Пасифик (СИ) - "reinmaster". Страница 112
— Сволочи! — совсем рядом услышал Хаген. — Сволочи, вы! Все! Проклятые сволочи!
Низкий, надсадный голос. Он обернулся и вдруг понял, что это плачет он сам.
— И я.
Посмотрел вверх.
Там, в слепых небесах, медленно плыл Пасифик. Как всегда спокойный и золотой.
— И ты — тоже сволочь! — сказал ему Хаген.
***
Ш-ш-ш-с, ш-ш-ш-с…
«Гайстершифф» скользил по снегам, как дельфин, легко взбираясь с волны на волну. Управлять им оказалось довольно просто, и Хаген начал было негромко напевать «Эрику», но заметив, что позади приклеился ацетиленовый глаз, переключился на «Чёрный отряд Флориана Гайера» — и протрубил его с большим чувством. Отсутствие музыкального слуха он восполнил экспрессией.
В конце концов, в его руке были часы, а Пасифик ещё не построили.
Маленький сын дворянина,
хей-я, хо-хо,
Сегодня отправится в ад
хей-я, хо-хо…
В него уже не стреляли. Тени взяли его в кольцо, которое постепенно сужалось.
Вынырнув из-за огибающий лагерный двор стены, он чуть не врезался в бронетанк, перегородивший дорогу. Их было много — колонна неразличимых гор, рябых от встречного воздуха. Влево, вправо… В бликующем свете казалось, что снежинки падают вверх. Корабль крутануло, занесло юзом. Хаген наклонился, не вынимая ног из стремян, и увидел как впереди мелькнула полосатая рейка шлагбаума. Плавно опустил рычаг газа, дал тормоз и остановился, не доезжая до будки.
«В Вайнсберге огонь и смрад, хей-я, хо-хо. Многих закололи там, хей-я…»
— А вот и наш дружок! — прошелестело в наушнике.
— Хо-хо, — грустно закончил Хаген.
Вот и всё. Тишина. Ворота.
Пристальный луч прожектора.
Внезапно что-то случилось. Он будто вознёсся над этим обезлюдевшим полем в окружении костров и кипящих зарниц, над пустошью, покрытой дырчатой коркой кровавого снега. Это было как наваждение. Дежа вю. Ай-ай, сказала Луна. Чьё это непростое лицо с острым носом, подвижным как магнитная стрелка, с растопыренными ушами как тарелки локатора?
— Иди сюда, — жёстко хрюкнула ночь. — Ко мне! Юде. Живо!
— Нет.
— Дружок, ты не понял. Я сказал…
— Я понял, что ты сказал.
Пауза. Молчание звёзд.
— Ты, юркая… мразь! — захрипело, заколотилось в наушниках. — Думаешь, так всё просто?
— Я думаю, никто не потерял больше, чем я, — тихо, но чётко сказал Хаген в микрофон, прицепленный к вороту. — Никто из вас. Так не вам меня и судить. Отвали в сторону, Хайни, не засти свет! Ты был приятелем Морица и однажды дал мне воды. Я помню. Но всё уже кончено.
— Ничего, ничего не кончено!
Ярко вспыхнули фары.
— Эй! Взять его. Га-а… Улю-ю…
В ослепительном свете вспучились, полезли чёрные, синие тени — не разберёшь, где реальность, а где — отражение. «Пора!» — громко, по слогам произнесло в голове, он увидел команду, написанную прямо перед глазами, дважды подчёркнутую свистом пульсирующих неоновых трасс. Рука без перчатки сжала корпус часов — такой маленький, он чуть не выронил его между пальцев. Да где же эта чёртова кнопка? Задубевшая кожа потеряла чувствительность, он исступленно двигал подушечкой пальца, чувствуя, как паника накрывает его с головой. Где? Ах, вот! Давнул раз — и два, и швырнул часы вперёд, как можно дальше, жмурясь и одновременно нажимая на газ.
Ш-ш-ш-с! — влажно шоркнуло снизу.
И вдруг…
***
Бдыщ-та-дамм!
Зубчатый контур ворот брызнул, расхлёстанный надвое подземным огнём. Куски металла застыли, крутясь, как в невероятно медленном кадре, выдернутом и сунутом прямо в горнило. А вслед за тем пришёл грохот — и взломал всё вокруг. «Гайстершифф» встрепенулся, встал на дыбы — и бешено закрутился в коловращении снежной пены. Хаген почувствовал, как ноги оторвались от стремян, еле успел перехватиться за поручни. Парусом хлопнула челюсть, и в распахнутый рот ринулась буря, вырывая из лёгких тоскливый индейский вопль.
Ай-ай-я-о-а-а!
Корабль-призрак рванулся вперёд, увлекая седока за собой. Ночь била в него, как в колокол.
На долю мига, когда пламя объяло его, Хаген ещё увидел искажённые тени солдат, тоже охваченные бесящимся вихрем, а потом стрелой окунувшись в стылую гладь, полную воздуха, врезался в вакуум, в спиральный туннель небес. Хей-хоп, ракетные дюзы! Стены рассыпались. Справа и слева лупило чересполосицей. «Заводы! — гаркнул здоровый инстинкт. — Транспортный. „Праймкнехт“. Выбрался. Выбрался!»
Сзади, дурила!
— Что? Что ещё сзади?
Подхваченный ударной волной, он успел ощутить, как мир лишается тяжести. Небо облилось белизной, скрутилось в малиновый кокон. Страшная сила оторвала руки от поручней. «Теперь конец! — взвизгнул голос, вспышка, подскок, и снова: — Блиц…»
…штраль! Блицштраль…
В лихорадочном блеске молний он увидел катящийся шар. Заслонился — и в свисте обратной тяги почувствовал смертную дрожь земли. Ветер махнул исполинской лапой, содрал кожу с лица. Всё зависло — и сверглось вниз, вздымая пыль, прах, тучи обломков. Понесло, закружило. Он влетел в распахнутый зев ворот, опережая вой, достигший пределов беззвучия. Вокруг рушились стены. «Марихен! — зазвенели: осколок мачты, кривое весло, зайчик на крышке люка. — Не больно?», а снежный стеклянный шар вращался сильнее, пока губы не дунули:
— Пф-ф!
А после — стало темно.
_______________________________________________________________________________________
[1] перефразированное "Генрих, ломается ось пополам" из сказки Ш.Перро "Der Froschkönig oder der eiserne Heinrich".
[2] Stillgestanden! — смирно! Feuerbereit! — приготовься!
[3] Habt Acht! — берегись
Глава 36. Блицштраль
Алло? Альтенвальд-Сортировочный? дайте мне…
Как жутко! Не чувствуя под собой ног — рук, тела — он стремглав нёсся по разобранной лестнице, слыша угасающий зуммер телефонной подстанции. Откуда он долетал, этот звук? Сигнал доносился отчётливо, хотя звучал с других континентов. Но телефона не было, и никакого намёка на телефон. И телеграф. Сколько комнат, коридоров, аркад, переходов — и всё зря, двери заперты, наглухо, намертво, безнадёжно.
— Пасифик? Соедините…
В полутёмной ординаторской сидели люди без лиц. Горела лампа — одна-единственная, и в свете кафельной клетки со стёртого лика щерилась белизна. Длиннопалые пясти лежали на столе, выстукивая морзянку. Из пробитых в стене пазов хлестала чернильная жижа. «Чёрный и красный самый опасный», — вспомнил он. Не считая литеры «L». Лидия была права, есть места, откуда не возвращаются — никто, никогда. И права фрау Кленцель: идти стоит, только если позовёт Отец наш Небесный.
…только если Он позовёт…
Шплинт-шлафф. Айсцайт! Опоздал…
— Что это?
Он слышал многоголосый рёв взрезающих ночь реактивных бомбардировщиков.
Вспышка — и ледяное небо обесцвечивалось в брызгах сигнальных ракет! Удар — и рушились здания, вздымая огненные фонтаны щебня и камня! Из разветвляющегося двурожия молний выскакивали каски, баллоны, мокрые водолазные шланги, бочки с горючим; заполошно метались тени; жукообразные грузовики скопом втягивались в туннель, и перекрикивая ракетный визг и грохот орудий, перекрывая сирены, унтерский голос задыхался, выплёвывая: «Группа Штейнфеля — отходим! Нойманн — фаустпатроны! Ганцке, брюхоногий осёл, вы рехнулись что ли?»
Скажи прощай и скажи…
— Куда ты мне светишь, канделябр безрукий? В задницу ты мне светишь?
— Виноват. А так?
— Так лучше…
Под стальными шлемами — белые от бешенства «траншейные» лица, оскаленные глаза. Потолочные балки разбухли от сырости и источают терпкий запах плесневелого дерева, как на какой-нибудь верфи. Кто они — лаборанты или ландскнехты? Щёки, носы, подбородки — освещённые снизу, ноздреватые; массивные плечи — как будто сборище троллей, обвесившись ржавым железом, готовилось вступить в последнюю схватку с тем, что двигалось с юга.