Город чудес - Беннетт Роберт Джексон. Страница 27

— Они нашли фрагменты, — говорит Мулагеш. — Ее… фрагменты, полагаю. Странно, что с этим обратились ко мне. Она же была гребаным премьер-министром, все знали, как она выглядит. Но, наверное, в таких ситуациях приходится соблюдать протокол. До того момента я думала: а вдруг она все подстроила? Видимо, это обычная реакция на подобные вещи. Мы не верим в реальность смерти. Надеемся, что это сон. Ведь так?

Сигруд закрывает глаза. Он видит Сигню: она стоит на причале, глядит в сторону моря, где трудятся придуманные ею поразительные механизмы, творя новую эру.

— Да, — тихо говорит он. — Так.

— Ты отправился сразу сюда, когда узнал?

— Нет. И я пришел, чтобы сказать: Турин, ты была права. Шара не просто занималась благотворительностью. Я думаю, отправившись на Континент, она отправилась на войну.

Мулагеш слушает рассказ Сигруда о последних месяцах его жизни. Когда он доходит до событий в Аханастане, она отбрасывает притворную вежливость и хватает бутылку с вином.

К концу рассказа бутылка почти пуста. Мулагеш, в смятении закатывая глаза и тяжело вздыхая, наливает себе стакан за стаканом и с усталой покорностью опрокидывает. Сигруд не говорит ей только имя Нокова: не хочет рисковать тем, что она это имя повторит и привлечет к себе внимание существа.

Когда Сигруд заканчивает, Мулагеш переводит дух и говорит:

— Ладно, во-первых… это ты тот тупой кретин, который оставил семь трупов на угольном складе в Аханастане на прошлой неделе?

— Ох. Ты об этом слышала?

— Чтоб мне провалиться, Сигруд, бывшего премьер-министра убили в Аханастане месяц назад! Если во всей провинции хотя бы одно тело падает бездыханным, мне об этом сообщают — а тут целых семь!

— М-да. Если это тебя утешит, все шло более-менее по плану…

— Не считая той части, которая сильно смахивает на появление гребаного Божества, что едва тебя не убило! — в ярости отвечает Мулагеш. — Не говоря уже о том, что, судя по твоим словам, улицы Аханастана кишат божественными ловушками. И я ни хрена не понимаю, что происходит!

— Не ори, — просит Сигруд. — Охранники услышат.

Мулагеш опять закатывает глаза и без сил падает в кресло.

— Я не думаю, — говорит дрейлинг, — что повстречался с Божествами.

— Да? И почему ты так решил?

— В… в Вуртьястане… когда ты держала в руках меч Вуртьи. Что ты чувствовала?

— Зачем, скажи на милость, ты вытаскиваешь это ужасное воспоминание?..

— Турин. Пожалуйста.

Она пристально глядит в окно широко распахнутыми испуганными глазами.

— Как будто… как будто я могла бы сделать что угодно. Без ограничений. Разрезать мир напополам, если захочу.

— Да. Даже крупицу силы истинного Божества невозможно постичь человеческим разумом. Они изменяют реальность, даже не думая об этом. Но два существа, которых я повстречал… они сражались. У них были ограничения. Мир для них полон преград и пределов.

— Тогда что же они такое? Божественные создания? Живые чудеса?

— Понятия не имею, — говорит Сигруд. — Но думаю, Шара знала. Подозреваю, они оба знали Шару. Хотя один сражался против нее, а другая — на ее стороне. И похоже, что все ее дела на Континенте начались с найденной тобою папки…

— Операция «Возрождение».

— Точно. — Сигруд тяжело вздыхает. — М-да. Это… надо осмыслить.

— Да что ты говоришь, засранец. Чего я никак не возьму в толк, так это того, почему Шара, если уж она ввязалась в какие-то дела с существами, которые ведут себя как Божества, не угрохала их черным свинцом, как Колкана? Почему она не пустила в ход ту единственную вещь, которая может их убить?

— Не знаю, — говорит Сигруд. — Думаю, он все еще был у нее. Она даже министерству его не доверила после Мирграда. Такое оружие, сказала она мне, нельзя поручать правительствам.

— Как человек, который пытался какое-то время руководить правительством, я с этим соглашусь.

— Думаю, она никому и ничему не доверяла, — мрачно говорит Сигруд. — Шара, которую я знал, могла бы хоть написать мне сообщение. Закодированное, секретное. Но вот так, из уст в уста… Такой метод говорит об отчаянном положении.

— Шара в отчаянии — такая идея мне не нравится.

— Мне тоже, — говорит Сигруд. — Особенно когда враг, кем бы он ни был, похоже, охотится за ее дочерью.

— Я этого совсем не понимаю. Она всего лишь ребенок.

— Кхадсе сказал, его наниматель охотился на юных континентцев, — задумчиво говорит Сигруд. — Детей. Подростков. Сперва их родителей убивали, потом дети исчезали.

Лицо Мулагеш темнеет.

— Так ты… ты думаешь, Татьяна уже…

— Я не знаю. Сложилось впечатление, что враг Шары получил тот список континентцев совсем недавно. Так что, возможно, время еще есть. — Он трогает свой фальшивый глаз, пытаясь повернуть его получше.

— Ты не мог бы перестать? — просит Мулагеш. — Жуть какая.

— Прости. Скажи-ка мне вот что. Я видел Татьяну всего один раз. Что ты о ней знаешь?

— Немногое, — говорит Мулагеш. — Шара рьяно охраняла их уединение после того, как ушла с поста. Думаю, в этом деле ей очень пригодились навыки, приобретенные в министерстве. Мало кто знал, что она удочерила ребенка, не говоря уже о том, что девочка с Континента. Я встречалась с нею лишь однажды. Она была юная. И одержимая биржами.

— Ч-чем? Биржами?

— Ага. Странная девочка, по правде говоря. Читала много книг по экономике. Впрочем, рядом с Шарой любой станет странным.

Сигруд откидывается на спинку кресла в задумчивости.

— Где Шара жила? В смысле, до того как погибла.

— В родовом имении. Восточный Галадеш. — Она называет точный адрес. — Это огромный особняк, принадлежал ее тете. А что?

— Потому что мне снова кажется, что я должен кое-что вспомнить, — говорит Сигруд. — И для этого надо подстегнуть память.

Мулагеш хмуро смотрит на него. Потом у нее приоткрывается рот.

— Эй, постой! Ты собрался вломиться в особняк Шары? Чтобы «подстегнуть память»?

Сигруд пожимает плечами.

— Вообще-то я сразу туда собирался. А куда же еще мне идти? Шара на кого-то намекала, но мы с ней знали стольких людей… Если я увижу ее записи, то, чем она занималась, это поможет мне понять.

— Ты сбрендил? Сигруд, это место — часть международного расследования! Министерского расследования! За ним следят!

— Значит, буду осторожен.

— Дом Шары будет не таким, как мой, — продолжает Мулагеш. — Ее любили и ненавидели, и теперь она мертва. Они относятся к этому серьезно, мать твою, Харквальдссон! Это тебе не прогулочка по парку. Там будут солдаты, охранники!

— Я не собираюсь гулять по парку, — говорит Сигруд. — Я все сделаю на высшем уровне.

— Да ты меня хоть слушаешь? Я не хочу, чтобы ты снова убивал невинных людей, которые всего лишь пытаются делать свою работу!

Наступает долгое, неловкое молчание.

— Ты ведь знаешь, — тихо говорит Сигруд, — что я этого не хотел.

— Я знаю, что те солдаты в Вуртьястане мертвы. Я знаю, что с людьми, которых ты встречаешь на своем пути, такое случается. И мне не нравится сама мысль о том, чтобы указать тебе на каких-нибудь других тупых ребятишек, которых угораздило оказаться не в том месте, не в то время.

— Это было тринадцать лет назад, — говорит Сигруд. Его голос дрожит от холодной ярости. — И я только что пережил смерть дочери.

— Это тебя оправдывает? Другие родители все еще оплакивают своих детей из-за того, что сделал ты. Правда в том, Сигруд, что ты жесткий оперативник. Ты готов и в этой операции действовать жестко? Готов, если понадобится, убивать, чтобы добиться желаемого?

Сигруд не смотрит ей в глаза.

— Так я и думала, — говорит Мулагеш. — Мы научили тебя одному, Сигруд. И ты в нем хорош. Но, я думаю, это может оказаться всем, что ты умеешь делать теперь. Гляжу на тебя, и мне весьма тревожно — потому что ты, похоже, совсем из-за этого не беспокоишься.

— Я беспокоюсь, — говорит Сигруд, сбитый с толку.

— Да, но не о себе, — огрызается Мулагеш. — Нормальные люди, собираясь в поход против чего-то, весьма похожего на Божество, по крайней мере, упоминают о том, что им неспокойно. Но ты об этом даже не пикнул, Сигруд йе Харквальдссон. Тебе, похоже, все равно, что та тварь может тебя убить.