Жестокий роман (СИ) - Ангелос Валерия. Страница 100
Угодил в дерьмо. Влип и залип. Размяк.
На кого повелся? На шалаву. На деваху, которая чужие херы под корень заглатывала. Пизду своим парням подставляла. Ноги перед каждым раздвигала. Грязная. Порочная. Порченная. Прожженная потаскуха.
Дьявол раздери.
Почему она кажется самым светлым, что в моей жизни было? Чистая. Будто никем не тронутая. Толком не траханная. Даже когда у меня в рот берет, краснеет, полыхает от стыда. Сосет и давится. Смущается. Прямо как целка.
Хоть по роже сперму размажь. Хоть по груди разотри. Хоть прикажи гондон досуха высосать. Ну, не меняется она. Не выглядит бывалой бабой.
Вся такая хрупкая. Тонкая. Звонкая. Глаза свои невозможные вылупит. Вытаращит. Ресницами шлепает. Чуть не рыдает. Слезы глотает. Держится.
— Я просто…
Всхлипывает. Мнется. Жмется. Запинается. Обрывается.
Душу мою вырывает. Выдирает крючьями. Вырезает к чертям. Одним своим гребаным взглядом как свинцом прошивает. Размазывает по асфальту. Раскатывает. В ноль.
— Я просто хотела тебя любить.
Выдох как выстрел.
И слезы.
Это выше моих сил. Сваливаю. Сбегаю оттуда. Удираю как ошпаренный. Поджимаю хвост.
Она стерва. Дрянь. Тварь. Гадина. Сука.
А я просто трус.
Никакими шлюхами не смыть это. Не стереть. Не исправить. Даже если силой заставлю себя кого-то оттрахать, ничего не изменится. Никогда.
Она вошла в меня. Намертво. Одержимо. Одурело. Вонзилась. Вгрызлась. В секунду опрокинула. Навзничь. На колени поставила. Навсегда.
Моя женщина. Моя царица. Моя…
Отправляюсь в ванную комнату, наплевав на свой заказ. Зеркальные стенки душевой кабины будоражат фантазию. Подстегивают похоть.
Включаю воду. Напор жестче. Температура погорячее. Выжимаю максимум. Везде. До упора. До предела. Нахрен тормоза.
Вика-Виктория. Тебя здесь не хватает. Очень. До ломоты. В челюстях. До тяжести. В паху. Подхватить гибкое тело. Насадить. Нанизать. И долбить. Драть. Пока яйца не посинеют.
Сжимаю кулаки. Стискиваю. Крепко. Опираюсь о гладкую поверхность. Застываю. Изучаю свою татуировку. Рисунок сестры.
Демон пожирает девчонку. Клыками плоть раздирает. Когтями свежее мясо терзает. Задирает живьем. Безжалостно. Забирает жертву. Наслаждается болью. Кровью себя заливает. Пьет и пьет. Никак не насытится. Растягивает пытку.
— Видишь, как она его обнимает? — самый родной на свете голос бьет по вискам, звучит до жути отчетливо. — Может, не захочет он ее убивать? Может, полюбит?
Блядь.
А потом что?
Обнимаю ее.
И задыхаюсь. Захлебываюсь. Злобой. Яростью. Отчаянием. Орать хочется. Крушить. Разрушать. Весь мир уничтожить. Разломать. До основания стереть. И дальше.
Но она мой гнев подкупает. Демонов приручает. Одного за другим. На цепь. В клетку. Под замок. Глубоко. Еще глубже. На бешеных псов намордники цепляет. Диких зверей лаской осаждает. Остужает. Загоняет обратно в логово.
Я пришел к ней после тренировки. Заведенный. Голодный. Шлюхи не помогли. Железо тоже. Никакая пробежка похоть не забила. Не умерила. Ворвался в спальню как был. Грязный. Взмыленный. Потный. Жадный до плоти. Распаленный до предела.
А она мне — нет. Не дам. Она. Мне. Нет?!
Завалил. Подмял. Пизду нашел и… обмер. Сухая. Не течет. Как ни трогай — мимо. Ни в какую не поддается. Такую драть — только хер в кровь ободрать.
И я бы ободрал. Я бы взял проклятое тело силой. Принудил. Скрутил в момент. Получил бы от нее, что пожелал. Никуда бы не делась. Отдалась. Поплыла бы. Повелась.
Но я этого не хотел. Так — не хотел. Кайфа нет. Без ее жажды. Без ответа. Без отклика. Без стонов в мой рот. Без трепета чертовой плоти. Без дрожи. Без спазмов. Без судорог.
Вот и лежу. Обтекаю. Слушаю тишину. Как дебил. Зубами скриплю.
Стояк адский. Боль жгучая. В яйцах. Хуй будто молот. Просится в бой. Молит. Рвется долбить наковальню.
Ха. Куда там. Не сейчас. Не сегодня. Не этой ночью.
Она засыпает в моих объятьях. Мирно. Забывается. Теряется. Не ждет никакого зла. Отдается на милость своего палача.
Ей бы бежать. Удирать со всех ног. Рваться на волю.
Ничего. Скоро выпадет подходящий случай. Уж я позабочусь. Не зря ведь дал волю тому журналюге. Не мешал. Разрешил обнаглеть. Сам ему помог через левых людей, толкнул в нужном направлении, показал путь, слил важные данные, сдал свою крепость.
Завтра старый дружок придет за царицей. Прилетит. Вырубит всех, отправит в спячку систему безопасности. Верх одержит добро. Моя девочка упорхнет.
Здесь будет сказка. Занавес.
Сколько я выиграю дней для нее? Сколько сумею. Протяну до последнего. Успею помешать поиску, ведь хозяина не сразу казнят за пропажу рабыни. Дадут шанс отыграться, вернуть беглянку.
Я использую каждый час. Каждый миг. Пока я жив, и она будет жить. Просто вдали. С другим. Лучше так. Чем никак. Пусть недолго. Хоть как.
А потом?
Мой труп будет гнить. Червей кормить. Девчонку найдут. Вернут. Вырвут из-под земли. Порешат. Не сразу. Медленно. Мучительно. Братья постараются. И отец. Пощады ей не вымолить. Расправа последует жуткая. Кровавая. Страшная.
Ее убьют. Уничтожат. На куски порвут. Просто позже. Через время.
Разве это лучше? Разве это выход?
То, что я храню в своих руках, превратится в кровавое месиво. Опять. Не смогу оградить. Потеряю единственный шанс. Как тогда. Давно. Как с Аминой. И даже в последний раз не сумею обнять. Впитать уходящее тепло. Внутрь вобрать. Буду мертв.
Где я был раньше? Почему не стал ее первым мужчиной? Не отобрал у Стрелецкого. У всех прошлых не отбил. Не выдрал из чужих лап. Опоздал. Навсегда. Снова. Проиграл.
Она могла родить мне. Дочь. И я бы каждому, кто на мое дитя недобро взглянет, ноги вырвал. Никого бы не пожалел. Никогда.
Отец не обрадуется такому ребенку. Потомство от рабыни легко стерпеть. Но женщина, отданная в долг, и не женщина вовсе. Ниже вещи. Неживая. Смертница. Ей бы и родить помешали. Плод бы погубили в утробе.
Сжимаю челюсти. Глотаю рык. Ощущение будто вырывают кадык. Клещами. Не спешат. По частям раздирают. Жилы вытягивают.
Я отпущу ее. Отдам. Правда? Сперва тому рыжему придурку. После всем членам клана. Позволю забрать мое. Изувечить. Ради чего? Ради какой гребаной цели?
Должен быть путь. Дорога. Выход. Хожу по кругу. Брожу во тьме. Плутаю. Слишком хорошо знаю возможности и ресурсы своей семьи. Сам выстраивал, сам укреплял.
В чем заключается слабость? Во мне. А еще?
Давай. Думай. Соображай. Копай. Когтями. Клыками. Выгрызай свою свободу. Бей. Сражайся. Борись. Хватит беречь кулаки. Нападай. Действуй на опережение.
Смерть — поражение. Нельзя сдаваться.
— Я приняла решение, — бросает царица.
— Сдохнуть? — хмыкаю.
— Остаться с тобой, — как лезвием полосует по горлу.
Дура. Набитая. Отбитая. Отмороженная. Конченая идиотка.
И журналюга хорош. Пожалуй, стоит набрать пилота и приказать, чтоб вышвырнул этого ублюдка из кабины. Хотя ситуацию это не спасет. Зато меня позабавит. Самую малость.
— Тебе жизнь не нужна? — спрашиваю.
— Нужна, — сглатывает. — Очень.
— Тогда в чем твоя проблема? — кривлюсь от гнева. — Какого хера не удрала? К палачу прикипела? Так сладко выебал, что никак не отлипнешь? Кайфуешь, когда жестко? Течешь, если во все щели по очереди? Без передыха? Тоскуешь по рваной жопе?
Дергается. Как от удара.
А потом вперед подается. Раз — и кислород перекрывает. Резко. Напрочь. Одним своим движением. Обнимает меня. Обвивает руками. Пальцами в спину впивается. Вонзается. Гребаная заноза. Жгучая. Ядовитая. Шальная. Стальная.
Где только ее выковали? Из чего?
Дрянь. Всех моих баб убила. И меня. До кучи. Заодно.
Нет больше Марата Ахметова. Хер пойми, кто я теперь. Но точно не он. Марат сопли не жевал. Не мялся. Не маялся. Не жался. Не сомневался.
У него все просто было. До одури. Примитивно. Отец приказ отдал — значит, выполняй. Без раздумий. Без сожалений. Быстро. Наизнанку вывернись — но исполни. Четко. Как по нотам разыграй. Жестко.