Сказки Вильгельма Гауфа - Гауф Вильгельм. Страница 13

Король пришел, с удивлением выслушал Мука, просившего освободить его хоть на короткий срок, чтобы показать на опыте как он отыскивает клады. Король согласился, велел зарыть золото у себя в саду, а Мука выпустили искать. Не прошло пяти минут, как Мук отыскал клад. Тогда король поверил Муку и увидав, что казначей обманул его, приказал его казнить вместо Мука, а тому обещал свое милостивое прощение, если он объяснит, отчего он так скоро бегает. Несчастному карлику пришлось открывать все свои тайны. Король хотел сам испытать силу туфлей, но надев их, сам не рад был что побежал. Они несли его безостановочно; бедный король едва переводил дух, а туфли все бежали да бежали; наконец он упал в изнеможении, осыпая жестокою бранью бедного Мука.

— Ты хорошо надо мною насмеялся, — сказал он ему, — но за то не видать тебе больше ни туфлей, ни тросточки твоей. Убирайся вон из моего королевства! Даю тебе сроку 12 часов!.

Бедный изгнанник шел не зная куда и зачем. К счастью королевство было невелико и он в восемь часов дошел уже до границы. Но трудно ему было идти без туфлей самоходов. Придя в большой лес, он остановился, сел возле ручейка и задумался. Горько ему было и он решился лучше умереть с голоду, чем вести такую печальную жизнь. В таком раздумье он уснул; когда же проснулся и почувствовал голод, то бросился на первое плодовое дерево, лишь бы что-нибудь поесть. Дерево это было смоковница; набрав ягод, он наелся до сыта и пошел снова к ручейку напиться. Но увидав себя в воде, он ужаснулся. У него выросли ослиные уши и огромный нос.

— Да, я в самом деле осел, сказал он, я затоптал свое счастье ногами! Я достоин этих ушей!

Долго он блуждал по лесу в горьком раздумье, наконец подойдя к другому дереву, нарвал себе еще ягод и продолжал ест. Когда же он после хватился за уши — то их уже не было, они пропали.

Мук догадался: стало быть это была сила тех плодов; от одних у него выросли уши, от других пропали. Вот он набрал тех и других сколько мог нести и переодевшись, чтобы его не узнали, снова пошел в тот город, где жил король. Не долго он шел и, придя туда, сел под ворота дворца торговать плодами, бывшими в то время еще новинкою.

Вскоре вышел королевский повар и прямо на него. «Винные ягоды! — сказал он. — Его величество до них охотник».

Повар взял коробочку, передал ее невольнику, шедшему за ним, и пошел дальше, а Мук поскорее спрятался.

За обедом король был весел и не мог нахвалиться поваром своим. Когда же подали плоды, то все удивились. «Как рано! И как хороши!» — говорил король. Все вдоволь поели скороспелых плодов и блюдо еще было на столе, как у короля выросли ослиные уши и огромный нос. «Что с тобою, папа? Что с тобою?» — кричали дети. Все придворные в смущении переглядывались, не смея говорить и не зная что делать. В испуге бросились за лучшими докторами. Между тем и у прочих принцев, принцесс и всех придворных повыросли уши. Доктора ничего не могли сделать. Тогда явился Мук с подвязною бородою, с мешком фиг за плечом и под видом ученого предложил свои услуги. Король не решался на его лечение; тогда Мук начал с принца и, едва тот сел ягоду, как уши у него пропали. В радости король повел Мука в свою сокровищницу, позволил ему выбирать оттуда что желает. Вся комната была уставлена золотыми вазами; по стенам стояли мешки с золотом, а в углу знакомые туфли и тросточка. Мук подошел к ним, наскоро надел их, взял тросточку, перевернулся трижды, пожелал улететь куда-нибудь далеко, далеко, сорвал бороду и закричал королю: «Сокровищ твоих мне не нужно, но ты останешься век свой с ослиными ушами и будешь помнит маленького Мука».

Король не успел удержать Мука, тот улетел и с тех пор живет здесь одиноко, ни с кем не знаясь и никому не мешая.

— Теперь ты знаешь какова была его жизнь, — окончил отец, а потому надеюсь больше не будешь над ним смеяться.

Я передал все слышанное товарищам моим, и мы перестали смеяться над маленьким Муком.

Сказка о принце самозванце

Александрии жил портной, у которого работало много народу. Один из его рабочих, Лабакан, был странный человек. Он не ленился и хорошо знал свое дело; но иногда он работал, по целым часам не поднимая головы, а в другой раз сидел молча в раздумье, будто не видя и не понимая, что кругом него делается. Товарищи его над ним смеялись, дразнили, говорили, что Лабакан занят важными государственными вопросами, что он решает судьбы мира. «Не на своем ты месте, Лабакан, — сказал ему однажды хозяин его, — тебе бы быть царем, какой ты портной!» — «Да мне давно это казалось и я очень рад, что и вы того же мнения», — отвечал тот.

Однажды был проездом в Александрии Селим, брат султана; ему понадобилось переделать свое праздничное платье и он послал его к портному. Работа досталась Лабакану; когда же рабочий день кончился и хозяин с прочими мастеровыми ушли, то Лабакан отправился в комнату, где было повешено царское платье. Он долго стоял и любовался им: шитый золотом атлас и бархат так и блестели. Наконец Лабакан не вытерпел примерить его. «Правду говорят, что я не портной, я рожден быть принцем, и в самом деле чем я не принц, чем я хуже других принцев?» Уверив себя в том, что он действительно не признанный принц, он решился покинуть город, где его не ценят и не знают и считают простым чернорабочим. Взяв с собою все свое имущество, он в царском платье ночью, тайком, вышел из городских ворот.

Куда ни появлялся новый принц — везде на него смотрели с удивлением и недоумением: его важная осанка, задумчивое лицо и великолепное платье — плохо вязались со способом его путешествия: он всюду ходил пешком. Когда его спрашивали, почему он ходит пешком, то он отвечал, что на это у него есть свои причины.

Наконец, заметя, что это всех поражает, он решился купить лошадь, смирную клячу, которая как нельзя лучше шла если не к сану его, то к его нравственным качествам.

Однажды, едучи шаг за шагом на своей Марве, как он назвал лошадь, — он повстречался с каким-то всадникам, который просил позволения пристать к нему, так как он охотнее ездит в товариществе. Вскоре у них завязался разговор, и новый спутник Лабакана назвал себя Омаром, племянником Эльфи-бея, бассы каирского, и сказал, что едет по поручению умершего бассы. Лабакан не был так разговорчив; он тонким образом дал понять своему спутнику, что он человек важного происхождения и ездит чисто для своего удовольствия.

Путники скоро сошлись и стали откровенно говорить между собою. Лабакан желал узнать с каким поручением ехал Омар.

— Я с ранних лет воспитывался у дяди моего Эльфи-бея в Каире. Родителей своих я не знал. Будучи смертельно ранен, басса бежал от напавших на него врагов; я следовал за ним. Тут он мне открыл тайну моего рождения: он сказал, что я не племянник его, а только воспитанник, что я сын владетельного принца, который отдал меня ему на воспитание вследствие предсказания, что до моего совершеннолетия при дворе отца моего мне грозит опасность. Он мне не назвал по имени моего отца, но строго приказал выполнить его повеление, а именно когда мне исполнится двадцать два года, то на четвертый день следующего месяца быть у известного столба Эль-Серуя, куда на восток от Александрии четыре дня пути.

Там сказал он, будут ждать меня люди, которым я должен вручить кинжал, полученный от него, и сказать им: «Я тот самый, кого вы ищете». Если они мне ответят: «Слава Пророку, сохранившему тебя», — то я могу за ними без робости идти, они приведут меня к отцу.

Наш мастеровой был очень поражен таким рассказом. Ему даже стало завидно: «почему же он царский сын, а не я?» — подумал он. «Чем я хуже его?» — и он оглядел сверху донизу спутника своего и, не смотря на все его преимущества перед Лабаканом, — последнему в самообольщении своем казалось, что сам отец принц обрадуется ему даже более чем сыну своему.