Давай никому не скажем (СИ) - Лель Агата. Страница 53

Как неприкаянная я бродила по кабинету, терзала себя ревностью, надуманными проблемами, и ещё не знала, что он уже всё решил, и что сегодняшний вечер навсегда изменит мою жизнь.

Часть 37. Ян

Ян

Сегодня у отца день рождения. Не юбилей, но отметить родители решили с размахом: позвали кучу гостей, заказали музыкантов, огромный торт и даже организовали салют, который должен с помпой завершить праздничный вечер. Не оставляя надежд в будущем баллотироваться на пост мэра, отец пригласил всех «нужных» людей города: половина из них уже пришли и вальяжно разгуливали по гостиной, как у себя дома.

Очевидно, что никому из них и дела нет до отца, как до человека, а поздравить все пришли преследуя свою выгоду. Где как не на вечеринке у влиятельного человека завязывать полезные знакомства и обрастать нужными связями? Насквозь прогнивший мир политики и бизнеса, все друг друга используют в своих целях, прикрываясь фальшивыми улыбками.

Присутствовать на этом бале лицемерия не было никакого желания, но по просьбе матери всё же надел рубашку и костюм, пообещав, что никуда не сбегу и буду вести себя прилично. Даже великодушно согласился помочь с организацией, из-за чего пришлось прогулять шарагу. Впрочем, последнее далось легче всего.

Отец, чтобы унять свою фонтанирующую через край нервозность, с самого утра принимал на грудь, из-за чего взгляд уже поплыл, что в свою очередь очень разозлило мать, которая весь день шипела ему на ухо, что нужно держать «лицо».

— Лариса Рудольфовна, как я рад вас видеть, — раскрыв для объятий руки, отец двинулся ко входу, встречая высокую блондинку в дорогом кашемировом пальто под леопарда. Натянув улыбку, гостья поцеловала воздух у щёки именинника и всучила в руки небольшую продолговатую коробку.

— А это, стало быть, ваш сын? — кивнула на меня женщина-леопард, рассматривая словно под микроскопом.

— Да, мам, это Ян, я же тебе говорила, — в дверях нарисовалась Минаева, в чересчур коротком чёрном платье и с вызывающей красной помадой на губах.

Она-то какого чёрта здесь делает?

— Знакомься, это моя мамочка, — Полина и приобняла за талию блондинку.

Симпатичная, со следами былой красоты на тщательно загримированном лице и печатью недоверия в глазах. Оценивая профессиональным взглядом, минаевская родительница уже сделала обо мне какие-то выводы. Что ж, решил её разочаровывать.

— Стало быть вы и есть тот самый злостный судья, которого всё так боятся и с которым никто не хочет связываться?

— Ну почему же боятся и не хотят? Наверное, ты хотел сказать уважают и опасаются? — поправила Лариса Рудольфовна.

— Да нет, я сказал то, что сказал.

— Ян! — вмешалась мать, испепеляя меня одним из своих «страшных» взглядов. Тут же натянула улыбку, взяла судью по руку, и повела показывать дом.

Если они думали, что я, как все, буду приседать в реверансе перед каждым толстосумом, то им придётся жестоко обломаться. Вообще, праздник ещё толком не начался, но уже был поперёк горла.

Оставив компанию плясать друг перед другом на задних лапках, пошёл на второй этаж в свою комнату. Минаева, стуча каблуками, заторопилась следом.

— Твой отец мою маму на свой день рождения позвал, ну и я с ней. Надеюсь, ты не против?

— Не против, — безразлично бросил не оборачиваясь. Как будто если бы я был против, это что-то изменило.

Войдя в комнату, взял со стола початую бутылку виски, которую по чуть потягивал в течении всего дня. Тут я не мог не согласиться с отцом — без допинга такую катавасию выдержать трудно.

Открыв крышку, плеснул горючее в стакан, в котором сиротливо плавали два практически растаявших кубика льда.

— Ого, то-то я и смотрю, что ты такой смелый, — хихикнула Полина и, присаживаясь в кресло, нарочито сексуально закинула ногу на ногу. — Матушке моей дерзить не каждый осмелится. Налей-ка мне тоже.

— А мама не заругает?

— Ну мы же ей не скажем, верно? — с вызовом заглядывая в глаза, Полина протянула руку и, забрав стакан, залпом осушила содержимое. Сдвинув брови, протяжно выдохнула. — Ещё.

— Ты сюда надраться пришла? — усмехнулся, но стакан все-таки забрал, плеснув ещё грамм пятьдесят. — Смотри, это тебе не винишко, развезёт — мало не покажется.

— А может, я как раз и хочу надраться, — выпив виски, Минаева с улыбкой поставила стакан на край стола.

И так с излишком нарумяненные щёки стали ещё краснее, глаза лихорадочно заблестели.

Раньше мне казалось, что хоть она и глуповатая, но очень красивая, но глядя на неё сейчас, в этом шлюховатом платье и жутком боевом раскарсе, понял, что нет в ней ничего особенного. Все эти её тряпки и побрякушки всего лишь пыль в глаза таким идиотам типа Горшка, кто падок на внешнюю оболочку, и плевать на содержимое под яркой обёрткой.

Вообще, это странно, обычно алкоголь смазывает картину и делает людей красивее, в моём же случае, видимо, всё работало с точностью до наоборот.

— А у тебя здесь мило, — оглядывая комнату, прощебетала Полина. — Синтезатор? Как здорово! Сыграешь для меня?

— Нет, — коротко отрезал я и, забрав с подоконника пачку сигарет, вышел на балкон.

Минаева скисла, но вида не подала, продолжая держать хорошую мину.

Она сидела в том же кресле, где ещё позавчера сидела Яна Альбертовна. Безусловно гораздо более яркая, раскованная, но абсолютно не интересная. Как ёлочная игрушка: красиво, но на этом всё. А ведь ещё совсем недавно я думал о том, чтобы с ней замутить. Сейчас эта мысль казалась абсурдной. Для чего, зачем. Ради секса? Конечно, секса хотелось, но с некоторых пор Минаева перестала привлекать меня в этом плане. Так что её игриво оголенные плечи и колени не возымели должного действия.

Перед глазами навязчиво стоял образ спящей англичанки в этом самом кресле, и я еле сдержался, чтобы не прогнать Полину с «чужого» места. Да и вообще захотелось выгнать её из комнаты, почему-то её общество ужасно раздражало.

Отвернулся от неё и посмотрел вниз с балкона: несколько пузатых мужчин в одинаковых костюмах курили на ступеньках и громогласно гоготали. К воротам вереницей продолжали подъезжать машины, гости не прекращали пребывать.

— Можно? — Минаева забрала у меня из рук сигарету, и медленно затянулась. Выдыхая дым, томно прикрыла глаза, и неожиданно обняла за талию, тесно прижавшись всем телом. Её прикосновения не были неприятными, но почему-то захотелось отстраниться.

— Чего ты хочешь? — тихо спросила она, положив голову мне на грудь.

— В смысле — чего хочу?

— Ну, что тебе вообще нужно? Я пытаюсь тебя понять, и не могу. Ты живёшь в роскошном доме, но общаешься с каким-то отрепьем из блатхат. Встречаешься с какими-то лохушками, вместо того чтобы…

— Встречаться с не лохушкой тобой? — закончил за неё.

— Ну даже если и так. Неужели я совсем тебе не нравлюсь? Ни за что не поверю! Да любой был бы рад оказаться на твоём месте! — с вызовом бросила она.

— Ну так иди и кадри любого, — сняв с себя её руки, зашёл обратно в дом. — Если тебе нравится вся эта мишура: оркестры, фейерверки — ради Бога, мне — нет. По-моему, это тупые понты которые могут купить разве что идиота, — налив сразу половину стакана, в три глотка выпил обжигающее пойло.

— Ты не ответил на мой вопрос. Я совсем тебе не нравлюсь? Скажи! Совсем? — подойдя ближе, Минаева встала на носочки, нежно провела ладонью по моему лицу, после чего поцеловала в губы. Страстно и горячо. По инерции ответил на её ласку, но сразу же взял себя в руки и отошёл на шаг назад. Полина снова попыталась продолжить однозначно отработанную схему соблазнения, но снова обломалась. — Блин, что не так? — разозлилась она. — Нормально же всё было!

— И сейчас нормально. Просто нет настроения. Иди вон с Кариной потусуйся, вы же теперь, я слышал, лучшие подружки.

— Это всё из-за неё, да? — стиснув зубы прошипела Минаева.

— Ты это о ком?

— Ни о ком! — тряхнув головой, взялась за бутылку. — Нравится играть в Робин Гуда? Заводят бедные и обездоленные?