Дети победителей (Роман-расследование) - Асланьян Юрий Иванович. Страница 8

— Юрий Иванович, рады видеть вас…

Да, вряд ли он был рад видеть меня, пьяного и разнузданного в своей правоте человека. Но я улыбнулся ему как брату. Мне это ничего не стоило, как и ему.

— Это Владимир Николаевич, — представил коллегу Неверов, — сотрудник нашего управления.

Я без приглашения сел за свободный стол напротив Владимира Николаевича, который, как я быстро понял, будет заниматься моей персоной, пока я здесь и на свободе.

— Поговорите с Владимиром Николаевичем, — попросил майор.

Я кивнул головой. Не дает генерал отдыха своим органам, заставляет допрашивать журналистов, выкручивать им нежные ручки, отрывать профессионалов от беспробудной пьянки.

— Как чувствует себя Ахмед Магомедович? — с улыбкой спросил Владимир Николаевич.

— Отдыхает, — ответил я.

И тут же представил себе, как чеченец сидит в такси: тикает счетчик, а он курит и смотрит в лобовое стекло на серую «башню смерти».

— Общаетесь?

— Регулярно, обсуждаем события в Чечне и возможные варианты их развития.

— Интересно, а зачем вам это надо? — рассмеялся милиционер. — Вдруг он окажется злейшим врагом России, на поверку?

— Профессия такая — рисковать. Подруга моей жены перестала посещать бассейн. Потому что врач-гинеколог сказала ей: если туда ходить довольно долго, то и зачать можно. А вот я не боюсь забеременеть…

Владимир Николаевич улыбнулся. Тяжелая вещь — профессиональная мимика. Кроме того, у милиционера, похоже, были специальные капли, которые делали его глаза особенно честными.

— Понятно… Но некоторым женщинам, наоборот, — захочется туда ходить.

— Наверное… А врагов у России действительно много, особенно среди тех, кто называет ее матерью публично и каждый день. Но любовь — дело интимное, правильно?

— Понятно, — опять согласился мой собеседник. Или не согласился? — Но наша Родина ведет с Чечней войну.

— Справедливую или захватническую?

— Мы восстанавливаем территориальную целостность страны.

— Если я начну воссоздавать границы своей исторической родины времен Тиграна Великого, то знаете, что тут вообще начнется?

— Ну, это когда было…

— В 1828 году.

— Не понял.

— В 1828 году русские напали на Чечню, и чеченцы уже полтораста лет ведут освободительную войну. Напомню, что Русь была под татарами триста лет. Освободилась и стала великим государством.

— Понятно. Но при этом вы чувствуете свою принадлежность Родине? Именно Родине, а не Чечне?

— Войну ведет не Родина, а государство, и даже не государство, а конкретные личности, которые мечтают стать историческими, а станут червями. Как и все мы. Сегодня они греют руки в человеческой крови, а завтра, может быть, будут чистить парашу.

Майор Неверов, до сих пор стоявший у стола и слушавший разговор, тихо вышел из комнаты. Работа началась.

Я попросил разрешения закурить, офицер пододвинул ко мне пепельницу со своего стола, стоявшего впритык к «моему». Он откинулся на спинку стула и задумчиво посмотрел на меня. Я прикуривал дешевую «приму».

— Вы знаете, что Дадаев провернул в Ташкенте аферу на несколько миллионов долларов?

— Откуда мне знать, — насторожился я.

— Понятно… Как вы думаете, участники пермских преступных группировок за войну или против?

— У бандитов только одни интересы — материальные, личные. Если они что-то имеют от этих массовых убийств, то за войну. Я так понимаю.

— Скажите, а Юсупов, которого вы упоминаете в своем материале, действительно человек верующий, религиозный?

— О Боге он говорит мало, больше о благотворительности. Но и это для нашего времени неплохо…

Владимир Николаевич открыл ящик стола и достал оттуда большую фотографию — 16x24 см. И протянул ее мне, потом вторую…

На первом черно-белом снимке я увидел ряд людей, стоявших спиной к объективу, с поднятыми на стену руками, надо думать, по команде «руки в гору!». На второй эти же мужчины стояли лицом к оптической вечности. В центре выделялась узкоглазая физиономия известного бандита — авторитета Зайнышева. Справа от него находился Равиль Юсупов… Теперь понятно, для чего мне показали снимок.

— Это было в прошлом году, в ресторане «Аметист». Там Зайнышев отмечал свой день рождения. Вы, Юрий Иванович, не сомневаетесь в том, что он бандит, вот этот авторитет?

— Нет, не сомневаюсь. По-моему, он сам этого не скрывает — прошли те времена.

— Что делает в компании этого бандита Равиль Юсупов, правоверный мусульманин? Занимается благотворительностью?

— Наверное, вам лучше знать.

Владимир Николаевич не улыбался, он смотрел на меня немного насмешливо и торжественно, с превосходством победителя.

— Правильно, он отмечает день рождения бандита, пьет водку и ест свинину, как я в День милиции. Только я делаю это раз в год, а он — каждый день. Кроме того, я не проповедую мусульманство. Разница заметна?

— Заметна… Только в том случае, если все это правда.

— Ест и пьет, еще как пьет… Например, вы не знаете, где он был вчера?

В этот момент я чуть было не ответил, где он был вчера, но вовремя сообразил, что именно этого добивается мент.

— Не знаю, — ответил я, — а почему вас это интересует?

— По оперативным каналам мы получили информацию о том, что в Перми готовится к отправке в Чечню партия оружия.

— Чего-чего? — рассмеялся я в лицо офицеру.

Рассмеялся про себя, конечно. Внешне я сделал изумленное лицо, на котором красным цветом проступила вся важность доверенного мне секрета, государственной тайны и собственной роли в спецоперации российской милиции.

Конечно, я старался не показать, что смеюсь над неловкой попыткой купить меня в качестве осведомителя. Цена меня не устраивала. Да, мало дают… Какие они все одинаковые, полное отсутствие творческого подхода, блеска ума, художественной фантазии. Обида захлестнула меня: за кого держат? Ну как с ними сотрудничать, Господи?

— Владимир Николаевич, — перестал смеяться я, — вы действительно уверены в том, что России надо воевать с Чечней?

Милиционер сложил руки перед собой на стол, сцепив ладони короткими пальцами. То ли он не знал, что сказать, то ли ждал, когда я заговорю сам, то ли думал, как ответить, чтобы не попасть на газетную полосу. Не судиться же потом с этим журналистом… Он молчал до тех пор, пока я не понял его ответа.

— В течение десяти лет вас, милиционеров, убьют там тысячи, — я продолжал пьянеть от сигаретного дыма, — и тысячи детей останутся без отцов. Мальчики, девочки… Вы чувствуете свою личную ответственность перед этими детьми? В том числе и чеченскими?

Я оглянулся — в дверях стоял майор Неверов, опершись плечом о косяк, и слушал мое антивоенное выступление.

— Спасибо, Юрий Иванович, что пришли к нам на беседу, — поблагодарил меня Неверов, оторвавшись от косяка, — надеюсь, вы понимаете, что мы тоже не хотим этой войны…

Я встал, пожал руку Владимиру Николаевичу, взял у Неверова пропуск с проставленным временем выхода из «башни смерти». И в сопровождении майора дошел до лестницы.

Наверно, офицеры хотели узнать: скажу я, где был вчера вечером Равиль, или не скажу. Не где был, а скажу или нет! Если скажу, тогда начало вербовки можно считать удачным.

Первый раз меня пробовали вербовать в армии. Ну вы знаете эту песню: «В жизни раз бывает восемнадцать лет…» Золотые денечки! Потом мне было тридцать пять, когда меня, поэта, попытались сделать агентом в последний раз. Я, помню, вышел из комнаты нашей редакции, где уже никого не оставалось, всего на минуту. Навстречу человек с «дипломатом». Я оглянулся — он приоткрыл дверь в редакцию «Уральской стройки» и просунул голову в щель. «Вы отсюда?» — крикнул он мне вслед. «Да», — доброжелательно ответил я. «Зайдите обратно!» — это он мне, резко.

Я зашел. Человек лет тридцати сел напротив, спросил имя-фамилию, протянул удостоверение сотрудника КГБ.

— Вы знаете, — перешел он на более спокойный тон, — нас очень интересует обстановка в тресте, где вы работаете. Понятно, вы находитесь в центре событий и много знаете, бываете на различных объектах… Мы были бы очень благодарны, если бы вы сообщали нам о каких-нибудь экстраординарных фактах, которые будут попадать в ваше поле зрения…