Сказки Вильгельма Гауфа - Гауф Вильгельм. Страница 43

— Это оно! Мое кольцо! — вскричал хозяин, осмотрев кольцо Саида. — Обнимем его, визирь, и поблагодарим за спасение жизни нашей.

Саиду казалось, что он бредит. Сам калиф обнимал и целовал его вместе с визирем; как только опомнился Саид, он вырвался из их объятий и, бросясь наземь, просил у калифа прощенья, что не узнал своего господина и властителя, великого Гаруна Аль-Рашида.

— Считай меня отныне своим другом, — сказал ему калиф, — оставайся при мне, ты будешь моим самым близким человеком. Не всякий придворный сделал бы для меня то, что ты сделал. Ты доказал мне свою верность, я могу на тебя положиться.

Саид благодарил его, обещаясь век свой служить ему; но просил только позволенья съездить наперед к отцу, который о нем наверно беспокоился. Калиф отпустил его, указав ему наперед целый ряд великолепных комнат, которые отдавал Саиду, обещая при этом со временем построить ему особый дворец.

Как только весть о прибытии Саида разнеслась, так брат калифа и сын визиря поспешили к нему; они благодарили его за спасение жизни дорогих им людей, прося его быть друзьями. «Мы давно друзья», — отвечал он им и показал цепь, полученную им на состязаниях. Оба слушавшие остолбенели от удивления. Они не верили глазам своим: неужто это был тот смуглый чернобородый незнакомец, который побеждал их так искусно во всех играх? В доказательство он спросил тупое оружие и тут же побил своих противников. Теперь его признали за непобедимого Альмансора и с новою радостью обнялись со своим старым другом.

На другой день, когда Саид с великим визирем сидели у калифа, главный придворный Месрур вошел к калифу.

— Я пришел просить милости, — сказал он.

— Говори, — отвечал Гарун.

— Я привел брата двоюродного, славного купца Калум-Бека, окажите милость, рассудите вы его с балсорским купцом, сын которого был у Калум-Бека в лавке; за воровство он был сослан, но дорогою бежал, теперь этот человек спрашивает с Калум-Бека своего сына. Откуда же ему его взять? Он просит твоей милости, рассуди их своим светлым умом.

— Хорошо, я готов, — сказал калиф. Пусть брат твой и противник его придут через полчаса в суд.

— Человек этот, наверное, твой отец, Саид, — сказал калиф как только Месрур вышел из комнаты, — хорошо что я знаю все до мельчайшей подробности, я могу судить теперь судом Соломона. Саид, спрячься за занавесь моего трона, а ты, великий визирь, позови мне полицейского, так поспешно осудившего.

Оба исполнили приказание калифа. Сердце Саида громко забилось, когда он увидел вошедшего в комнату старого хилого старика: то был отец его. За ним шел Калум-Бек; с самоуверенной улыбкой поменялся он взглядом с Месруром, и досадно стало на него Саиду.

Зала была полна народу; все сошлись слушать суд калифа.

Калиф сел на трон; великий визирь вызвал истца с просьбою.

Калум-Бек вышел смело и начал свой рассказ.

— Несколько дней тому назад стою я перед своею лавкою, — говорил он, — идет мимо меня человек с кошельком в руках и кричит: «Вот награда тому, кто укажет мне Саида из Балсоры!» «Я знаю где он, давай сюда!», — отозвался я. Тогда он обрадовавшись — зашел ко мне в лавку и весело стал меня расспрашивать.

— Ты отец его Бенезар? — спросил я.

— Да, — отвечал он, и тут я рассказал ему все подробно, как я нашел Саида покинутого в пустыне, как спас его, привез в город; в радости старик подарил мне кошелек с деньгами, но странный человек! Когда я ему сказал, что сын его служил у меня, что себя дурно вел и, наконец, обокрав меня, бежал, — то он не поверил мне и вот уже несколько дней, как требует от меня своего сына и данный мне кошелек с деньгами. Я ему конечно ни того, ни другого вернуть не могу, потому что, во первых, не знаю где его сын, а во вторых, деньги заслужил, сказав ему о нем.

Затем стал говорить отец Саида. Он описал своего сына как самого честного, хорошего человека, который никогда не мог унизиться на столько, чтобы стать вором. Он просил калифа произвести следствие.

— Надеюсь, ты как должно было, заявил полиции? — спросил калиф истца.

— Конечно заявил.

— Привести мне полицейского судью! — приказал калиф.

К общему удивлению, судья словно вырос из земли. Калиф спросил его, помнит ли он это дело, и тот отвечал утвердительно.

— Сознался вор на допросе? — спросил Гарун.

— Нет, он даже ни с кем не хотел говорить кроме вас.

— Но я его не помню что-то.

— Вы и не видали его, — сказал судья, — если бы я стал водить к вам всех, кто желает лично говорить с вами, то вам бы день-деньской отбою не было от просителей.

— Ты знаешь, что я готов выслушать всякого, — сказал Гарун, — но вероятно улики были слишком ясны, оправдания ни к чему не служили. Были у тебя на то свидетели, Калум, что именно эти деньги были твои?

— Свидетели? — повторил тот несколько смутясь, — нет, свидетелей у меня не было, да и к тому же ведь все деньги равны, кто же может быть свидетелем, что у меня недостает именно этих ста золотых.

— В таком случае почему же ты знал, что эти деньги украдены у тебя?

— Я узнал свой кошелек.

— Он у тебя с собой?

— Вот он, — отвечал купец, вынимая кошелек и вручая его великому визирю для передачи калифу.

— И этот кошелек твой, говоришь ты? — вскричал визирь в удивлении и негодовании. — Скотина ты эдакая! Мой это кошелек, я своеручно отдал его полный золота человеку, спасшему мне жизнь.

— И ты готов в этом дать присягу? — спросил калиф визиря.

— Да, отвечал визирь, — это работа дочери моей.

— Так как же это, стало быть, тебя неверно известили? С чего ты взял, что кошелек этот купца Калум-Бека? — продолжал калиф допрашивать судью.

— Он мне сам клялся в этом, — отвечал робко судя.

— Стало быть ты ложно клялся? — загремел калиф, и Калум-Бек задрожал перед грозным судьею.

— Всемогущий Аллах! Я не смею говорить против великого визиря, он конечно человек набожный и хорошей жизни, но все же кошелек этот мой, и негодяй Саид украл его у меня. Я бы дал тысячу золотых, если бы Саид был тут налицо!

— Куда же ты девал Саида, — допрашивал калиф судью, — скажи где он, я хочу привезти его сюда, чтобы он сам отвечал мне.

— Я сослал его на пустынный остров, — отвечал тот.

— О Саид! Саид! Сын мой! — воскликнул старик отец его, заливаясь слезами.

— Стало быть он сознался в вине своей?

— Да, помнится, — выговорил с трудом судья после долгого замешательства.

— Но ты не уверен? — закричал калиф грозным голосом, — ты не уверен? В таком случае мы спросим самого его. Выходи, Саид! А ты, Калум-Бек, давай сюда тысячу золотых за то, что он явится сюда.

Саид вышел. Калум-Бек и судья думали, что видят привидение; бросясь в ноги калифу, они просили пощады. Старик отец без чувств упал на руки к сыну, которого он считал умершим. Калиф с непоколебимою твердостью продолжал: — Говори же теперь, сознался он в вине своей или нет?

— Нет, нет! — завопил судья, — я его и не спрашивал, я выслушал только Калум-Бека, как более надежного и видного человека.

— А разве я тебя затем посадил судить и рядить народ, чтобы ты слушал одних видных да знатных? За это ты сам пойдешь на десять лет на пустынный остров, где можешь обдумывать на досуге о людском правосудии; ты же, низкая тварь, которая спасаешь умирающего не ради его самого, а ради своей выгоды, ты за это уплатишь, как я тебе уже сказал, тысячу золотых.

Калум было обрадовался, что дешево отделался, и хотел уже благодарить калифа, но тот продолжал:

— За ложную же присягу, которую ты принял из-за сотни золотых, тебе дадут сто ударов по пятам, а затем предоставляю самому Саиду выбирать, что он желает получить с тебя за напраслину — лавку ли твою и тебя самого как сидельца в ней, или за каждый прослуженный у тебя день по десяти золотых.

— Оставьте его в покое, — сказал Саид, — мне его добро не нужно.