Я, капибара и божественный тотализатор - Риа Юлия. Страница 33

В голосе хранителя не прозвучало бравады или хвастовства — только уверенное спокойствие. Так может говорить лишь тот, кто не сомневается в сказанном ни секунды. И я поверила. Мгновенно и безоговорочно.

— Скажешь, куда мы идем?

— Не-а, — он хитро прищурился. — Потерпи немного, скоро сама увидишь.

Я улыбнулась и продолжила шагать.

Странным образом темнота вокруг больше не казалась неуютной. Наоборот — теперь она мне нравилась. Я наслаждалась нашей внеплановой прогулкой и доверительным молчанием. Запрокинув голову, любовалась звездным небом. И даже упасть не боялась.

Мы шли минут двадцать, прежде чем на горизонте, прорезая густую тьму, сверкнула голубая полоса.

— Что это?

— Не скажу, иначе испорчу сюрприз, — хмыкнул Каперс. — Наберись терпения. Уже чуть-чуть осталось.

Вскоре улица вильнула и вывела к набережной. Наплевав на осторожность, я подбежала к невысокому ограждению и перегнулась через него.

— Вода светится! — выдала ошарашенно, не в силах отвести взгляд от мерцающих гребней.

— Не совсем. Пошли. — Меня легко боднули, толкая влево. — Там спуск.

И правда — в нескольких метрах от того места, где стояла я, нашлась каменная лестница, ведущая к пляжу.

Песок под кедами едва слышно поскрипывал. Воздух пах солью, а теплый ветер легко трепал мои влажные волосы.

— Поняла уже? — Каперс искоса взглянул на меня.

— Светится не вода, — восторженно выдохнула я, следя за тем, как по волнам скользят мерцающие пятна.

— Верно. Это шаярны. Светится их кожа.

— Кто они? Русалки?

— Нет, скорее рыбы с очень плотной кожей. Хотя по большому счету это даже не кожа, а защитный панцирь. А вот уже под ним — мягкая ткань.

— А почему панцирь светится?

— Такими их создал Дайрикким — бог воды. Шаярны водятся лишь в прибрежных зонах, и свет их панцирей не дает кораблям налететь на мель.

— Рыбы-маяки, — улыбнулась я, глядя на переливающуюся голубым светом воду.

Мы сели на песок.

— Спасибо!

— Не за что. Рад, что тебе понравилось.

На некоторое время мы замолчали. Я любовалась удивительным зрелищем и впервые за долгое время ни о чем не думала. На душе было спокойно.

— Арин, — тихо позвал Каперс. Я повернулась и встретила его внимательный взгляд. — Расскажешь, почему ты перестала мечтать? Не ври, что всегда была такой рационалисткой. Я вижу, с каким искренним восторгом ты разглядываешь все, что тебе кажется диковинным. Твой интерес к миру — неподдельный. И он уж точно не рациональный.

Я отвернулась и обняла согнутые колени.

— Зачем тебе это? — мой голос прозвучал глухо.

— Хочу понять.

— Что?

— Тебя.

— С чего бы? Я ведь землянка. Для тебя и этого… Джария, — с трудом вспомнила имя смотрителя, — ведь нет разницы между нами. Земляне — кость в горле. Так, кажется, ты говорил?

— Говорил, — не стал отнекиваться Каперс. — Но ты… Я не хочу равнять тебя и остальных.

— Почему? Еще недавно, кажется, ты был очень даже за. Джарию хватило двух моих соплеменников, чтобы сделать окончательные выводы.

— Я видел гораздо больше землян, чем Джарий.

— Охотно верю. И что, неужели они все были одинаковыми? Таким ужасными, что заслужили твое презрение? Ненависть? Или всему виной лишь одна из нас? А что же остальные? Они чем провинились?

— У ненависти нет логики, — устало произнес Каперс. — Я злился. Нет, — он качнул головой. — Я был в бешенстве. И не желал больше видеть ни одного землянина. Никогда.

— Но они ведь оказывались на тотализаторе?

— Разумеется. Каждый раз.

— И ты… — я на мгновение замерла, но все же закончила мысль, — мстил им?

— Да, — твердо ответил он. — Несколько погибло из-за меня.

Я закрыла глаза и отвернулась.

Молчание затягивалось. Каперс не давил на меня, позволяя переварить услышанное. Оправдываться или пояснять свои действия он тоже не спешил.

— Так почему ты хочешь понять меня? — Спустя вечность я нашла в себе силы продолжить разговор. — Что изменилось?

— Я осознал, что был не прав. Не хочу в будущем повторить старые ошибки. Ты показала, насколько разными могут быть люди. То, какими я вас запомнил, и ты — словно разные расы.

— Не в расах дело. Среди моих соплеменников достаточно подонков, но порядочных, добрых людей — больше. Простая ведь истина. К твоим-то годам наверняка уже можно разобраться, что к чему.

— Прозвучало так, будто ты меня за старика держишь. — Каперс едва заметно улыбнулся.

— По сравнению со мной где-то так и есть.

— Наша жизнь не в пример дольше. А потому и взрослеем мы медленнее. Иначе к двумстам годам вокруг были бы одни мудрые, но уставшие от жизни юнцы.

Я хмыкнула, попытавшись представить описанную картину.

— Ты прав, — произнесла тихо. — Раньше я много мечтала. О волшебных созданиях, невиданных странах и удивительных приключениях. О любви — такой, чтоб захватывало дух и замирало сердце. О том, какой бы я могла быть… Но чем сильнее я погружалась в фантазии, тем сложнее приходилось в жизни. Реальный мир — без драконов и магии — стал казаться серым. И я все чаще искала спасения за стенами воздушных замков, пока однажды с ужасом не осознала, что теряю себя. Теряю возможность быть счастливой здесь и сейчас — в неидеальном, но реальном мире. Понимаешь? Мне пришлось отказаться от глупых грез и фантазий. Это дало мне силы принять свою жизнь такой, какая она есть.

— Ты отказалась не от глупых грез, — возразил хранитель. — Ты отказалась от себя самой. Повернулась спиной к собственной душе. А это преступление пострашнее любого из твоего реального мира.

— Сказал тот, кто мечтал о… о чем? Уничтожить всех землян, которым не посчастливилось оказаться на Айгеросе?

— Я был не прав, сказал ведь уже. И хватит вынуждать меня повторять эту фразу!

Я хитро прищурилась, словно лисица, придумавшая, как выселить зайчика из лубяной избушки. И вкрадчиво произнесла:

— А скажи еще раз.

— Ты издеваешься?

Мои губы растянулись в усмешке.

— Ты издеваешься, — перевел Каперс, трижды фыркнул (или чихнул?) и хмуро посмотрел на меня. — Ладно, но в последний раз! Я… был… не прав, — мучительно медленно выдавил он.

— А можешь сказать еще: «земляне хорошие и не обязаны расплачиваться за грехи одной дуры»?

— А не обнаглел ли кое-кто?

Я сделала самое честное лицо, на которое только способна. Правда, удержать это выражение дольше четырех секунд не смогла — довольная улыбка расползлась от уха до уха. Вредный, заносчивый, плюющий на мнение окружающих хранитель признал свою ошибку. Трижды!

— Если ты сейчас полезешь обниматься, я тебя укушу, — предупредил Каперс.

Я рассмеялась.

— Как догадался?

— У тебя все на лице написано. Да и вообще, — он качнул головой, пряча добрую усмешку, — когда тебя переполняют чувства, ты склонна к спонтанным объятиям.

— Не всем же быть снобичными сухарями. — Я подмигнула и встала с песка.

Тело такого изменения не оценило. Мышцы заныли, как избалованный ребенок, требующий вернуть пуделя, цветного от пятен гуаши. Желанным пуделем сейчас выступал теплый песочек, на котором тело хотело лежать, сидеть — без разницы! Лишь бы не шевелиться.

Я охнула и уперлась ладонями в колени.

— Смотрю, не такая уж это и ерунда, как ты пыталась меня уверить, — заметил Каперс, неодобрительно глядя на согнутую меня.

— Так всегда после паузы. Сейчас разомнусь немного, потом сделаю первые шаги, затем втянусь…

— А утром вообще не встанешь, — закончил он. — Стой, не двигайся.

Последний приказ был явно лишний. Сейчас я могу максимум выразительно сопеть, а вот шевелиться — вряд ли.

Каперс произнес короткую фразу на раскатистом «капибарском наречии», и мое тело словно впихнули в невидимый вакуумный пакет: воздух уплотнился, надавил и… впитался? Бр-р!

— Чего стоим? — фыркнул Каперс, разворачиваясь к лестнице.

Осторожно, опасаясь нового мышечного спазма, я выпрямилась, прислушалась к себе… Не болит! Действительно больше ничего не болит!