Я знаю, как ты дышишь - Костина Наталья. Страница 38
— Илюш, ты не видел тетрадь толстую… темно-красную? Пропала куда-то!
— Родная, остановись, ты уже весь дом перевернула с утра! Что за тетрадь?
— Темно-красная, очень толстая… это даже не одна тетрадь, а две, соединенные вместе…
— И что в этих тетрадях? Утерянный роман Паустовского «Калуга»?
— Какая разница что! Они лежали в моем столе! Я их никогда никуда не перекладывала! Это… это очень личная вещь!
— Прости, — муж мгновенно замкнулся, — но я уважаю твое личное пространство и никогда бы ничего не взял без твоего ведома!
Жанна рухнула на край кровати и закрыла лицо руками.
— И ты меня, пожалуйста, прости… Я ничего такого не хотела сказать. Просто это действительно очень личное… и оно пропало! Исчезло… И я в самом деле уже весь дом перерыла… и…
— Ну ладно… Ну не плачь! Ну что ты как ребенок! Куда ему деваться, если, как ты говоришь, не выносила эти артефакты из дома? Кстати, о ребенке: в Антошкиных игрушках смотрела?
— Илюш, ну как бы это туда попало?! — спросила она, все еще обливаясь слезами, но уже подпадая под его утешительную уверенность, что тетрадь — та, в которую она записывала ВСЕ, — вовсе не исчезла… она до сих пор где-то здесь. Просто она сама положила ее не на обычное место или оставила на столе, а Тошка стащил… и уже распотрошил для каких-то своих поделок, или изрисовал карандашами, или…
На самом деле она знала, что не могла забыть ЭТО, или не запереть ЭТО в столе, или позволить, чтобы ЭТО, предназначенное только для ее глаз — неправда, что дневники пишутся для того, чтобы их в конце концов прочитал кто-то другой! — чтобы ЭТО нашел Илья! Или даже Тошка… сын не мог ничего сделать с тетрадью, потому что он не мог ее взять! Тогда кто? КТО?!
У нее, наверное, был такой жуткий вид, что муж поспешил выдвинуть еще одну версию:
— Ты вчера к маме ходила. С собой не брала?
Она не брала тетрадь… или же взяла, сама того не заметив? Просто положила в сумку… случайно. И что, там тоже случайно выложила? Даже находясь под гипнозом, она бы этого не сделала! А что же она тогда сделала? Что она сделала?!
Она слишком много чего сделала!
Слишком много!
Но об этом никто не должен узнать!
Однако зачем тогда она вела этот чертов дневник?! И зачем призналась, что он у нее есть… был!
— Джен…
— Не называй меня этим идиотским именем! — завизжала она. — Я не Джен! Я Жанна! Жанна! Жанна!!!
— Хорошо… — Он запнулся и с явным трудом выговорил: — Жанна.
Жанна? Да пусть, если вдруг у нее возникла такая прихоть! Пусть будет Жанной, потому что роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть… Нет! Он тут же ощутил мгновенный протест: неприятие, отталкивание, отстранение… Именно нет! Он не хочет так… потому что так уже пробовал и ничего не получалось? И он не хочет возвращаться назад, туда, где НУЖНО было так называть! А теперь — приведи она ему хоть бесконечное множество причин, зачем бы ему следовало так сделать, а ей — БЫТЬ этой самой Жанной — нет, нет и нет! Однако она не хочет называть причин, а он не хочет ее к этому принуждать. Потому что все эти методы изощренного насилия — это так называемое СОСУЩЕСТВОВАНИЕ в семье… вся эта цивилизованная инквизиция ему глубоко… Что — глубоко? Чужда? Противна? Или так происходит именно потому, что его тоже принуждали БЫТЬ, КАК ВСЕ, и он до сих пор это помнил? Принуждали везде: грубо, тычками — в школе и исподволь, маленькими шажками, но все же достаточно чувствительно — дома.
С того времени и до сегодня он порой чувствовал, как в голове бывает полным-полно чужих мыслей, которые неизвестно какими путями туда просочились. Теперь он не допускал насилия над своей личностью — но вот что бывает, когда ты растерян! Что же говорить о детстве, когда еще не умеешь — не умеешь ничего: ни сопротивляться, ни отстаивать свое, собственное, не умеешь даже самого малого — закрыться и не впустить чужое! И свое вытесняется, исчезает, девается неизвестно куда, а его место занимает то, что тебе не нужно: и пусть оно сто раз прекраснее твоего, еще не оформившегося, не готового к самостоятельной жизни, еще не родившегося даже — но…
«Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет». Это только на бумаге писалось сотни тысяч раз, а уж проговаривалось!.. Нет, сейчас он не хочет даже Шекспира! Избито… все избито! И самое страшное даже не то, что кто-то хочет высказать СВОЮ мысль, а как раз то, что этот кто-то не делает этого! Люди в большинстве случаев не высказывают собственного, потому что оно не такое красивое, не такое емкое, не такое пафосное! Не бьет сразу по всем чувствам… поэтому все ищут цитаты! Берут чужое, не думая, что оно никогда не станет своим! И сколько НАСТОЯЩИХ слов пропало зря, потому что они НИКОГДА НЕ БЫЛИ СКАЗАНЫ!
Да, свое заменили чужим. Суррогатом. Подобием. Фарфоровыми фруктами — красиво, глянцево, не портится и без малейшей червоточины! Ничего, что нельзя употребить по прямому назначению, — зато можно хранить почти вечно! А еще можно взять красивую штамповку и в рамочку золоченую вставить! И будет почти как оригинал!
Роза пахнет розой? Розы бывают и вовсе без запаха! И без шипов, и цвет у них у всех разный! И одни доверчиво раскрываются, словно ладонь ребенка, показывающего тебе самое заветное, другие же — никогда! Так и умирают, сникая на стадии бутона… не показав сущности, зрелой середины, того, что ВНУТРИ; не достигнув старости, не осыпав лепестков… Странно, что, увядая, многие цветы иногда пахнут особенно сильно и пряно — перед тем как начать источать аромат смерти, разложения… прямой помойки.
Женщина, которая этим вечером пыталась обидеть его, пахла страхом. У страха был свой, только ему свойственный, едкий дух, распознаваемый им безошибочно. Было еще что-то… он не разобрал что. Потому что так же сильно, как и страхом, от нее пахло любовью. Которую она зачем-то сейчас пыталась спрятать. Зачем? Что она хотела изгнать или позабыть? Что посчитала постыдным или несовершенным, когда у них все было так хорошо? Когда наконец все стало НАСТОЯЩИМ?
Ему не нравилось, когда он не понимал, что происходит, — а сейчас он не понимал. Ему хотелось подойти к ней, спросить, но… Ее страх даже сквозь любовь отчетливо отдавал непреклонностью: она боялась, но все равно собиралась сделать по-своему.
Что-то происходило… что-то нехорошее? Да! И хотя он вроде бы получил ответ: его жена, видимо, не совсем здорова, ей бы отдохнуть, — между строк отчетливо сквозило: ей нужно лечиться. У нее невроз или как это еще называется? Синдром Мюнхгаузена? Это когда человек всеми силами старается привлечь к себе внимание? Но она не такая! Ей не нужно внимание… такого сорта! А что ей нужно? Тетрадь, которую он никогда не видел и которую она якобы потеряла? Неужели это просто новый виток? И теперь она будет разыскивать свои якобы пропавшие вещи? Нет. Здесь что-то другое! И еще: она не притворялась! Потому что страх ее не был притворством!
Он помнил — нет, вернее, ВСПОМНИЛ, что в те самые дни от нее пахло страхом с такой сногсшибательной силой, что даже он забеспокоился! И поехал к Антону… и пытался донести до той, которая была названа кем-то когда-то именем Катя, что происходит с его женой. У него не слишком хорошо тогда получилось, потому что все время сбивало это имя — Катя. Никакая она была не Катя! Как и Жанна была никак не Жанной… Странно, что люди не пытаются присмотреться к только родившемуся НОВОМУ человеку: кто он? Какое СОЗВУЧИЕ? Соединение красок, запахов, звуков… полутонов, которые год от года будут проявляться, крепнуть, вызревать… И как мало имен в мире, но даже и тех, что уже есть, люди не используют сполна, идя все теми же проторенными дорожками, что и сотни поколений до них. И только некоторым везет: Илья — имя, данное ему наверняка случайно! Странно, что оно попало в точку: но так тоже бывает. Когда первый же выстрел неумелой руки оказывается прямо в середине мишени. Однако в основном такие выстрелы попадают куда им и положено: в небо, в снег, в туман, в горящий закат… да что ему станется, закату? Он умрет сегодня вместе с нелепым именем. А завтра будет новый! Или имя летит и пытается прицепиться к человеку, случайно прошедшему рядом. Человеку с другим, но таким же нелепым, ничего о нем не рассказывающим именем. И ему бы назваться, как то, что приснилось накануне родов его матери: приснилось единственно правильным кодом, ключом, звукорядом, цветовым сочетанием, всем вместе! Когда уже научатся записывать это?! И когда люди перестанут удивляться случающимся промелькам НАСТОЯЩЕГО? И не спрашивать с испугом самих себя: вот это, только что — ЧТО это было?!