О чём молчал Будда (СИ) - Борзов Анатолий. Страница 24

Она шагает по дорожке, выложенной плиткой и, как всегда, копается на ходу в сумочке. Значит, все же рассеянная. Пусть немного, слегка, но рассеянная. Убавляю громкость и выхожу, чтобы открыть дверь автомобиля — он безупречно чист. Можно, конечно, было поступить иначе — прибавить громкости и сделать вид, что читаю. Однако данное решение ошибочно. С некоторых пор по вечерам штудирую литературу по психологии — есть много полезного.

— Что это? — Элла Сергеевна не успела поправить платье, как уже лезет прибавить звук.

Парень в магазине не обманул — первым делом она обратила внимание на музыку. А что будет, когда Элла Сергеевна заметит мой новый пиджак? Не заметила, наверно, слишком консервативный. Вот если бы там было пуговиц как у гусара и все блестящие…

Мы подъезжаем, но покинуть машину Элла Сергеевна не спешит. Сидит и ждет. Выхожу, открываю дверь и складываю руки в причинном месте — в телевизоре видел.

— Дима, — говорит она, — что происходит? Вы решили за мной приударить? Напрасно — у вас не хватит денег. Сколько стоит ваш пиджак? Понимаю, отказались от ужина и приводите себя в форму. Единственный недостаток у мужчин — пивной живот. Все можно простить — плешь, усы, кривые ноги, но простить пивной живот? У вас большой живот?

Живот у меня нормальный, по крайней мере, не требуется зеркала, чтобы проверить, все ли на месте. Тактично помалкиваю, хотя язык чешется страшно — тоже мне, Бриджит Бордо, ядрена мать. Почему-то женщины думают, что они неповторимые. Самые обычные, как и все остальное.

— Вечером идем на ужин? Столик заказали? — издевается Элла Сергеевна. А затем она красится — достает из сумочки пудреницу и начинает себя штукатурить. — Почему опять без галстука? Или вы мачо? Простите — забыла, мачо не носят галстук.

Улыбаюсь дураком и думаю. Нет, не о том, о чем думают мужики, когда женщина превращается в похотливую стерву. Элла Сергеевна слишком умна, чтобы играть потаскуху. Паршиво получается, впрочем, как и у меня — спектакль художественной самодеятельности. И бедрами она покачивает излишне вульгарно — они у нее еще крепкие.

Так вот, Григорий Аркадьевич. Фамилия — Шепитько. Что-то в этом есть — в его фамилии. Говорит Гриша словно шепчет, но громко. Голос командный, не терпящий возражений, а глаза настороженные — ощупывает постоянно. Он мне трижды звонил — искал Эллу Сергеевну. Мою роль, вероятно, Григорий Аркадьевич еще не определил — то ли водитель, то ли штатный ухажер или мальчик на побегушках. Я и сам еще не определился — в какую шкуру мне влезть и что изображать. Более или менее вырисовывается круг знакомых Эллы Сергеевны, почему-то одни мужики. Женщин крайне мало — мои смотрины она устроила только раз. Невыразительная шатенка довольно нагло меня осмотрела, словно прикидывала мои возможности. Элла Сергеевна, вне всяких сомнений, получала удовольствие. Интересно, какой я у нее по счету? Люди меняют квартиру, машину… так и на меня смотрели, как на новое приобретение.

— Ступай, — разрешила Элла Сергеевна, — подожди в машине.

Ну не барыня ли? Нет, не барыня — они, помнится, подолами разгоняли пыль с мраморной плитки, а здесь упитанные ляжки, и нога на ногу — сидели подруги в летнем кафе. Шатенку звали Римма — Элла Сергеевна потом как-то обмолвилась. Видел я и типа, который приезжал в сквер снимать с меня показания. Чрезвычайно надменная личность. К чему делать вид, что он меня не помнит? Я-то помню. Из всей публики ближе всех оказался Тимур — классно играет на бильярде. Однако разница в возрасте и некоторая заторможенность — он постоянно переспрашивает, даже когда нет необходимости отвечать. В общем, с большим скрипом я вливался в коллектив Эллы Сергеевны. Со мной иногда здоровались, типа, привет, Дима, как дела? Элла Сергеевна держит меня на коротком поводке, разрешая гавкнуть в ответ — нормально. Единственный вынужденный собеседник — все тот же Тимур. Пока Элла ведет светские беседы с Гришей у него на ранчо, мы гоняем шары. И тут мне однажды повезло — мы нашли общего знакомого. Хотя беспокоить прах покойного неприлично, мы все же вспомнили Афтондила. Наш мир — одна большая деревня. Забытый лозунг вновь о себе напомнил. Лучший метод снискать к себе расположение — не задавать лишних вопросов. У меня, кажется, получилось не только закатить победный шар в лузу, я кое-что узнал. Немного. Тимур обронил всего несколько фраз, но каких! Я едва не поперхнулся — Афтондил и Григорий Аркадьевич знали друг друга. Я предложил еще одну партию, однако на этом везение закончилось.

Мне вновь предстояло залезть в кокпит желтого болида и испытать перегрузки на выносливость.

Ночные гонки по пустынному шоссе случались не часто — раз или два в неделю. Где-то я даже привык, чувствуя адреналин в крови и вытекающие отсюда последствия. Однако Элла Сергеевна этим не ограничилась. Она стала гонять на время. Включала музыку, заставляла меня делать отсчет и вперед! Бросить взгляд и оценить состояние, в котором она находилась, невозможно. Я молил господа, чтобы в повороте не отвалилось колесо или шпилька на туфельке — Элла Сергеевна категорически не желала сменить обувь. И настал вечер, когда мы заключили пари — она меня вынудила. Вот тут все пошло серьезно — и сделанные ставки, и гонка на выживание. Теперь бояться за Эллу Сергеевну не приходилось — на второй попытке за рулем сидел я.

Сумасшествие? — Несомненно. Любая встречная машина означала неминуемое столкновение. Увернуться никакой возможности, слишком узкая дорога. Стрелка тахометра в зоне ограничителя, на скорость я не смотрел — она была бешенной. И мы оба — бешенные, выпучившие от страха глаза, влажные руки и вопли ужаса. Как она кричала! В этом что-то есть — звериное, неподконтрольное чувство. Оно не пугало… оно заводило, как заводит крик большой любви. А потом мы спорили — бранились и доказывали, кто на этот раз вышел победителем. Проверить невозможно. Когда я был за рулем, время контролировала Элла Сергеевна, и наоборот. Она меня обманывала и я тоже — мы оба обманывали друг друга. Затем мы курили — двое идиотов на пустынном шоссе. Пару раз мимо проезжала машина, отчего вновь появлялся адреналин. Мы смотрели друг на друга, понимая, что обманули третьего участника. Видно, и ей было забавно — старухе в подвенечном платье. Смерть нам улыбалась и прощала.

Как-то вечером мы направились за город. Здесь я прежде не бывал — покинутый участок шоссе, на смену которому невдалеке отгрохали современную трассу. Элла Сергеевна остановила машину и выключила радио. Мы вышли. Тишина, сосны качаются — замечательно. Я полез за сигаретами. — Подожди, — сказала она и медленно пошла вдоль дороги. Тишина слегка отодвинулась, и родился звук — каблуки на асфальте заброшенного шоссе. Что-то в этом было таинственное и завораживающее — я двинулся следом. Поверить сложно, но я пропал — растворился, нет, не в тишине, а в звуке каблуков — они отчитывали время. Я его физически чувствовал или даже видел. И вдруг она остановилась, повернулась и пристально на меня посмотрела. Черт! Я понял, что во мне умерли режиссер и оператор одновременно. Это же фильм! И я снимаю кино — навожу камеру и приближаюсь.

— Дима, — сказала Элла Сергеевна, — ты кто?

Кто я? Об не знает ни одна живая душа и не должна знать. Секундное напряжение — я испугался. Испугался, что она заберется на мою волну — она уже подбиралась.

— Последний герой, — отшутился я и вытащил сигарету.

— Не кури, потом покуришь.

Она меня пугала. Определенно, это была какая-то другая Элла Сергеевна — я ее не знал.

— О чем думаешь?

Вновь вопрос, однако на сей раз слишком банальный и затасканный — ответить можно, что угодно. А можно и не отвечать — посмотреть задумчиво вдаль. Я все же сунул в рот сигарету…

Что мы здесь делаем? Стоим на обочине старой дороги и ведем глупый разговор — играем в не менее глупую игру? Элла Сергеевна — не наивная и романтичная барышня. Зачем она меня сюда притащила? Подышать воздухом? Она чертовски умна и коварна, она тебя сожрет, — раздался в голове голос Константина.