Горизонты и лабиринты моей жизни - Месяцев Николай Николаевич. Страница 86

Наши размышления созвучны. Я тоже за дальнейшую демократизацию в отношениях между братскими странами, за курс XX съезда партии. Но я не могу вносить подобной записки в Политбюро ЦК. Там нет единства по этому поводу. Обсуждение этих вопросов, если оно состоится, будет перенесено в плоскость недостатков в работе Отдела, и меня снесут. Я не хочу этого. Боюсь…

Подумай сам хорошенько, раскинь мозгами… Ты не видишь, что первый (Хрущев. — Н.М.) все больше и больше забирает власть в свои руки и многое делает в стране, не советуясь с товарищами. Он искренне гордится тем положением, которое сложилось в отношениях между соцстранами, даже в условиях обострения связей с Китаем. И ты хочешь, чтобы я своей запиской вызвал разброд, вспышку страстей и амбиций? Нет, на это я не пойду…

И, пожалуйста, оставь меня с этой запиской в покое. Не советую тебе поднимать эти вопросы в разговорах с членом Политбюро Николаем Викторовичем Подгорным во время поездки на Кубу. Ни к чему хорошему разговоры на эту тему не приведут.

Сидел я у Андропова, помешивал ложкой чай в стакане и молчал. Молчал потому, что для меня важно было и что говорил Юрий Владимирович, и как говорил, с каким нажимом на то, что на этом можно сломать себе шею. В нем сидел страх — застарелый, ушедший в глубины и прорывающийся наружу в минуты возможной опасности.

Конечно, когда речь идет о проблемах глобального свойства или о жизненных интересах больших масс людей, нужна осторожность. Она необходима в любом случае даже тогда, когда дело касается другого человека, — осторожность, но не страх, тем более при рассмотрении тех или иных вопросов в своей, товарищеской, партийной среде.

Страх — не попутчик в жизни. Страх — беда, влекущая за собой трагедии личностей, общественных групп и политических движений. Страх — это сила, парализующая действие. Что мне делать? Как быть? И дальше работать в партийных органах в тех условиях, которые обрисовал мне Андропов, или сменить «службу», к чему была возможность?

В то время вместе с товарищами из Президиума Академии наук СССР я создавал научный центр по проблемам Дальнего Востока и мог туда спокойно перейти. Но это было бы бегством под воздействием ощущения невозможности, бессилия изменить ситуацию, которая в конечном счете шла вразрез с курсом XX съезда КПСС на ликвидацию последствий культа личности, а значит, вразрез с развитием искренности, товарищества, демократизма во всех структурах партии, во всех звеньях государственного механизма, во взаимоотношениях в коммунистическом и рабочем движении. Н.С. Хрущев был прав, когда говорил, какую глубокую колею проложил культ в душах людей, оставил в наследство поколениям привычки и традиции, сковывающие свободу мысли и разумную, вполне демократическую свободу действий.

Не бежать под своды научного учреждения, в котором обретаются «тишь да благодать», а остаться в ЦК и делать возможное в соответствии со своими убеждениями и взглядами. Так, наверное, наказали бы мне друзья — живые и мертвые, — если бы я смог обратиться к ним за советом.

В канун нового 1964 года я в составе партийно-правительственной делегации, возглавляемой членом Политбюро, секретарем ЦК КПСС Н.В. Подгорным, вылетел из морозной Москвы в тропическую Гавану, на Кубу. На аэродроме Юрий Владимирович, обнимая меня, на прощание шепнул на ухо: «Ты там в общении с Подгорным будь повнимательнее к нему, свою независимость попридержи, а то получишь под зад». Что означало «знай сверчок свой шесток в партийной иерархии». «Слушаюсь, — с иронией ответил я и поднялся в спецсамолет, который имел спальный отсек (для главы делегации), общий уютный салон, со вкусом и удобством обставленный мебелью, кресла-диваны для членов делегации и сопровождающих, кухню и прочее, без чего в целях экономии народных денег можно вполне обойтись даже в таком дальнем пути — летают же „простые смертные“».

В составе делегации в числе сопровождающих были заместитель главного редактора газеты «Правда» Николай Николаевич Иноземцев, заместитель главного редактора газеты «Известия» — Григорий Максимович Ошеверов и другие, которых я знал, и с Григорием Ошеверовым дружил еще в бытность его замглавного в «Комсомолке». После посадки и Мурманске и обильного ужина, предложенного местным руководством, легли спать и проснулись лишь тогда, когда большой по тем временам турбовинтовой АНТ-14, пройдя над Шпицбергеном, вдоль Ньюфаундленда и берегов Северной Америки, спускался к невидимой вдали Флориде, а там откроются Карибы и легендарная Куба.

Во мне нарастало волнение от предстоящей встречи с новым, неведомым мне миром. Это чувство, тревожившее своей неизвестностью и радовавшее предстоящей встречей с друзьями по общему делу, охватывало меня всякий раз, когда я приближался к незнакомому мне доселе на нашей большой — и маленькой — планете Земля. Как прекрасна она в своем многообразии, многоцветности, многоликости!

Под крылом самолета раскинулся Атлантический океан, сверкающий на солнце переливами своих то бледно-серых, то иссиня-черных вод. Мне, постоянно занимающемуся советско-кубинскими отношениями, конечно, предстояло внимательно вглядеться в кубинскую действительность, в реалии жизни и деятельности народа, сложившегося из разных этносов: туземцев-индейцев, испанцев-завоевателей, негров-рабов, вывезенных в свое время из Африки. Народа, который первым среди других поднял под руководством своих молодых вождей на Американском континенте знамя Свободы, знамя Социализма.

С Фиделем Кастро Рус и некоторыми его боевыми товарищами-единомышленниками я был знаком по их первому приезду в Москву в октябре 1962 года. Они были молоды. В них бурлила неуемная жажда дать счастье своему народу как можно быстрее. Они видели, что поднятое ими знамя Свободы собирает вокруг себя новые революционные когорты в различных странах Латинской Америки. Эхо кубинской революции отзывалось и в Африке, и в Азии. Они знали, что реакционные империалистические силы США пойдут на все, чтобы задушить кубинскую революцию, и надеялись на защиту со стороны родины социализма Союза Советских Социалистических Республик.

Но они — молодые руководители во главе с Фиделем Кастро — не осознавали тогда, сколь сложен и труден будет путь по дороге к народному счастью. Ни они, ни мы не могли предвидеть, что пройдет немногим более тридцати лет — всего тридцать! — и мировая система социализма распадется, Союза Советских Социалистических Республик не станет, Коммунистическая партия Советского Союза будет запрещена, Страну Советов повернут вспять — на путь капитализма, в мире развернется антикоммунистическая истерия.

Куба, если не встанут на ее защиту Китайская Народная Республика и другие социалистические страны Азии, останется один на один с США, единственной супердержавой в мире после развала СССР.

А тогда, в начале 60-х годов, почти в середине XX века, молодые вожди кубинской революции — Фидель Кастро Рус со своими товарищами, со всем своим народом хорошо знали, что с ними народы Советского Союза и в радости, и в случае тревоги, знали, что СССР — надежный союзник Республики Куба. Это было зафиксировано в ходе встреч и обмена мнениями в Москве между делегациями Кубы во главе с Ф. Кастро и СССР — во главе с Н.С. Хрущевым.

В свой первый приезд в СССР Ф. Кастро, Че Гевара и другие были размещены в так называемой партийной гостинице в Плотниковом переулке, затерявшемся среди других ему подобных в районе старого Арбата, ближе к Смоленской площади.

В день приезда после ужина Фидель высказал желание погулять вместе со своими товарищами по вечерней Москве.

«Мы хотим посмотреть, чем и как живет вечерняя Москва. Чтобы мы не заблудились, с нами пойдет наш посол, и, пожалуйста, никакой охраны, никаких сопровождающих». «Пожалуйста», — ответил я.

Прикрепленный к делегации сотрудник 9-го Управления (правительственной охраны) КГБ СССР подошел ко мне с возражениями, пригрозил, что он будет докладывать об этом по инстанции. «Докладывайте», — ответил я.