Письма мертвой королеве (СИ) - Старк Джерри. Страница 35

— Почему бы и нет? — пожал широкими плечами Тюр. — При условии, что госпожа Хель даст клятву не притаскивать с собой орду дохлых подданных и не плести ворожбы.

— А также не входить за городские стены, чтобы не пугать обывателей, — дополнил Фрейр. — Могу уступить ей чертог Сессрумнир, что над морем, он вполне достоин царей. Эйнхерии будут охранять его, все равно им больше заняться нечем…

— Я подберу для нее прислугу. Негоже королеве оставаться без свиты, — немедля предложила Фрейя. — Ой, ведь ее отец и братья тоже наверняка захотят увидеться с нею, после стольких-то лет разлуки! — богиня любви взволновалась при одной мысли о том, сколь торжественно и красочно можно будет спраздновать воссоединение семьи.

— Давайте еще Ангрброду с ее ведьмочками кликнем, пусть тоже порадуется, — внес ценное предложение Тор. — Она ж какая-никакая, а мать.

— Признайся уж честно, ты просто хочешь увидеть, как Ангра и Сигюн сцепятся в бою, выясняя, кто из них более достойна высокого звания супруги Локи, — съязвил Фрейр. Тор хмыкнул:

— Ставлю на Сигюн. Ты бы видел, как она обращается с копьем!..

— Как вы можете смеяться, когда решается судьба вашего брата и родича! — трагически воззвала Фригг.

— А разве мы уже не решили? — притворно удивился Тор. — Отец, молви свое веское слово, да и покончим с этим. Раз у нас Рагнарёк на носу, какое уже теперь дело до того, кто с кем живет?

— Нет, — сухо и коротко уронил Один.

Общество, уже настроившееся на благополучный исход, недоуменно переглянулось.

— Э-э? — блеснул красноречием Ньёрд, а Фригг прикрыла ладонью торжествующую улыбку.

— Нет, — повторил Всеотец. — и, признаться, меня неприятно удивило ваше беспечное легкомыслие. Пред ликом грядущих испытаний, о которых вы все предпочли позабыть, мы должны являть пример единства, а не разобщённости. Развод наследника царского рода, да еще развод без единой уважительной причины! Лишь по вздорному требованию юнца, возомнившего себе невесть что! — Один свирепо нахмурился. — Тут много говорилось о том, как мы ограждали Бальдра от жизни, не позволяя ему стать мужчиной. Возможно. Возможно, говорю я. Что ж, вот ему выпал прекрасный шанс осознать: достойный муж не ставит свои прихоти превыше судьбы мира. Бальдр ведет себя, как капризный ребенок, размахивающий деревянным мечом и требующий всех сластей мира. Этому настала пора положить конец. Никаких разводов, никаких тайных свиданий. Я достаточно ясно выразился? Повторять не требуется?

Удрученное молчание стало ему ответом.

— Прекрасно. Рад, что мы столь единодушны в этом вопросе. На Бальдра возложен долг. Долг не только перед семей и родиной, но и перед всеми Девятью Мирами. Долг, от исполнения которого он не должен и не может уклоняться. Как бы ему того не хотелось, — отодвинув кресло, Один прошелся по чертогу. Головы и глаза присутствующих, в том числе и Рататоск, как прикованные незримой цепью, повернулись ему вслед. — Да, у него достало сметливости отыскать малую лазейку… но я не думаю, что у него достанет решимости ею воспользоваться. Мальчик просто грозится. Но, дабы успокоить его мать, нашу царицу… и помешать Бальдру в запале натворить непоправимых глупостей… мы обязаны быть предусмотрительными. Ради его же блага.

— Мы оградим Бальдра от малейшей возможности причинить себе вред, — выпрямилась Фригг. Тяжелые золотые браслеты на ее запястьях жалобно звякнули, янтарные серьги размашисто качнулись. Зрачки покровительницы семейного очага и счастливого брака сияли зловещим, темным пламенем. — Каждый из нас обладает могуществом повелевать какой-либо из стихий или сфер нашей жизни. Мы проведем ритуалы и сотворим заклятия, хранящие Бальдра от любых бедствий. Холодное железо, камень и металл, огонь и морские волны, животные и растения — ничто из этого не поможет Бальдру в его устремлениях. Если он задумает вывязать петлю и затянуть ее на своей шее, узел распустится. Нож погнётся у него в руках, кабан, медведь или волк не набросятся на него. Конь не понесет под ним и стрела изменит свой полет, лишь бы не задеть его!

— Не чрезмерно ли? — усомнился Ньёрд. — Как бы у парня голова кругом не пошла от эдаких предосторожностей. Это ж он шагу спокойно ступить не сможет.

— Лучше перебдеть, чем недобдеть! — отрезала Фригг. — Мы хотим уберечь наш мир от гибели или нет?

— Хотим, какой разговор, — протянул Тор, но голос его бы преисполнен недоверчивости. — Матушка, ты уверена, что не перегибаешь палку? Невозможно предусмотреть все… разве что заточить Бальдра до конца жизни в четырех стенах и всякое утро запихивать ему плошку с едой под дверь!

— Понадобится — и запру! На десять замков и трижды по десять засовов! — Фригг была неумолима и неотвратима в намерении любыми средствами уберечь младшего сына от мирских горестей. Тор воззрился на гневную родительницу с опаской, Фрейя разочарованно вздохнула.

— Фригг права, — Один, вернувшись, грузно оперся обеими руками о стол. Складки шитого золотом плаща обвисли, словно правитель асов угодил под сильнейший ливень. — Я потолкую с моим непутевым сыном и разъясню ему всю глубину его заблуждений. Может, он возьмется за ум. Но как у любого хорошего лучника всегда наготове запасная тетива, так и у нас должен быть другой план. Защитите Бальдра от него самого. Я не приказываю, но уповаю на ваше благоразумие. Мы должны сохранить и защитить Асгард. Если ради этого придется разбить сердце моему сыну — я это сделаю. Своей собственной рукой. Мир дороже чьих-либо чувств. Если судьба дарует нам щит против напастей — наше дело тщательно сберегать и всячески укреплять его. С годами Бальдр поймет и согласится с тем, что мы поступили верно. Или кто-нибудь желает возразить? — единственный глаз Одина налился белизной, в которой почти утонула бездонно-черная точка зрачка. — Тор?

— А я что, я ничего… — хмуро буркнул Громовержец. Фрейя открыла было прелестный ротик, но, глянув на отца, понятливо умолкла. Тюр жестом выразил согласие с решением правителя, Фрейр сдержанно кивнул.

— Тогда я более вас не задерживаю, — повинуясь движению ладони Одина, тяжелые двери с легкостью распахнулись. Рататоск перепрыгнула на плечо удрученной Фрейи, царапнув когтями мелко сплетенные звенья ожерелья. Богиня рассеянно погладила зверька между ушами:

— Видишь, ничего не вышло. А я пыталась. Как сказал Один, у каждого есть свое призвание, и мое — соединять разлученные сердца. Ты ведь что-то знаешь об этом, да? Знаешь, но пока не хочешь рассказывать?

Пушистый хвост белки мягко щекотал щеку богини, шелковый подол платья Фрейи стелился по гладкому разноцветному мрамору. Стучали каблучки — цок, цок, цок. Точно крохотные молоточки, вбивающие гвозди в крышку домовины.

Асгард, подле таверны «Рагнарёк».

Костер развели на заднем дворе таверны «Рагнарёк», между дровяным сараем и пристройкой, в которой хранились в ожидании своего часа бочонки с бродящим элем. Когда пламя разгорелось как следует, Бальдр опрокинул над ним шкатулку с письмами — и саму шкатулку тоже швырнул в огонь.

Пергаментные листки ни за что не хотели гореть. Неспешно тлели, скручиваясь от жара, обзаводясь искристо-черной бахромой по краям и исходя густым, вонючим дымом.

Сгорал не просто исписанный пергамент. Корчась, горела и отлетала в небеса сама память Бальдра, его прошлое и несостоявшееся будущее.

Несколько листков миновали костер, угодив прямиком в цепки руки Рататоск. Она прочитала их и теперь всхлипывала, сидя на пожухлой траве и кулачком размазывая слезы по почерневшей от копоти мордашке.

— Это от дыма! — злобно рявкнула она на Фенрира, сунувшегося с неуклюжей попыткой утешения. — Это просто дым, будь он неладен!

Костер полыхал, выстреливая языками пламени. Пергаменты чернели, обугливаясь, неохотно рассыпаясь. Они стояли вокруг — Бальдр, Фенрир, Ёрмунганд и плачущая Рататоск — словно жрецы неведомого божества, только что заклавшие жертву и теперь ожидавшие знака свыше. Но небо не разверзлось, и не прозвучал трубный глас, и все было, как всегда… а пергаменты — всего лишь выделанная ягнячья кожа со знаками, начертанными раствором дубовых орешков и сажи. Невысказанные слова, безмолвные речи, разрушенные надежды. Конечно, глупо было рассчитывать на родительское согласие. Вдвойне глупо полагаться на то, что все как-нибудь разрешится само собой. Он сам виноват. Проворонил, упустил свое счастье. Надо было не сидеть сиднем, тоскливо глазея на закаты и восходы над морем, а действовать. Не просить ничьей помощи. Идти напролом. Делом, а не словом доказать, что ты чего-то стоишь. Кто рискнул бы встать на пути у разгневанного сына Одина? Никто. А он промедлил. Не решился. Смирился, когда его первая робкая попытка что-то изменить натолкнулась на решительное сопротивление старшего поколения. Уступил нажиму отца и слезам матери. И что теперь? Письма горят, как мосты, заботливо подожженные матушкой Фригг.