Пасифик (СИ) - "reinmaster". Страница 70

Он белозубо усмехнулся и, улучив момент, шлёпнул Хагена по плечу, прямо по обжигающе горячей, запёкшейся, кажется, всё ещё скворчащей корочке.

— Наслаждайся, солдат. Продолжим позже, как только разберёмся, что к чему. Есть трамал. Нужен?

— М-мудила! Дай сюда…

— Перебьёшься, — весело сказал Франц. — «Наша честь — наша верность, а боль есть проверка чести». Ты же внимательно слушал? Даже, наверное, записывал. Ну, бывай. Не скучай, скоро вернусь.

Чёрная перчатка потрепала по щеке. Хаген отпрянул, дрожа от бешенства, но гипсовый охотник уже удалялся, лавируя между людскими скоплениями с ловкостью завсегдатая партийных сборищ.

— Его остановят.

Неслышно подошедший сзади человек с шапкой неприбранных волос цвета блеклой соломы задумчиво смотрел вслед ускользающему Францу.

— В «Абендштерн» уже направлены инспекционные бригады. Мне доложили, что они уже на месте. Нашего красавца-мастера перехватят по дороге, задержат для проверки документов, связь с реестром будет прервана и его отвезут на Грюнерштрассе, потом в Нойбанн по поводу претензии бывшего игроотдела: мол, после вчерашнего визита Йегера пропали биокор-модули, ещё какая дребедень… Будут кружить часиков до пяти, а потом доставят в Штайнбрух-хаус, в аккурат к вечеринке. Нам не нужны сюрпризы. Есть ещё что-то, что мы должны знать?

— Подвал, — хрипло сказал Хаген. — Блокируется с центрального пульта, но есть возможность аварийной блокировки. Заручитесь поддержкой Шефера, он покажет, где сидят бактериологи и не будет лезть на рожон… там спрятаны люди, испытуемые…

— Материал? Мы ничего не будем трогать. Всё останется на местах, пока Лидер не решит, что делать с лабораторией. Возможно, её возглавит кто-то из вас. Но не спешите тянуться к наследству, райхслейтер не любит спешки, а ситуацию с помещениями и оборудованием будут согласовывать с ним. Не торопитесь. Я бы выделил вам людей для охраны, но тогда вскроется ваша роль во всей этой истории. Думаю, вам лучше не светиться. Кстати, сделайте вид, что я вас допрашиваю, а вы сопротивляетесь — на нас смотрят…

В самом деле, на них смотрели, с ними здоровались. Главным образом, с руководителем внутренней службы, но Хаген обнаружил знакомых из «Кроненверк». Из соседнего отдела, он даже не знал их имён, но помнил по общим собраниям, а они, конечно, помнили его. И где-то поблизости болтался Байден, бывший начальник, внезапно ставший равным по статусу.

— Всё равно узнают.

— Не от меня. Вы напуганы, техник, простите, мастер, и я вас отлично понимаю…

— Да какой я, к чёрту, мастер, — пробормотал Хаген тоскливо.

Двери открывались и закрывались, пропуская внутрь холодный, седой от балконной подсветки и влажности воздух. Погода опять менялась: небо заволокло плотной пеленой, предвещающей очередное похолодание.

— Могу дать что-нибудь обезболивающее из своей аптечки. Вообще-то это не приветствуется, церемония посвящения предполагает страдание, но ведь мы никому не скажем. Только между нами, как говорят у нас в допросной.

— Благодарю, — сказал Хаген. — Но я, наверное, пас. Не так уж сильно и болит, что даже…

«Странно», — хотел закончить он, но остановился, поражённый догадкой, внезапно развернувшейся во всей очевидности. Для свежего ожога ощущений было явно недостаточно. «Эмпо-витамин» содержал солидную дозу эмпо-анальгетика. Кальт предусмотрел и это. То ли подстраховался, не рассчитывая на самообладание своего техника, то ли вмешались ещё какие-то соображения, о которых Хаген решительно не хотел знать. Он испытывал тянущее чувство мгновенного, предстартового бессилия, упадка перед рывком, и любые посторонние мысли вызывали дополнительный приступ дурноты.

— Что с ним сделают? — спросил он, с величайшим трудом выдавливая слова и заранее боясь ответа. — Что предпримет Лидер?

Соломенный человек пожевал тонкими губами, но ответил на какой-то другой вопрос, эхом звучащий в голове:

— Когда я вижу надменного тераписта из Хель, мне тоже хочется разобрать его на куски, чтобы убедиться, что он из плоти и крови, желчи, дерьма и слизи, как все мы. Взять бритву и вскрыть грудную клетку. У него вообще есть сердце, у вашего ублюдка-доктора?

— Не знаю. Не видел.

Пол под ногами мелко вибрировал, как будто они стояли прямо над основной системой, приведённой в движение много лет тому назад, но только теперь работающей в полную мощность. Поршень — шатун — коленвал — трансмиссия и дальше — перестук шестеренок, зубцом о зубец, где-то плавно, где-то со скрежетом, с запинкой, сотрясением осей. От подошв дрожь передавалась коленям, позвоночному столбу и той нити, что соединяла каждую макушку с крестовиной невидимого кукловода.

— Сегодня я проснулся счастливым, — сказал остроносый человек. — Не знаю, для чего вам это говорю. Видимо, навеяло вопросами. Сегодня я проснулся и загадал, что если прижму его к стенке, если заставлю его кричать, то буду жить долго. Очень долго. Глупо, да? Мы не перекинулись и парой фраз, а я ненавижу его, как будто близко знал, как будто он всегда стоял за спиной, держа меня за глотку.

— Да…

— Понимаете?

— Понимаю.

Прозрачный взгляд собеседника был направлен далеко вперёд, за пределы Ратуши, площади и города. Спрятанные под офисным пергаментом волчьи челюсти неспешно перемалывали слова.

— Сколько он угробил моих людей… Каждая жизнь как плевок в лицо. Я посмотрел микрофильмы. Последнего парня я натаскивал самостоятельно. Вы тоже там были, мелькали в кадре за спиной своего доктора. Не мотайте головой, я знаю, что не вы пытали моего сотрудника, но вы были рядом, совсем рядом… Всё только начинается, Юрген Хаген. Он ещё может вывернуться, и тогда за вас я не дам и ломаного гроша. И всё же дело того стоило, разве нет?

— Не знаю.

— Не знаете?

— Время покажет. Но мне бы не хотелось, чтобы его мучили.

— Странный вы мастер. Нет, правда, странный. Отправляйтесь по своим делам и возвращайтесь к шести. Я не буду посылать за вами людей и тормозить на перекрёстках. Просто убирайтесь! Не мешайте мне радоваться.

С тем Хаген и ушёл, оставив его в полном одиночестве насвистывающим походный марш, отрешённо наблюдающим за тем, как бронированные фургоны покидают стоянку, усеянную радужно-чёрными бензиновыми кляксами.

***

Соединяя перетёршиеся провода латунными клеммами, он зазевался и задел ноготь указательного пальца. Над второпях припаянными сочленениями курился сизый дымок, вонь горелой резины соединялась с запахом подпаленных волос. Закусив губу, Хаген колдовал над чемоданчиком с миниатюрной отвёрткой и паяльником. От напряжения он вспотел, на лбу проступили испарина, подмышки взмокли, разгоряченную и тоже повлажневшую спину охаживал сквозняк от неплотно заткнутых щелей под подоконником.

Вот настоящее мужское занятие. Такое же, как охота.

Как война.

Руку повело, затрясло. Он вцепился в край стола и скорчился, тяжело отдуваясь, повторяя себе: «Спокойно, техник! Дышите глубже…» «Сегодня я проснулся счастливым», — сказал офисный одуванчик, канцелярский волк, решивший принять участие в игре, чтобы заставить ублюдка-доктора немного покричать. Чёрт бы побрал эти древние конструкции, эти клубки проводов, окислившиеся разъёмы, помятые контакты, выгоревшие дорожки; чёрт бы побрал эти схемы, человек устроен куда проще!

Нежилая комната собирала звуки со всего города. Стены резонировали в такт ухающим ударам на заводских полигонах, в такт лязганью мастерских и щёлканью железнодорожных стрелок, отправляющих составы по новым маршрутам. Бдыщ-та-дамм! Его ждали на Фабрике для освоения следующей программы по основам анестезиологии. Полезная вещь. Пальцы дрожали всё сильнее, но тонкая работа была уже закончена, осталось убрать грязь да закрепить винтами кожух. Набор «сделай сам». И это только питание, а что там в блоке гетеродина? В следующий раз понадобятся детали, которых в Райхе нет и не может быть. На кой чёрт Инженер всучил такой антиквариат?

Антиквариат! Он вскочил и принялся ходить от стены до стены, укачивая себя мерным движением. Пасифик — тоже антиквариат, вырождающееся государство, не имеющее представления об истинном значении таких простых слов, как «позаботиться» или «потеха». Не знающее тысячу и один способ переработки человеческого тела в полезный продукт. Можно поклясться, что оружие, которым он располагает, морально устарело и вряд ли физически пригодно к использованию. Что же у них — у нас — есть? Что удалось вспомнить? Романтическую эмпо-чушь? Бисеринки росы на бархатной подушке лопуха? Мазок закатной акварели? Детский смех — горошком, колокольцами? Дельно, ничего не скажешь! Чист как первый снег, как бумажный лист из-под прокатного стана: пытай — не пытай — ни толку, ни символа, ни разумения. Весьма мудро — на случай провала, но теперь-то, теперь…