстановить быстрее.

В военной комендатуре узнал, что Центральный Комитет Компартии Литвы и правительство республики обосновались в уцелевшем трехэтажном здании на Кафедральной площади (теперь площадь Гядиминаса). Там встретил много знакомых, в том числе и бывших партизан. Удалось побеседовать с М. Шумаускасом, который руководил партизанами на севере Литвы, спросил, не слышал ли он что-нибудь о брате. О судьбе Александра и его боевых товарищей он ничего не знал.

Выдалась свободная минутка, и я завернул на улицу Лабдарю. В доме под номером 2а в квартире 16 я снимал перед началом войны комнату. Вошел во двор. Завидев меня в воротах, дворник от удивления опустился на скамью — никак не ожидал встретить живого.

Дом уцелел, только никого из его жильцов не осталось. Моих тихих, милых хозяев фашисты убили на фабрике смерти в Панеряе, что в 8 километрах юго-западнее Вильнюса, на левом берегу реки Нярис. Здесь было уничтожено 100 тысяч мирных жителей Вильнюса — стариков, женщин, детей, военнопленных…

Дворник рассказал, что после захвата Вильнюса гитлеровскими войсками в нашу квартиру ворвались гестаповцы, которые произвели обыск и забрали все принадлежавшие мне вещи…

Вместе с сотрудником НКВД республики мы догнали дивизию в местечке Шимонис. Приблизительно в 15 километрах отсюда город Купишкис, а еще немного дальше на восток — Паневежис, который к тому времени также уже был освобожден. Соединения Красной Армии вели боевые действия под городом Шяуляй, но части литовской дивизии находились во втором эшелоне и в боях все еще участия не принимали.

Когда колонны дивизии проходили через местечко Субачюс, внезапно послышались душераздирающие крики:

— Дядя, дядя!

Девушка, громко рыдая, уткнулась в грудь седовласого красноармейца. Всех ее близких гитлеровцы убили в лесу Паюосте около Паневежиса, и только лишь она одна осталась в живых из всей многочисленной семьи. Во время оккупации девушка скрывалась у местного жителя-литовца. Этот крестьянин, рискуя жизнью всей своей семьи, спас от неминуемой гибели 9 советских граждан.

Мы проехали на хутор Тринаполис на опушке леса, принадлежавшего когда-то помещику Комарасу. Вот здесь и нашли надежное убежище люди, обреченные гитлеровцами на смерть. Беседовали с хозяином дома — крестьянином Юозасом Маркявичюсом. Ему на вид было около пятидесяти. Показывал землянку, в которой вместе со своими сыновьями укрывал евреев. Рассказывал просто, даже не думая о том, что совершил подвиг. «Ведь людей-то надо было спасать», — пояснял Маркявичюс. Первый явился к нему бежавший из Паневежского гетто житель местечка Субачюс с тремя детьми. Их мать уже была расстреляна. Затем здесь нашел приют адвокат из Варшавы, который каким-то чудом вырвался из немецкого лагеря для военнопленных. Вместе с ним пришли еще двое — учитель английского языка и шофер. Нашел себе здесь укрытие и один подросток из Вильнюса. Он был среди расстреливаемых в Паняряе, но после ружейного залпа живым упал в ров и до поздней ночи неподвижно пролежал под телами убитых. Ночью выкарабкался наружу и, не замеченный выставленными вокруг часовыми, скрылся в лесу. Долго бродил он по Литве, пока не оказался в землянке Маркявичюса. Здесь же спаслась и племянница нашего бойца.

Маркявичюс рассказал:

— Жене ничего не говорил, она и понятия не имела, что на хуторе кроме нас живут еще какие-то посторонние. Она только иногда удивлялась, что семья так много съедает хлеба, что теперь почаще, чем раньше, приходится его выпекать.

Чтобы люди зимой не мерзли, Маркявичюс с сыновьями накалял на костре до предела камни, обматывал их в тряпье и нес в землянку.

— Ваши «квартиранты» как-нибудь оплатили эти неоценимые услуги?

— Что вы, что вы, — махнул рукой Маркявичюс. — Как они могли оплатить, если у них немцы все забрали. Ведь они к нам полуголые пришли. Да и не взял бы я никакой платы!

Возвращаясь в Субачюс, мы всю дорогу говорили о том, что человеческая доброта живет даже тогда, когда кругом свирепствуют ни с чем не сравнимая жестокость и ненависть.

Вернувшись с хутора, узнал, что мне уже поручена новая напряженная работа — задокументировать показания свидетелей о преступлениях гитлеровских оккупантов и их пособников на территории тогдашнего Паневежского уезда. Весь день не разгибаясь работал в Купишкисе, опросил 23 местных жителя, которые нарисовали жуткую картину беззакония и произвола. Сразу после захвата немецкими войсками Купишкиса и его окрестностей, то есть в конце июня 1941 года, местные литовские буржуазные националисты первым делом расправились с коммунистами, комсомольцами, советскими работниками, не успевшими эвакуироваться в тыл страны, со многими крестьянами-бедняками, единственная «вина» которых состояла в том, что в 1940–1941 годах, в результате осуществления Советской властью земельной реформы, они получили землю. Жертвами фашистского террора стали также граждане, которые когда-либо просто выразили симпатии к Советской власти. Этих людей арестовывали, избивали, подвергали жестоким пыткам, после чего большинство из них были расстреляны в Славинчишской роще вблизи железнодорожной станции. Там погибли председатель исполкома Купишкского волостного Совета Пятрас Шинкунас, депутат Народного сейма Литвы, участник революционного движения Стасис Мураускас, крестьяне Миколас Шматавичюс, Йонас Бальчюнас и другие. Палачи расстреливали свои жертвы также и на городском кладбище.

Уже после войны Государственная комиссия по расследованию преступлений гитлеровцев на территории Литовской ССР установила, что во второй половине 1941 г. в Купишкском районе было расстреляно около 3800 человек.

Опрошенные свидетели тогда называли фамилии многих организаторов и непосредственных участников этих массовых убийств. Ими, в частности, были назначенный гитлеровцами комендант Купишкиса учитель немецкого языка местной гимназии Лиове, начальник полицейского участка П. Грейчюнас, бывший лейтенант литовской буржуазной армии Гудайтис, унтер-офицер Дамидавичюс и другие. Мною был составлен обширный список пособников гитлеровских оккупантов, которых в народе прозвали «кровавыми белоповязочниками» — на рукаве они носили отличительные белые повязки.

О проделанной работе доложил подполковнику Й. Чебялису, который был утвержден начальником нашего отдела после отъезда полковника Ю. Барташюнаса в Вильнюс для получения нового назначения.