Давай никому не скажем (СИ) - Лель Агата. Страница 89

Что-то случилось уже после моего прихода. Она же была счастливая, когда открыла дверь, смеялась, так что же случилось потом?

Так и не найдя ответ, уже под покровом темноты вернулся прежним путём домой: забор, карниз, балкон…

В каком-то душевном раздрае разделся и чтобы хоть как-то отвлечься достал чемодан и раскрыл створки шкафа. Только самое необходимое: бельё, пару свитеров, джинсы.

Складывал на автомате одежду, не отпуская свербящую мысль, что что-то сорвётся, не получится, что она передумает.

Как ощущение перед бурей: когда небо затягивает плотным черным одеялом, и ты знаешь, что скоро наступит армагеддон, но не знаешь когда именно, и поэтому просто сидишь и ждёшь, в ожидании неизбежного.

Где-то через час не выдержал, вышел в коридор и взял со столика телефон. Не сводя глаз с приоткрытой двери кухни, набрал по памяти её номер.

Гудок, второй, третий…

Перезвонил трижды, но трубку она так и не взяла.

На душе стало ещё неспокойнее. Да, возможно, она просто спит, или в ванной, или вышла в магазин… Внутреннее чутьё подсказывало, что дело совсем не в этом.

Она не хочет брать трубку!

Что за чертовщина!

В порыве едва снова не сиганул с балкона. В ливень, грязищу по колено, пронизывающий ветер. Хотелось поехать к ней прямо сейчас, выяснить в конце концов, что происходит. Но потом, пораскинув, решил, что быть назойливым ещё хуже — если ей нужно какое-то время собраться с мыслями, я дам ей это время.

Решив, что перезвоню через час, пошёл обратно в комнату продолжать собирать вещи.

Часть 67. Яна

Яна

Сжимая в руках сумку, ехала на автобусе в городскую ЦРБ. Все мысли были только о фотографии маленькой девочки с гладиолусами. Моей фотографии. Из моего альбома!

Что она делала в кармане пиджака Романа Алексеевича?

Ответ был до кошмарного очевиден, но я гнала его раз за разом, придумывая массу нелепых, невероятных оправданий. Понимала, что всё это бред, но упорно продолжала придумывать. Потому что от этих фантазий мне становилось чуточку легче.

Этого не может быть! Это не мыльная опера, не чей-то дурацкий сценарий — это моя жизнь, и в ней просто не может произойти такое! Не может!

Не может Роман Алексеевич быть моим отцом, а Ян…

Нет, он мне не брат! Это чушь! Бред безумного! Я не могла полюбить своего брата. Моя душа, моё тело, моя жизнь — всё принадлежит ему. Не может судьба так жестоко надо мной посмеяться.

То утро, когда мать кинула мне газету и сказала, что мужчина на фото мой отец, ярко всплыло в памяти, словно это было вчера. Её честные глаза и полная уверенность меня тогда совсем не убедили, и я просто забыла об этом недоразумении. До сегодняшнего вечера. Увидев своё фото в руках Яна, моя жизнь словно прекратила существование. Непонимание, шок, горькое осознание действительности окатили словно ледяной водой. Как же трудно было держать себя в руках и не выдать ему страшную догадку. Нельзя! Пока нельзя. Пока остаётся маленький шанс, что всё это может оказаться дурацким розыгрышем, нужно гнать от себя плохие мысли. Незачем вносить смуту в его душу. Он такой вспыльчивый, горячий, может натворить глупостей… Сначала мне нужно поговорить с матерью, и только потом думать, что делать дальше.

После ухода Яна я быстро собралась и поехала в коммуналку. Пьяный Коля невнятно пробубнил, что мать на смене. Успев запрыгнуть в последний автобус, всеми силами сдерживая слёзы поехала к ней на работу.

Как мантру я повторяла про себя, что это не правда, что это чья-то шутка, розыгрыш, и сейчас она найдёт логичное объяснение тому, откуда это фото оказалось в кармане пиджака отца Яна.

Открыв двери главного входа, вошла в прохладный холл больницы. В нос ударил запах медикаментов и хлорки. Я шла по обшарпанным коридорам до подсобки матери, едва не сбивая с ног прогуливающихся после вечернего обхода больных.

Забежав по гулким степенькам на второй этаж, увидела вдалеке сгорбленную фигуру матери: она окунала швабру в металлическое ведро и, ловко работая локтями, натирала до блеска выцветший линолеум.

— Янка? А ты чего тут? — мать прекратила надраивать пол и выпрямилась.

— Помнишь то утро, когда ты сказала мне, что мужчина на фото в «Вестнике» — мой отец? — без предисловий выпалила я.

— Ну? И чего? — подозрительно прищурилась она.

— Это правда? — затаила дыхание, молясь, что ответ будет отрицательным.

— Ну конечно правда! А ты думала, мамка твоя совсем спилась и бредит?

— Расскажи, как вы познакомились, где!

— Не буду я ничего рассказывать! Все это сто лет назад было и быльём поросло, — мать щедро намочила тряпку, и принялась размазывать грязную воду по полу.

Вскипев, выдернула у нее из рук швабру и, грубо схватив за предплечье, отвела к окну.

— Ты чего? Совсем спятила? А ну пусти! — возмутилась мама, выдёргивая рукав рабочего халата.

— Рассказывай! — сквозь зубы прошипела я.

— Ну а чего рассказывать? — мама обиженно одёрнула полы халата. — Познакомились мы летом семьдесят четвертого, сразу закрутился у нас бурный роман, со всеми вытекающими — взрослая, сама понимаешь. А потом этот кобелина бросив меня, свалил к своей законной жене и ребенку. А я беременная оказалась, только вот предъявить уже было некому.

— Так он же не жил в то время здесь! — вспомнила, цепляясь за соломинку.

— Ну да, не жил. В отпуск приезжал что ли, разве упомнишь теперь. Ну вот и пришлось мне рожать тебя одной, где мне его искать-то было? Не знала я где он живёт. Да и не хотела искать. Воспользовался и кинул, скотина.

— Это… правда? — выдохнула, заранее зная ответ.

— Ну конечно правда! Зачем мне врать-то?

— А вот эта фотография у Набиева тогда откуда? — достала снимок из сумки, и сунула в руки матери. — Ты же говорила, что он не знал о моём существовании!

Разглядывая фото, она заметно стушевалась, впрочем, тут же взяла себя в руки.

— Ну раньше не знал… а теперь вот узнал! Я как в газете его наглую морду увидела, взяла и позвонила, да и рассказала о тебе.

— Зачем?!

— Ну как зачем, пусть знает! — глаза её забегали. — Рассказала и карточку твою вот эту подарила.

— И всё?

— И всё, а что ещё? — вскинулась она и подозрительно прищурилась.

— Значит это всё-таки его машина стояла недавно у остановки… — проговорила вслух, подтверждая горький факт. — К тебе приезжал? Тогда и рассказала?

— Да-да, точно, тогда, — быстро закивала мама, и забрала из моих ослабевших рук швабру. — Ой, да забудь ты о нём, не было отца — и это не отец. Не нужны мы ему, доченька, не я, не ты… Бог ему судья.

Я её больше не слушала: на подгибающихся ногах медленно пошла вниз по лестнице, толкнув по пути мужчину на костылях. Он что-то проворчал мне в спину, но его я не слышала тоже.

Слёзы застилали глаза, разум помутнел, отказываясь верить в ударившую наотмашь действительность.

Ян мой брат.

На ощупь выбравшись из здания больницы, вышла в непроглядную ночь.

Не разбирая пути, пошла вдоль дороги. Дождь нещадно молотил по затылку, могильный холод забирался под незастёгнутое пальто, а я шла и мечтала о том, что лучшее, что сейчас может произойти, это если какой-нибудь лихач не справится с управлением, и безжалостно размажет меня по асфальту.

Ян. Мой. Брат.

Разве жизнь имеет теперь смысл? Зачем жить? Для чего?

Я никого и никогда так сильно не любила, никогда моё тело и мой разум не желали так сильно ни одного мужчину.

Как мне жить с осознанием того, что я спала с собственным братом? Как вообще жить без него? Знать, что где-то там у него появилась жена, дети…

Я не выдержу этого. Я всегда думала, что сильнее, чем есть на самом деле.

Нет, я слабая, я настолько слабая…

Слёзы вперемешку с дождем застилали глаза, мир превратился в неясное размытое пятно.

Мигающий фонарь, свет фар, ледяные брызги, оглушающий визг шин…

— Эй, ты что, больная? — из облепленной грязью «шестёрки» выскочил тощий паренёк и, схватив меня за плечи, резко встряхнул. — Ты чуть под колёса мне не попала, дура! Эй, ты что, обдолбанная? — тряхнул сильнее, заглядывая сквозь занавесь дождя в мои лишенные смысла глаза.