Город чудес - Беннетт Роберт Джексон. Страница 21
Сигруд пытается понять. Потом он бледнеет и задает вопрос, который, как он считал, ему не придется задавать ни разу в жизни:
— Ты Божество? — тихо говорит он.
Девушка с сожалением рассмеялась.
— Я? Нет. А вот он… Он старается изо всех сил. Ты ничегошеньки не знаешь, верно? Разве ты не знаешь, что идет война? Теперь нам придется… ой!
Она падает на колени, ее лицо искажается от боли. Сигруд смотрит вверх и видит, что стены скотобойни дрожат, а потом мир как будто сжимается в точку…
Их захлестывает тьмой, и в конце концов оказывается, что они не на бойне, но внутри крошечного пузыря света, который дрейфует в море теней. В этом пузыре только часть бойни — словно кто-то смотрит на нее через телескоп, кажется Сигруду, и видит лишь миниатюрный кружок изображения, исключая все прочее.
— Что происходит? — спрашивает Сигруд.
— Я проигрываю, вот что происходит, — рычит девушка. — Часть нас все еще на бойне, в настоящем, с ним. Он может бить по стенам пузырька прошлого, который я создала. И он их разобьет. — Она сдувает прядь волос с лица и стискивает зубы. — Ты хочешь выбраться отсюда?
— Да.
— Тогда следуй за мной. Не отставай. Если выскользнешь из пузыря, попадешь прямо туда.
— Куда?
— К нему. В ночь. За пределами этого пузыря — настоящее. А он там. И тебе с ним быть не захочется.
Она идет вперед, пробираясь между коровами. Пузырь движется вместе с нею, как будто она проецирует его вокруг себя. Сигруд, встревоженный, бросается следом и старается держаться поближе.
— Я наблюдала за Кхадсе много дней, не одну неделю, — говорит девушка, качая головой. — А потом появился ты и начал стрелять…
— Что ты знаешь про Кхадсе и Шару?
Она косится на него.
— Ну да, я прям возьму и поверю тебе. Человеку, который громко крикнул его имя.
— Ты говоришь про Н…
— Не смей! Ты хочешь пригласить его сюда?! Прямо к нам?!
Сигруд начинает понимать.
— Нет.
— Хорошо. Держи рот на замке, пока не испортил еще что-нибудь.
Они поворачивают за угол и видят две лестницы вниз. Одна освещена газовым светом, другая темная.
— Будем надеяться, эта выведет наружу, — бормочет девушка, когда они приближаются к освещенному коридору.
Человек в окровавленном фартуке выходит оттуда и минует их без единого слова. Сигруд смотрит на него в недоумении. Он видел эти дверные проемы всего лишь час назад, и оба почти обвалились.
— Мы… мы действительно в прошлом?
— Отчасти. Это его куски, части. Они нас не увидят. Прошлое не меняется, оно твердое и долговечное. По нему легко передвигаться, от секунды к секунде, как лягушка прыгает по кувшинкам. Ты заметил?
— Заметил что?
— Переходы между секундами?
— Н-нет.
— Значит, я делаю хорошую работу. Будем надеяться, что это продлится достаточно долго, чтобы мы смогли выбраться…
Они начинают спускаться. Потом границы пузыря снова дрожат, и девушка кричит и спотыкается, словно ее ударили ножом.
Сигруд приседает, чтобы помочь ей встать.
— Опять?
— Я… я больше не выдержу, — говорит она, задыхаясь. — Я думала, что смогу, но он теперь сильнее меня. Я рискую собой, спасая тебя. Он убил стольких из нас и теперь может заполучить меня…
Сигруд мало что понимает в происходящем, но до него начинает доходить грубая, причудливая как сон логика того, что предлагает девушка.
— Итак… ты хочешь провести нас вниз через прошлую версию скотобойни… а как только мы окажемся снаружи, на свету, вернуть в настоящее?
Девушка опять вскрикивает от боли, прижимая пальцы к вискам.
— Да! — кричит она. — Ты тупой?
— Но ты не сможешь туда дойти, — говорит Сигруд.
Она качает головой, слезы текут из ее глаз.
— Похоже, не смогу.
Сигруд смотрит на радиопередатчик, висящий на поясе.
— У меня была стратегия выхода отсюда — на случай, если здание будут штурмовать… но здесь от нее мало толку. — Он быстро соображает.
«Какие инструменты могут быть полезны против этого существа? Какие инструменты у нас вообще есть?»
Потом у него появляется идея.
— Ты можешь хотя бы довести нас до первого этажа? — спрашивает он. — Может, поближе к выходу?
— Может. Я попробую.
— Ладно. Второй вопрос… — Он роется в своем ранце и вытаскивает кусочки гравированной жести из туфель Кхадсе. — Знаешь, что это такое?
Она таращит глаза.
— Это… это чудеса, которые были на убийце, верно? Они не давали мне толком рассмотреть его, следить за его передвижениями. «Солнечный свет на горном перевале…»
Сигруд щелкает пальцами.
— Так вот как оно называется! Я не мог вспомнить. Держи. Засунь в туфли. Быстрее. Сейчас же.
— Но…
— Немедля!
Она садится на ступеньки и делает, что велели, — морщась и кривясь, как будто от болезненного шума в ушах.
— Хорошо, — говорит Сигруд. — Теперь третий вопрос. Что бы ни было, э-э, кем бы ты ни была… ты можешь пострадать от взрыва?
Она бросает на него сердитый взгляд.
— Чего?!
— Будем считать, — говорит дрейлинг, — что это значит «да».
К моменту, когда они добираются до нижней части лестницы, дела идут так плохо, что девушка уже едва переставляет ноги. Сигруд почти несет ее. — Это плохо, — говорит она, почти теряя сознание. — Не уверена, что смогу хотя бы убежать.
— Тебе и не придется, — отвечает Сигруд. — Просто подведи нас как можно ближе к двери. Потом мы зажжем спички, и ты позволишь пузырю лопнуть — я хочу сказать, вернешь нас в настоящее…
— Да, да! Я поняла!
— Хорошо. Затем ты сделаешь свой ход.
Они ковыляют через нижние помещения скотобойни, что-то вроде зоны упаковки и погрузки, куда раньше заезжали и откуда выезжали грузовики и повозки. Граница пузыря дрожит и дребезжит, словно кто-то колотит по ней снаружи, и каждый раз девушка стонет чуть сильнее.
— Кто ты? — спрашивает Сигруд. — Ты друг Шары? Шары Комайд?
Девушка молчит.
— Ты… «М»? Из письма, адресованного Шаре?
Она угрюмо смеется.
— А ты не дурак. Послушай, убийца, — ты рыбешка в очень большом пруду. Скорее всего, если ты выживешь сегодня — в чем я, честно говоря, сомневаюсь, — то тебя просто поймают на следующей неделе, в следующем месяце или, возможно, завтра же ночью. И когда он поймает тебя, то вытащит все твои секреты из самого нутра. Я не допущу, чтобы среди них оказался и мой секрет. — А если я все же выживу?
— Если выживешь и я снова тебя увижу… возможно, передумаю. — Она подозрительно смотрит на него. — Возможно.
Сейчас они возле входа на скотобойню. Сигруд аккуратно опускает девушку на пол. Их маленький пузырь прошлого теперь довольно сильно трясется, словно ворота, в которые бьют тараном.
— Быстрее, — шепчет она. — Пожалуйста, поторопись…
Сигруд сует руку в ранец и достает коробок спичек и пальто Кхадсе. «Слава морям, — думает он, — что я еще курю». Он надевает пальто Кхадсе — оно трещит на дрейлинге, но это наименьшая из его проблем. Потом, двигаясь аккуратно и плавно, он зажигает одну спичку. Вручает девушке, а сам собирает половину оставшихся спичек в пучок и тоже передает ей. Затем зажигает еще одну спичку и берет оставшуюся половину так, что они оба держат по зажженной спичке в одной руке и по пучку незажженных — в другой.
Он смотрит на девушку: она тяжело дышит от боли и ужаса.
— Готова? — спрашивает Сигруд.
— Да.
— Тогда вперед.
Она закрывает глаза. В тот же самый миг они подносят зажженные спички к незажженным пучкам. Спички ярко вспыхивают, и свет от них столбом пронзает тьму.
Пузырь прошлого вокруг них содрогается. Трясется.
Растворяется.
Тьма с ревом и писком льется со всех сторон — дикие, странные звуки ночного леса…
Но вокруг них она резко останавливается: мерцающие спички в их руках удерживают ее на расстоянии. Так темно, что непонятно, находятся ли они все еще на скотобойне, но Сигруд видит, как через щели в одной из дверей в отдалении просачивается свет зари.