Давай никому не скажем (СИ) - Лель Агата. Страница 56

— Да возьмите уже кто-нибудь эту чёртову трубку, — пробубнил себе под нос, мечтая о благословенной тишине.

— Алло… Нет, он спит, позже перезвоните, — услышал голос матери в коридоре, а затем её удаляющиеся шаги.

Наконец-то. Убрал подушку, и попытался разлепить тяжёлые веки. Слепящий свет больно ударил по глазам, отдаваясь в висках жуткой болью.

Сколько же я вчера выпил? И почему так холодно?

С усилием повернул голову к окну: балконная дверь нараспашку, тонкий тюль колышется под резкими порывами ветра. Снова пасмурно.

Натянув одеяло до подбородка, попытался снова погрузиться в сон, но внезапные воспоминания событий вчерашнего заставили резко проснуться. Словно ушатом ледяной воды окатили. Англичанка. Мы вчера были вместе!

Фрагменты вчерашнего вечера беспорядочно мелькали перед глазами, никак не желая собираться в единую картину.

Я пришёл к её дому уже хорошо подшофе, потом мы поехали на набережную, там выпили шампанского… Потом, по пути домой, купили ещё бутылку…

Река, закат, чей-то смех, костёр, бренчание гитары, танцы… Мы танцевали на песке. Мы точно танцевали на песке! И целовались.

Твою мать! Мы целовались!

Забыв о головной боли, сел, опустив босые ноги на холодный пол. Кожа тут же покрылась крупными мурашками.

Как же холодно. А, и черт с ним. Мы целовались с Яной Альбертовной. С ума сойти.

Я вспомнил всё, и настолько чётко и ярко, будто это было только что, минуту назад.

Я снова ощутил её тёплые губы, и жадно шарящие по телу руки. Она точно не была против, не отталкивала, наоборот, словно манила забить на всё и…

На секунду засомневался, напрягая память. Нет, точно были только поцелуи, если бы было что-то большее, я бы однозначно не забыл. Да и не мог бы я вот так вот где-то на улице…

Хотя, самому себе-то заливать бессмысленно: мог бы. Но не вчера, и не с ней. И это странно. Это чертовски странно. Раньше, если не первой, то второй мыслью точно было продолжить свидание в более интимной обстановке, но вчера было так хорошо, и так… правильно, что ли. Просто кайфовать вместе, видеть её улыбку, целоваться, не думая о чём-то большем.

Вспомнил, как шли за руку через какие-то рельсы, как целовал её за дверью обшарпанного подъезда, как потом тащился домой тёмными дворами, отбиваясь от тощих бродячих собак. Купил в круглосуточном ларьке пиво зачем-то, от того и голова так трещит…

Преодолевая боль в затылке осмотрелся по сторонам: на полу, возле кровати, валялись смятые брюки, рубашка с вывернутыми рукавами комом красовалась на кресле. А где же пиджак? Круто, ещё и пиджак похерил.

— Проснулся? — в комнату заглянула мать. Одного взгляда хватило, чтобы понять, что морали не избежать. — Вообще-то, сегодня не выходной, если ты не забыл. Второй день подряд прогуливаешь.

— Всё нормально ма, всё равно всего лишь три пары, — прохрипел голосом как у законченного бича.

— Что ты за концерт вчера устроил? И не стыдно тебе?

Первая мысль — англичанка. Мать про неё как-то узнала. Может, память совсем отшибло и я домой её приводил? Как-то проболтался?

— Ты почему девочку обидел? — продолжила мама, уперев руки в бока.

— Да какую девочку?

— Полину, какую же ещё! Или у тебя их много? Хотя, нашла у кого спрашивать, — мать вошла в комнату, и закрыла балконную дверь. — Ушёл вчера, оставил бедняжку в слезах — та половину вечера отойти не могла, всё всхлипывала. А потом ещё заявился под утро пьяный, всех на уши поднял, кричал, что влюбился.

Вот-те раз! Этого я не помнил. Даже жаль стало, наверное, картина была эпичная.

— В общем, я не знаю, в кого ты там влюбился, но перед Полиной надо извиниться. Знаешь, как на тебя папа зол? Лариса Рудольфовна сильно расстроилась, а папе важно, чтобы у неё было благосклонное мнение о нашей семье.

— Зачем? Он что, чувствует, что хвост дымится и скоро того… — изобразил пальцами клетку, и мать в ужасе охнула. Сплюнув, трижды постучала по дверному косяку.

— Поговори мне ещё! Чтоб сегодня Полине позвонил, а лучше в гости позови, на чай. И друзьям своим скажи, чтоб по утрам не трезвонили, у папы голова раскалывается. И да, — уже закрывая за собой дверь, обернулась: — Если я ещё раз увижу тебя в таком состоянии, отправлю к дяде Лёше в Москву доучиваться. Он там быстро из тебя человека сделает, станешь шелковым.

Её слова совсем не трогали: поворчит и через пять минут забудет. Это отец неделями может припоминать малейший косяк, раздувая до трагедии века.

Да и какой дядя Лёша? Мать сама говорила, что у него на военной теме и порядке крыша поехала, и что нужно от него подальше держаться.

Влюбился, значит? Улыбнулся своим мыслям. Как там говорят? Что у пьяного на уме…

Чёрт его знает, что это. Я не знал, что такое любовь, никогда её не испытывал. Симпатию, интерес, страсть, но любовь — нет. Может, узнаю как-нибудь потом, что это, но пока мне было достаточно того, что Яна Альбертовна она… обалденная. И она мне нравилась.

Интересно, чем она сейчас занята? Не пожалела ли о вчерашнем? Да и что это вообще для неё было: внутренний порыв или перепила шампанского и позволила себе расслабиться? Жаль, что нельзя забраться в мысли другого человека и узнать какие скелеты он скрывает в своём шкафу.

Часть 40. Яна

Яна

Я целовалась с Набиевым.

Эта мысль — абсурдная, волнующая, будто нереальная — целое утро крутилась в голове не оставляя ни на секунду.

Мы целовались!

Вспомнила его руки на своей спине, его горячее дыхание, сводящие с ума и заставляющие забыть обо всём на свете губы.

Вчера я думала, что буду терзаться и винить себя за легкомысленность, но ничего подобного не происходило. Я была счастлива, покусывала губы и улыбалась как дурочка, по крупицам воссоздавая в памяти вечер. Да что вечер — мы гуляли почти до утра, но это время пролетело будто один счастливый миг. Я даже не подозревала, что могу испытывать что-то подобное. Когда от поцелуя сносит крышу, когда понимаешь, что ходишь на острие ножа, но идёшь дальше. Его появление в моей жизни перевернуло всё с ног на голову, и не было ни единого шанса, что когда-нибудь мир станет прежним.

Порой казалось, что это был просто сон, но его пиджак на спинке стула был доказательством того, что всё это было по-настоящему. И закат, и поцелуи, и танцы на песке под наигранные боем песни Цоя.

Но пребывала в радостной эйфории я не долго, после того, как эмоции наконец немного схлынули, осознание действительности накрыло словно чёрной тучей, загораживая собой радужные воспоминания.

А если кто-то видел нас вместе? А если узнают его родители или Эмма Валентиновна? Даже не знала, что страшнее. Хотя, если узнает один из них, непременно узнает и другой. Это же будет скандал каких свет не видывал! Да, он совершеннолетний, и по сути мы не сделали ничего предосудительного, но всё равно он ещё слишком молод, и он мой студент! И если возраст уже не казался мне большой помехой, то второе на корню обрывало любую, даже самую смелую вероятность того, что мы можем быть вместе.

Этого никто не поймёт, нас осудит общество, меня выгонят с работы и так ославят на весь город, что даже уборщицей никуда не возьмут.

Может, в столице на это и посмотрели бы сквозь пальцы, но здесь, в городке где тебя знает каждая бродячая собака, это сразу же станет достоянием общественности и моим вечным клеймом. Совратила малолетнего, крутила с собственным студентом!

Что же я натворила…

Да и наверняка мои мысли относительно него — всего лишь глупые женские фантазии. Возможно, для него этот поцелуй был всего лишь ничего не значащим поцелуем. Обычная мужская похоть, и никакой воздушной ерунды, что я себе придумала. Может, он вообще придёт и расскажет обо всём в колледже, чтобы набрать очков в глазах одноклассников…

Нет. Эту мысль я сразу же отсекла.

Ян не такой. Может быть я плохо разбираюсь в мужчинах, но он не подлый и не способен на подобную низость.