Сказки Вильгельма Гауфа - Гауф Вильгельм. Страница 19

Прошло семь лет. Яша уже был главным пирожником. Однажды утром, сняв с ног ореховые скорлупки, старуха собралась на базар, а Яше приказала зажарить к ее приходу курицу, нафаршировав ее зеленью. Он обварил курицу, ощипал ее, выпотрошил и пошел в кладовую за зеленью. Вдруг он заметил там стенной шкафик, которого доселе не видывал. Дверка была полуотворена; он с любопытством заглянул туда. В шкафчике стояли коробочки с зеленью и корешками. Сильный запах слышался оттуда. «Что это за травы?» — подумал Яша и вынул одну из коробочек. В ней лежали растения с голубовато-зеленым листом и ярко-желтым огненным цветком. Яша понюхал: запах цветка напоминал ему суп, приготовленный старухою — он стал чихать и от этого проснулся. «Какая чепуха! — подумал он, протирая глаза — как может присниться такой вздор, будто я и белка, и повар, и живу с морскими свинками. Вот-то мама посмеется, как я ей расскажу все это! А пожалуй, что она и побранит меня: ведь я оставил ее одну на рынке, а сам заснул в чужом доме».

И в самом деле, Яша до того заспался, что едва мог разогнуться: шея у него не вертелась, и он точно ошалел, куда ни пойдет, везде ткнется носом, повернется неловко — заденет им об косяк, об дверь, — что за чудеса! Наконец он кое-как выбрался из дому. Свинки и белочки бежали за ним визжа и пища, но у сеней повернули назад, как бы не смея выходить наружу.

Старуха завела его на самый край города; Яша едва мог выбраться из тесных кривых переулков; к тому же там была толпа народу, все торопились, толкали его, говорили о каком-то карлике, который должно быть показывался где-нибудь вблизи. Яша охотник был до всяких зрелищ и представлений; он бы в другой раз и сам не прочь посмотреть карлика; но теперь ему было не до того, он спешил к матери и не знал как она его примет, как оправдаться перед ней.

Добравшись до базарной площади, он издали завидел мать и порадовался, что стало быть не слишком долго проспал, если мать его не успела еще распродать весь товар свой.

По дороге, он стал придумывать как подойти к матери и что ей сказать; он видел, что мать сидит грустная, не зазывает прохожих покупателей, а подперши голову рукою, молча смотрит в землю. Яша сзади подошел к ней и, положив ей руку на плечо, ласково проговорил:

— Что с тобою, мама? Ты на меня сердишься?

Женщина оглянулась.

— Пошел прочь от меня! Урод ты эдакий! — к с испугом закричала она — терпеть не могу таких глупых шуток!

— Что ты, мама? Что с тобою? Затем ты меня гонишь? — в изумлении говорил мальчик.

— Сказала я тебе, пошел прочь, так и убирайся, — с досадою продолжала Анна, — не дам я тебе ничего, ступай.

— Она помешалась! Что я теперь с ней стану делать? — тихонько проговорил Яша, — домой-бы ее как-нибудь отвести. Мамочка, послушай, взгляни только на меня, отчего ты меня не хочешь признать? Ведь я сын твой Яша.

— Это невыносимо! — закричала она, обращаясь к торговкам — смотрите пожалуйста, привязался ко мне урод этот, да еще насмехается надо мною, над моим несчастием, говорит: я сын твой Яша.

Тут все соседки поднялись с шумом, бранью и накинулись на Яшу. Они бранили его как умели (а торговки в этом деле мастерицы); они укоряли его, что стыдно насмехаться над бедною Анною, у которой уже семь лет как пропал сын, и грозили ему, что в клочки разорвут его, если он не уйдет тотчас и не оставит в покое бедную женщину.

Яша вовсе с толку сбился. Ведь он вышел на базар сегодня утром, помог матери расставить корзины, с нею торговал, понес старухе капусту, правда, закусил и вздремнул у нее, но все-таки не долго, тотчас же вернулся назад, а его не признают, говорят, что он пропадал семь лет и что это вовсе не он; бранят, называют его уродом. Слезы навернулись у него на глазах. Он решился идти к отцу и от него узнать правду.

Дойдя до угла, где отец чинил башмаки, Яша увидал его работавшим в лавке; робко подошел он к двери и остановился. Сначала сапожник работал прилежно, не замечая мальчика; затем оторвавшись на минуту от работы и взглянув в дверь, он выронил от удивления работу из рук и воскликнул:

— Что это такое?

— Здравствуй, хозяин, — сказал мальчик, входя в лавку, — как поживаешь?

— Плохо, — отвечал Яшин отец, осматривая мальчика с головы до ног, — не спорится у меня дело; работаю один, становлюсь стар, а помощника держать дорого, несходно будет.

— А сынишка — что же разве не может? Пора бы и ему приучаться ж делу! — допрашивал Яша.

— Да, сынишка! То-то вот и беда, что сынишки-то нет! — вздохнул сапожник. Будь он со мною, так мы не только что чинить, а и вновь стали бы работать, тогда бы разжились! Ему уж теперь шестнадцатый год пошел бы.

— А где он? — спросил Яша дрожащим голосом.

— Бог весть где! Семь лет тому назад его у нас украли с базару.

— «Семь лет тому назад!» — с недоверием повторил Яша.

— Да, семь лет. Я как сейчас помню: жена вернулась с криком и плачем, говоря, что мальчишку у нее увели, что она везде искала и спрашивала его; но никто его не видал. Яша был хорошенький мальчик; я всегда за него боялся; мать рассылала его с чужим народом в незнакомые места, мне было за него страшно: город велик, мало ли какие есть люди! Так и случилось: понес он раз чужой старухе целую корзину капусты, да так с тех пор мы его и не видали.

— И с тех пор прошло семь лет?

— Да, весною будет семь. Мы печатали о нем объявления, искали его, обошли весь город, спрашивали в каждом доме. Многие знали, любили его, приняли в нас участие, помогали разыскивать его, но ничего не могли сделать — как в воду канул! Пропал да и только! Даже старухи той никто после не видал. Говорила какая-то старая, престарая старушонка, что это была, должно быть, злая колдунья, которая приходит в город в пятьдесят лет раз. Должно быть она и увела нашего Яшу.

Теперь только понял Яша в чем дело: стало быть он не во сне провел семь лет у старухи-волшебницы, она в самом деле обратила его в белку; отняла у него целых семь лет жизни его, — и как же он их провел? Чему научился за все это время? Он жил в обществе морских свинок да белок и научился натирать полы да готовить кушанье. Горько стало бедному Яше, он готов был расплакаться.

— Заказов каких не будет ли? — спросил его сапожник, — туфлей, а может чехольчик на нос? — добавил он смеясь.

— Это зачем? — спросил Яша, — не слыхивал я, чтобы на носы надевались чахлы.

— Ну ведь это смотря по носу; будь я на вашем месте, я бы конечно сделал себе чехол; по крайней мере уж спокойно бы было, заденешь носом, так не больно! — И сапожник рассмеялся.

Яша хватился за нос. О ужас! У него был толстый нос, длиною по крайней мере в четверть! Вот почему и мать не признала его! Вот почему его называли уродом.

— Нет ли здесь зеркала? — жалобно спросил Яша.

— Зеркала? Нет. Да тебе бы кажись лучше и не смотреться вовсе.

— Нет, мне надо, мне непременно надо посмотреться, — настаивал Яша.

— А коли надо, так убирайся от меня. Иди вон к тому цирюльнику, там и посмотрись.

Яша пошел.

— Позвольте мне у вас посмотреться в зеркало, — сказал он, входя в цирюльню.

— Сделайте одолжение, — с улыбкою сказал цирюльник, и общий хохот сидельцев раздался в лавке. — Лебединая шейка! Княжеские ручки! А нос!.. Такого другого не завидишь, хоть два века проживешь! — говорил цирюльник.

Между тем Яша подошел к зеркалу.

— Не мудрено, что ты меня не признала, матушка! — подумал он. — Не таков был твой Яша в те счастливые дни, когда ты любила его и гордилась им.

Глаза его съежились, огромный нос висел ниже подбородка; голова сидела на самых плечах и едва ворочалась; ростом же он остался как семилетний мальчик, но в плечах был широк, а выгнутая грудь и спина придавали ему еще более уродливый вид; жиденькие, тоненькие ножки едва сдерживали такое толстое туловище, а длинные сухие руки болтались по самые пятки; он дотрагивался до земли своими черными костлявыми пальцами.

Яша вспомнил то утро, когда старуха подошла к его матери, перерыв у нее все корзины. Он смеялся над ее уродливостью и за то стал теперь сам еще хуже ее.