Eden (ЛП) - "obsessmuch". Страница 176
— Тонкс! — осеняет меня.
Рон поворачивается ко мне, а Люциус хмуро смотрит в пол.
— И Андромеда, — шепчу я, стараясь не показывать, насколько мне больно. — Они…
— … единственные члены Ордена, кто способен пересечь озеро, — заканчивает за меня Люциус. — Я знаю. Они — первые в моем списке наряду с Уизли, этим оборотнем Люпином, Грозным Глазом и Шеклболтом. У них достаточно сил, чтобы справиться с Эйвери и моим сыном и вытащить вас отсюда.
— Не понимаю! — нетерпеливо восклицает Рон. — Почему ты даешь нам обоим уйти? Ты мне не друг, да и я вовсе не…
— Шевели мозгами хоть немного! — шипит Люциус. — Заставь свои две извилины работать в нужном направлении! Грязнокровка не сможет переплыть озеро, если ее не будет сопровождать кто-то из рода Блэков или чистокровный волшебник. И если в один прекрасный день она исчезнет, Темный Лорд поймет, что ей помог кто-то из нас. И кто же это? Я, мой сын или Беллатрикс? Кого из нас он будет подозревать больше остальных, учитывая, что он уже подозревает что-то между нею и мной?
Не просто подозревает, а уже знает, скорее всего…
Что?
Мысль возникла буквально из ниоткуда, и тут же ускользнула, словно вода сквозь пальцы…
Что это было?
Впрочем, не имеет значения. Вряд ли это так важно.
— И если Орден нагрянет сюда, Андромеда и ее дочь смогут помочь им переплыть озеро, — продолжает Люциус. — Ну, и вполне естественно, что они должны будут спасти вас двоих, нежели одну грязнокровку. Если сбежит только она, подозрения только усилятся.
Глубоко вздыхая, он все же поднимает на меня глаза, и мир вокруг перестает существовать, когда я встречаю его глубокий взгляд. Две души, потерявшиеся в океане вечности.
— Я не поступил бы так, будь у меня выбор, — шепчет он. — Но выбор сейчас — непозволительная роскошь. Вы двое должны сбежать… вместе.
Последнее слово он цедит сквозь плотно сжатые губы: оно дается ему с большим трудом.
Что ж, выходит, он все-таки научился заботиться о ком-то. И он наконец-то осознал: когда кто-то тебе небезразличен, ты не можешь позволить себе быть эгоистом…
Но ведь нечто подобное уже было: он хотел держаться от меня подальше, по крайней мере, пытался.
Кажется, я все же научила его кое-чему.
Пару мгновений Рон внимательно смотрит на Люциуса, а затем качает головой, печально улыбаясь.
— Что, вот так это и закончится, а, Малфой? — ему трудно скрыть злорадство в голосе. — Какую прелестную яму ты вырыл сам себе; отказавшись от всего, что было тебе дорого, ради Гермионы, сейчас ты вынужден отпустить и ее, — его глаза блестят. — Интересно, с чем ты останешься, когда все закончится?
Мускул на щеке Люциуса дергается, руки сжимаются в кулаки, но Рона это не останавливает, потому что он не знает Люциуса так, как знаю я.
— Ты ведь знаешь, кто ты, да? — произносит он. — Слабак. Слабый, лицемерный предатель крови. Жаль, что ты не способен быть сильным, когда это действительно необходимо…
успеваю заметить срыв Люциуса еще до того, как он делает выпад.
— Люциус, нет!
Поздно. Он грубо толкает Рона к стене и хватает за горло.
Подлетаю к ним.
— Ради бога, прекрати! — беру Люциуса за руку, пытаясь удержать, но он не обращает на меня внимания, слишком занятый разборкой с Роном.
— Не смей разговаривать со мной в таком тоне! — шипит он с ненавистью. — На случай если ты подзабыл, ты у меня в долгу, Уизли. Я отпускаю тебя, хотя больше всего на свете хочу, чтобы ты гнил здесь вечно…
— Но тогда Гермионе придется уйти одной, — издевательски скалится Рон. — А этого ни в коем случае нельзя допустить, не так ли? Ты же не можешь дать своему драгоценному Лорду лишний повод для подозрений.
Костяшки пальцев Люциуса белеют.
— Да что ты об этом знаешь, глупый мальчишка?
Рон усмехается.
— Может, и ничего. Но я не собираюсь притворяться, будто понимаю, как твои больные убеждения и слепая преданность красноглазому психопату могут быть важнее Гермионы. Да, Малфой, признаю, я довольно невежественен в этом вопросе.
Люциус замахивается кулаком, и я перехватываю его руку в последний момент перед ударом.
— Не надо! — шепчу я. — Пожалуйста.
Он смеривает меня взглядом, а затем резко опускает руку, рыча сквозь стиснутые зубы и отступая от Рона.
Тот, по инерции шагнув вперед, потирает шею и надрывно кашляет, но в глазах горит триумф.
— Ты неудачник, Малфой, — выдыхает он, злобно поглядывая на Люциуса. — Ты пустил псу под хвост единственное, что, как тебе казалось, ты никогда не предашь — безудержную преданность драгоценным чистокровным традициям.
На мгновение лицо Люциуса ожесточается, и кажется, что он снова собирается ударить Рона, но вместо этого его губы кривятся в усмешке.
— Может, так оно и есть, — его голос скользит по комнате. — Вот только я здесь не единственный неудачник.
Он умолкает, и Рон напрягается, встречая ледяной взгляд Люциуса. Подаюсь вперед, готовясь встать между ними, если они снова надумают драться.
— О чем ты? — спрашивает Рон.
Люциус убийственно скалится.
— Ты думал, вы с грязнокровкой будете жить долго и счастливо в любви и согласии, — он медленно растягивает каждое слово, вкладывая в них как можно больше презрения. — И все же ты потерял ее.
Он медлит прежде чем продолжить, и когда он вновь заговаривает, по лицу пробегает тень.
— Ты проиграл ее мне.
Смотрю на него в замешательстве, но Рон не замечает перемены в его тоне, а лишь бледнеет.
— Ой ли? Только не рановато ли трубить о победе? — горячо выдает он. — Ты отсылаешь Гермиону прочь, и никогда больше не увидишь ее. Единственное, что дорого тебе в этом мире, ты собираешься вычеркнуть из своей жизни навсегда.
На миг все внутри замирает, меня словно ударили в солнечное сплетение. И, судя по лицу Люциуса, он испытывает то же самое.
— Она мне безразлична, — произносит он, и если бы я не знала его так хорошо, мне бы показалось, что его тон абсолютно равнодушен.
— Не вешай мне лапшу на уши! — перебивает его Рон. — Было бы тебе на нее плевать, ты бы не пошел против всего, во что верил, ради нее…
Люциус замахивается для удара, и я вскрикиваю, зажимая рот рукой, зная что сейчас будет, но тут его взгляд падает на меня, и он разжимает кулак и лишь хватает Рона за грудки.
— Хватит, — выдыхает он. — Ты сейчас же вернешься в свою комнату, Уизли, и если в тебе осталась хоть капля инстинкта самосохранения, ты не будешь попадаться мне на глаза до самого побега. Одному Богу известно, как я жажду увидеть тебя подальше отсюда.
Он вытаскивает из кармана порт-ключ, и оба исчезают в мгновение ока, растворяясь в красноватой дымке…
Но за пару мгновений до этого Рон успевает повернуться ко мне, незаметно для Люциуса, и прошептать одними губами:
— Я люблю тебя.
И они исчезают.
Застыв, смотрю в пространство перед собой.
После всего, что было, он все еще любит меня.
Конечно, любит. Ты всегда это знала.
Обнимаю себя руками.
Что ж, вот, значит, что: мы с Роном уедем и будем, наконец, свободны…
Тогда почему мысль о свободе рвет сердце на части?
Такое бывало раньше, я помню: в Норе — как раз перед тем, как я осознала, насколько небезразлична Люциусу…
Ну, не то чтобы он испытывал ко мне какие-либо теплые чувства, нет, он просто хотел меня так сильно, что ослушался приказа Волдеморта, лишь бы не дать мне уйти. Тогда еще он ненавидел меня за то, на что я его толкаю.
И когда же он начал испытывать что-то ко мне?
Не знаю.
А Рон… вот он-то всегда любил меня. И теперь у меня есть просто железное тому доказательство: он все еще хочет быть со мной, растить ребенка человека, которого ненавидит всеми фибрами души. И все ради меня. После всего, что я сделала, он любит меня… сильнее, чем когда-либо сможет любить Люциус.