Письма мертвой королеве (СИ) - Старк Джерри. Страница 4

Ёрм исчез столь же бесшумно, как и появился. Локи досадливо скривился, вот еще не хватало на старости лет бегать от городской стражи! Фенрир, испуганно шарахнувшийся в сторону от свистнувшей стрелы, споткнулся и упал. Локи протянул к нему руку, чтобы поднять на ноги, но пальцы цапнули воздух — свернувшийся на земле парень словно бы замерцал. Чтобы спустя пару ударов сердца вскочить уже не на две ноги, но четыре лапы. Четыре сильных волчьих лапы, серая шкура с черным ремнем по хребту, узкая морда. Волк коротко взвыл и рванул в темноту, подальше от стражников с их мечами и факелами. Подальше от истошных криков: «Варг! Варг в стенах, вон он! Стреляйте, не дайте ему уйти!»

Локи оставалось только набросить на себя покров невидимости и тихонько отойти в сторону. Судьбу не обманешь. Итак, Фенрир унаследовал отцовскую изменчивость, способность менять обличья и прятаться под звериной шкурой. Один из его сыновей — варг-перевертыш…. А второй? Какими способностями обладает Ёрм, молчаливый и не прощающий нанесенных обид?

Хель плакала. Сидела на полу в горнице первого этажа и рыдала над бессильно распластавшимся трупом Гарма со свернутой набок головой. Из приоткрытой пасти уродливого пса куском недогрызенной колбасы свисал лиловый язык. Хель хлюпала носом и медленно водила руками над трупом собаки.

Заслышав шаги отца, чародейка не прервала своего занятия. Локи остановился в дверях, смотря, как с пальцев Хель медленно стекают лиловые и изжелта-черные огоньки. Как они падают на клочковатую шкуру Гарма и исчезают, впитываясь, подобно поглощаемой сухой землей воде. Хель бормотала и плакала, ворожа и заклиная — пока пес не дернулся, беспомощно засучив лапами.

— Я всего лишь велел ему угомонить собаку, — почему-то чувствуя себя до крайности неловко, пробормотал Локи.

— Если б ты почаще бывал дома, то знал бы, что Фенриру ведом единственный способ угомонить кого-либо — прикончить, — сухо отозвалась Хель. Пес обрел опору и встал, пошатываясь и скалясь на Локи. Если б не ситуация, асгардец сел бы сейчас рядом с дочерью и власть потолковал бы с ней об искусстве чародейства. Локи не владел подобной магией и мог по пальцам одной руки пересчитать тех, кому она была доступна — а также наизусть отчитать длиннейший перечень редких снадобий и артефактов, потребных для ритуала. А его немертвая и неживая доченька вот так запросто, мановением руки, обратила собаку в драугра, ожившего мертвеца. — Иногда я ненавижу его за это. И тебя — за то, что позволил нам родиться и жить. И себя — за то, что мертвое мне дороже живого.

— Хель, а кем оборачивается Ёрм? — спросил Локи, глядя, как вернувшийся к жизни пес обходит горницу. С каждым шагом Гарм ступал все уверенней, хотя выглядеть стал куда страшнее, чем до своей внезапной смерти.

— Змеей, — отозвалась Хель, ладонью вытирая слезы. — Я сама не видела, Фенрир рассказывал. Большой змеей, которая любит воду. С блестящей чешуей и ядовитыми клыками.

— Понятно, — Локи кивнул. — Нам пора в путь, дорогая. Этот городок утратил в моих глазах былое очарование.

Их следующим прибежищем стал город смертных в Мидгарде. Большой, шумный, грязный, многолюдный, раскинувшийся на берегах медленной реки, впадающей в море. Локи без труда выдал себя за богатого иноземного торговца, вдового, но с двумя детьми-подростками. Двумя, потому что в Ёрм первый же день пребывания здесь ушел от семьи. Молча спустился с каменного откоса к полосе прибоя и, как был, прыгнул в мутную воду. Локи чувствовал его присутствие — и то, как Ёрм постепенно удаляется от берега в открытое море. Земля стала для него чужой. Отец, сестра и брат больше не имели значения.

Хель и Фенрир пока еще оставались рядом. Хель увлеклась изучением человеческой грамоты, Фенрир подыскал себе компанию, а Локи было совершенно нечем заняться. От скуки и безделья он вошел в доверие к местному правителю и сделался его советником, подбив страну на войну с соседями. Все чаще ловя себя на том, что пребывание в Мидгарде — отсрочка. Неуклюжая попытка увильнуть от чего-то страшного, что таится за поворотом дороги, за углом дома, подкарауливает в тенях, выжидая. Взор Хеймдалля проницает все миры, но даже Хеймдалль не в силах в подробностях уследить за тем, что творится в Девяти Мирах. Локи исправно появлялся на торжествах в Асгарде, пикировался с Одином, язвил племянничка Тора, соблазнял какую-нибудь асинью посмазливее — и ждал. Ждал неведомо чего. Может, знака с небес. Может, определённого расклада рун. Локи тосковал и маялся, изводясь неопределенностью. То ему казалось, что надо укрыть детей получше, то пронзала догадка о том, что всем давно известен его секрет и надо положить конец этому бессмысленному бегству в никуда, приведя Фенрира и Хель в Асгард. Смачно плюнув в рожу судьбе и старой полоумной вёльве. Выкрикнув на все Девять Миров: «Вот мои дети, и никто из вас не причинит им вреда!»

Пытаясь развлечь Хель, Локи познакомил дочурку с королевским наследником и его свитскими. Надежно укрытая мороком, умненькая и диковато-прекрасная юная леди из далеких краев сразила молодых людей одним взмахом ресниц и взглядом изумрудных очей. Ей самой новые знакомства тоже пришлись по вкусу. Хель присутствовала на пирах и рука об руку с наследником выступала в танцах, как полагается благовоспитанной деве из хорошей семьи. Она посещала турниры и ездила на охоты — до того печального дня, когда выметнувшийся невесть откуда огромный волк стащил наследника с седла и уволок в чащу. Зверя обстреляли из луков и арбалетов, гнали целой сворой гончих, возглавляемых Гармом, но волк со своей добычей сумел уйти.

Тела наследника так и не нашли — только обрывки одежды со следами крови. Король и двор погрузились в траур.

Хель с гордостью показала отцу новое творение. В одной из комнат дома она установила золотой трон, задрапировав его багряными и золотыми шелками. На троне Хель разместила обнаженный труп принца, усадив его в крайне вызывающей и соблазнительной позе. Возвышение, на котором стоял трон, пол вокруг него, и мертвый наследник были обильно усыпаны белыми и розовыми лепестками.

— Почему я не могу выйти за него замуж? — страдала Хель. — В нем было столько жизни, что это пугало меня, а теперь он умер, и я ему не нужна! Отец, я хочу оживить его и стать его женой, можно?

— Нельзя! — рявкнул Локи, не сомневаясь, что усиливающиеся день ото дня способности Хель позволят ей вернуть мертвеца к подобию жизни. — И я сколько раз объяснял тебе, почему! Мертвое должно оставаться мертвым, это закон, установленный не нами! Поступая наоборот, ты… ты словно машешь факелом в ночи, привлекая лишнее внимание! — девица надула губы, явно собираясь пустить слезу, и Локи смягчил приговор: — Можешь хранить его здесь, раз уж он так тебе полюбился.

— Спасибо, отец! — Хель просияла. Морок исчез, ее лицо словно разделилось на две ровные половинки, улыбающуюся живую и мертвую, с перекошенным вниз уголком рта и гниющей плотью на щеке. — Я буду заботиться о нем, обещаю! Подыщу ему спутников, таких же красивых, как он, чтобы ему не было одиноко!

— Ты помогал ей в этом, — попрекнул сына Локи, оставив Хель возиться с раззолоченной игрушкой. Фенрир угловато дернул плечом — в точности как делал он сам, желая уклониться от ответа на раздражающий вопрос.

— Она никак не желала простить мне эту проклятую собаку. Целыми днями твердила о своем ненаглядном принце. Сама она ничего не способна сделать толком. Ее бы схватили и казнили. А так — нападение волка. Какой спрос с хищной твари? — он улыбнулся, оскалив зубы. Белые, острые, больше подходившие зверю, но не созданию к каплей божественной крови в жилах.

— Ты не зверь, — напомнил сыну Локи. — Ты мой сын.

— Я то, что я есть, — сказал Фенрир и ушел. Оставив Локи искать ответа на вопрос: что было сделано им не так? Локи видел, как взращивали отпрысков ётуны, почти не обращавшие внимания на потомство. Видел Одина и Фригг, души не чаявших в своем отпрыске — и, по мнению Локи, Тор Одинссон вырос в ошибочной уверенности, что весь мир готов пасть к его ногам. Он учел их ошибки, он старался быть рядом со своими детьми… прах их подери, впервые в жизни он испытал ответственность за кого-то! Он хотел, чтобы они выжили — но дети с поразительным упрямством стремились к той роковой черте, от которой он всеми силами пытался держать их подальше.