Город чудес - Беннетт Роберт Джексон. Страница 54

— Что может быть лучше, чем стать Божеством? — говорит Мальвина. — Единственным Божеством. Если твою силу никто не будет сдерживать, ты сможешь сделать… что угодно. Попросту что угодно. Изменить мир по щелчку пальцев или уничтожить его силой мысли. Он начал как первозданная ночь, но боги меняются. Если он преуспеет и станет достаточно сильным, то будет последней ночью. И вся реальность превратится для него в игрушку.

— Это… — Сигруд ненадолго умолкает. — На самом деле в этом есть смысл. Когда я его увидел во второй раз, он сказал, что хочет убить бога. Что все его поступки были лишь средствами для достижения этой цели.

— Он говорил о настоящем Божестве? — спрашивает Мальвина. — Значит, поскольку осталось лишь одно… Он имел в виду Олвос.

— Я пришел к тому же выводу.

— Провалиться мне на этом месте, как он рассчитывает такое устроить? Никто из нас не сумел даже отыскать Олвос, а мы не жалели сил! Она отгородилась от всего мира. Она могла бы уничтожить нашего врага, если бы захотела!

— Я не знаю, почему так вышло. Но я кое-что прочитал в доме Шары… — Он идет вперед и останавливается так, что Мальвина оказывается с ним лицом к лицу. — Когда-то существовало божественное дитя, которого боялись даже сами Божества, ибо его владения были слишком велики и обширны. Достаточно велики, чтобы бросить вызов даже им. Поэтому они изуродовали этого ребенка, покалечили его. Я думаю, наш мальчик и есть тот ребенок. И, возможно, потому он особенно ненавидит Олвос. Вероятно, она была одной из тех, кто сделал это с ним.

Мальвина качает головой.

— Я никогда не слышала эту историю. Звучит как чушь собачья.

— Шара никогда не упоминала об этом?

— Никогда. И я проснулась достаточно рано, чтобы помнить многое из былых времен. Тогда я тоже не слышала эту историю.

— Ты помнишь Божественную эпоху?

Она кивает, сурово прищурив глаза.

— Какой она была?

Она невесело улыбается.

— Лучше, чем эта.

— Кто из тех старых дней выжил до сих пор?

— Очень немногие. — Она сплевывает в поросшие травой дюны. — Послушай, господин Сигруд, есть вещи, о которых я не могу с тобой разговаривать. Не «не хочу», а «не могу». Я чудесным образом лишена возможности сделать это. Я не могу сказать определенные вещи, если не нахожусь в определенном месте — а мы сейчас не там. Видишь ли, это протокол безопасности. Это единственный способ быть уверенным, что он нас не услышит.

— То, чем занималась Шара, тоже в числе этих вещей?

Мальвина молчит.

— А количество божественных детей?

Опять тишина.

— И место, где вы прячете всех этих детей?

Она отворачивается и смотрит на море.

— Последний вопрос, — говорит Сигруд. — Ты знаешь про Татьяну Комайд?

— В смысле про дочь Шары? Ну да, знаю. Кто не знает? А что?

— Ты не думаешь, что… она из божественных детей?

Мальвина смотрит на Сигруда, выпучив глаза.

— Что? Нет! Мы с Шарой из кожи вон лезли, чтобы отследить других; она бы сказала мне, если бы еще одна была у нее прямо перед носом!

— А ты видела Татьяну Комайд? — спрашивает Сигруд.

— Нет. Зачем?

— Я видел ее совсем недавно. Вы с ней… Ну, я бы сказал, очень похожи.

Мальвина смеется.

— Ты заблудился в трех соснах, — говорит она. — Я знаю своих сестер. Я знаю, кто они, что они, как они выглядят. Она не одна из них.

— Уверена?

— Абсолютно. Кроме того, окажись она божественным ребенком, разве она бы не проснулась и не вспомнила о своей истинной сути после смерти матери?

— Видимо, да, — говорит Сигруд. — Но, может, потому Рахул Кхадсе и убил Шару таким публичным способом. Не просто перерезал ей горло, а устроил целый спектакль, который не могли не заметить.

— И что?

— И то, что, поскольку мальчишка считает Татьяну божественной, такое публичное убийство было бы хорошим способом убедиться, что новости дойдут до нее и окажутся крайне разрушительными и травмирующими. В достаточной степени, чтобы разбить чудо, сдерживающее ее воспоминания.

— Почему ты думаешь, что мальчишка считает Татьяну божественной? — спрашивает Мальвина.

— Ну, он мне сам так сказал.

Она глядит на него, разинув рот.

— Ч-что?! Когда? Вы с ним что, болтали за чашкой чая?

Сигруд рассказывает, что произошло с ним в поместье Шары. Мальвина слушает, в ужасе открыв рот.

— Постой-ка, — говорит она и вскидывает руки. — Ты… ты попал в его владения?

— Наверное, да. Он не проводил со мной экскурсию.

— Но… даже я не могу туда попасть! Это место, где он может быть самим собой, таким, какой он на самом деле. Понимаешь?

— Нисколько.

Она окидывает его взглядом, ее лицо искажено подозрением и немалой долей отвращения.

— Как же ты выжил? Почему ты до сих пор жив?

— Я почти умер, — говорит Сигруд. — Я был очень близок к смерти. Это было похоже на лихорадку…

— Лихорадка! — недоверчиво повторяет она. — Ты должен был умереть мгновенно, а не заполучить насморк! Ну и странная же ты птица, господин Сигруд. Мне это не нравится. Ты сопротивляешься тому, что я делаю с прошлым, тебе удается ранить нашего врага, а потом еще и выжить после визита в его проклятые владения. Ты делал что-нибудь еще странное?

Сигруд вспоминает Урава, как тот извивался, колотил хвостом в темных водах Солды… как тварь проглотила его, но не сумела по-настоящему пожрать. Он думает о собственном лице, которое за все эти годы причудливым образом не состарилось.

— Да, — тихо говорит он.

— И мне стоит о чем-то тревожиться?

Сигруд долго думает.

— Я не знаю.

Она пристально на него смотрит.

— Хочу, чтобы ты знал: я убью тебя, если придется. Я знаю, ты был близок к Комайд, но если ты станешь угрозой тому, что мы здесь делаем, я…

— Понимаю, — говорит Сигруд. — И надеюсь, что этого не случится.

Мальвина нервно трет губы костяшками пальцев.

— Ты сказал, что знаешь, где дочь Комайд?

— Да. В Дхорнаве, с Ивонной Стройковой.

Она ахает.

— Все еще там?! Я думала, тебе хватило ума уже перевезти ее в другое место! Враг может обходить нашу защиту — удивительно, что он до сих пор до нее не добрался!

— Перевезти куда? — спрашивает Сигруд. — Я ничего не знал о том, что происходит. Где мы будем в безопасности?

— В Мирграде, — тотчас же отвечает Мальвина. — Увези ее в Мирград. Как можно быстрее. Если ты считаешь, что наш враг ее ищет, увези ее туда. Там мы сильнее всего. Я бы хотела, чтобы ты попал сюда несколько дней назад; тогда мы смогли бы быстро о вас позаботиться… Но ты не сумел. Так что тебе придется добраться туда за неделю. Ты меня понял?

— Почему неделю?

— Наши движения тщательно контролируются. Это как в банковском хранилище с высоким уровнем безопасности: оно не открывается, когда захочешь, оно открывается по расписанию. Так им никто не может манипулировать.

— Но как это устроено?

Она качает головой.

— Не могу сказать. Не могу сказать, пока не буду… внутри. А единственный способ попасть внутрь — это оказаться там в нужное время.

— Но… мне понадобится неделя только для того, чтобы доплыть назад, — говорит Сигруд.

— Вот дерьмо. Уверен?

— Это если погода будет благосклонна.

— Пропади оно все пропадом. Значит, ты не можешь успеть. Ну и как, скажи на милость, нам выбраться из этого положения? — Она хмыкает. — Так. Дай-ка я поразмыслю как следует.

Она делает шаг назад и отводит взгляд. Ее глаза вдруг становятся слегка серебристыми, как будто внутри них, внутри ее черепа, клубится густой туман. Это необычайно тревожное зрелище.

— Когда ты покинул Дхорнав? — спрашивает она.

— Девять дней назад. — Он морщится. — Что ты… делаешь?

— Смотрю в прошлое. Значит, это у нас… ага. Хм. Ладно. — Она моргает, и туман исчезает из ее глаз. Она переводит дух, словно собирается прыгать через широкую расщелину. — Хорошо. Я попытаюсь сейчас предпринять кое-что — хм, как бы получше сформулировать? — полностью безумное.