Левиафан - Акунин Борис. Страница 16

У Клариссы перехватило дыхание, она уже не помнила о романтических свойствах камней, потрясенная астрономической суммой.

– Пятьдесят миллионов! Да это половина годового бюджета всей Британской империи! – ахнула она.

– Это три Суэцких канала! – пробормотал рыжий Милфорд-Стоукс. – Даже больше!

А комиссар тоже придвинул салфетку и углубился в какие-то расчеты.

– Это мое жалованье за триста тысяч лет, – растерянно сообщил он. – Вы не загнули, профессор? Чтобы у какого-то туземного царька водились такие сокровища?

Свитчайлд ответил гордо, словно все богатства Индии принадлежали лично ему:

– Это еще что! Драгоценности хайдарабадского низама оценивают в триста миллионов, да только их в одном маленьком ларце не уместишь. По компактности сокровище Багдассара, действительно, не имело себе равных.

Фандорин осторожно тронул индолога за рукав:

– Все же, я п-полагаю, эта сумма носит несколько абстрактный характер. Вряд ли кому-нибудь удалось бы сразу продать такое количество г-гигантских драгоценных камней? Это сбило бы цену на рынке.

– Напрасно вы так думаете, мсье дипломат, – живо ответил ученый. – Престиж «брахмапурского стандарта» столь высок, что от покупателей отбоя бы не было. Уверен, что по меньшей мере половина камней даже не покинула бы Индии – их раскупили бы туземные князья, и в первую очередь все тот же низам. А из-за остальных камней передрались бы банкирские дома Европы и Америки, да и европейские монархи не упустили бы случая украсить свои сокровищницы брахмапурскими шедеврами. О-о, при желании Багдассар мог распродать содержимое своего ларца в считанные недели.

– Вы все время говорите об этом человеке в п-прошедшем времени, – заметил Фандорин. – Он умер? Что же тогда стало с ларцом?

– Этого, увы, никто не знает. Конец Багдассара трагичен, Во время сипайского мятежа раджа имел неосторожность вступить в тайные сношения с бунтовщиками, и вице-король объявил Брахмапур враждебной территорией. Злые языки поговаривали, что Британия просто решила прибрать к рукам сокровища Багдассара, но это, конечно, неправда – мы, англичане, такими методами не действуем.

– О да, – с нехорошей улыбочкой кивнул Ренье, переглянувшись с комиссаром.

Кларисса осторожно посмотрела на Фандорина – неужели и он заражен бациллой англофобии, но русский дипломат сидел с совершенно невозмутимым выражением лица.

– Во дворец Багдассара был отправлен драгунский эскадрон. Раджа пытался спастись бегством в Афганистан, но кавалерия догнала его у переправы через Ганг. Подвергаться аресту Багдассар счел ниже своего достоинства и принял яд. Ларца при нем не оказалось, только узелок с вложенной в него запиской на английском. Записка была адресована британским властям. В ней раджа клялся в своей невиновности и просил переслать узелок его единственному сыну. Мальчик учился в частном пансионе где-то в Европе. У индийских вельмож новой формации это в порядке вещей. Надо сказать, что Багдассар вообще был не чужд веяний цивилизации, не раз бывал в Лондоне и Париже. Он даже женился на француженке.

– Ах, как это необычно! – воскликнула Кларисса. – Быть женой индийского раджи! Что же с ней стало?

– Черт с ней, с женой, лучше расскажите про узелок, – нетерпеливо сказал комиссар. – Что в нем было?

– Ровным счетом ничего интересного, – сожалеюще пожал плечами профессор. – Томик Корана. Ларец же исчез бесследно, хотя искали его повсюду.

– И это был самый обычный Коран? – спросил Фандорин.

– Самый что ни на есть заурядный, отпечатанный в Бомбейской типографии, с собственноручными благочестивыми рассуждениями покойного на полях. Командир эскадрона счел возможным отправить Коран по назначению, себе же на память об этой экспедиции взял только платок, в который была завернута книга. Впоследствии платок был куплен лордом Литтлби и вошел в его коллекцию индийской росписи по шелку.

Комиссар уточнил:

– Это и есть тот платок, в который убийца завернул Шиву?

– Тот самый. Он и в самом деле необычен. Из тончайшего, невесомого шелка. Рисунок довольно тривиален – изображение райской птицы, сладкопевной Калавинки, но есть две уникальные особенности, которых я не встречал ни на одном другом индийском платке. Во-первых, у Калавинки вместо глаза дырочка, края которой ювелирно обшиты парчовой нитью. А во-вторых, интересна форма платка – не прямоугольная, а конусообразная. Этакий неправильный треугольник: две стороны неровные, одна совершенно прямая.

– Платок имеет б-большую ценность? – спросил Фандорин.

– Ну, про платок неинтересно, – капризно выпятила нижнюю губку мадам Клебер. – Лучше расскажите еще про драгоценности! Нужно было поискать получше.

Свитчайлд рассмеялся:

– О, мадам, вы даже не представляете себе, насколько тщательно их искал новый раджа! Это был один из местных заминдаров, оказавший нам неоценимые услуги во время сипайской войны и в награду получивший брахмапурский трон. У бедняги от алчности помрачился рассудок. Какой-то умник шепнул ему, что Багдассар спрятал ларец в стене одного из домов. А поскольку ларец и в самом деле по размеру и внешнему виду в точности походил на обычный глиняный кирпич, новый раджа повелел разобрать все строения, возведенные из этого строительного материала. Дома сносили один за другим, и каждый кирпич разбивали под личным присмотром владыки. Если учесть, что в Брахмапуре девяносто процентов всех построек – из глиняных кирпичей, через несколько месяцев цветущий город превратился в груду развалин. Безумного раджу отравили собственные приближенные, страшась, что население поднимет бунт почище сипайского.

– Так ему и надо, иуде, – с чувством произнес Ренье. – Нет ничего отвратительнее предательства. Фандорин терпеливо повторил свой вопрос:

– Так все-таки, профессор, велика ли ценность п-платка?

– Не думаю. Это скорее раритет, диковина.

– А почему в п-платок все время что-то заворачивают – то Коран, то Шиву? Нет ли у этого куска шелка какого-то сакрального значения?

– Никогда не слышал ни о чем подобном. Просто совпадение.

Комиссар Гош с кряхтением встал, расправил затекшие плечи.

– М-да, история занятная, но нашему расследованию, увы, ничего не дает. Вряд ли убийца держит эту тряпку при себе в качестве сентиментального сувенира. – Он мечтательно произнес. – А не плохо бы. Достает кто-нибудь из вас, дорогие подозреваемые, шелковый платок с райской птицей – просто так, по рассеянности, – и сморкается в него. Тут старина Гош знал бы, как ему поступить.

И сыщик засмеялся, очевидно, считая свою шутку очень остроумной. Кларисса смотрела на мужлана с осуждением.

Комиссар поймал ее взгляд и прищурился:

– Кстати, мадемуазель Стамп, о вашей дивной шляпке. Стильная вещь, последний парижский шик. Давно в Париж наведывались?

Клариса снутренне вся подобралась и ледяным тоном ответила:

– Шляпка куплена в Лондоне, комиссар. А в Париже я вообще никогда не бывала.

Куда это так пристально смотрит мистер Фандорин? Кларисса проследила за напраслением его взгляда и побледнела.

Дипломат разглядывал страусиновый веер, на костяной ручке которого золотилась надпись: Mellers souvenirs! Hotel «AMBASSADEUER». Rue de Grennelle? Paris. [8]

Какая непростительная оплошность!

Гинтаро Аоно

4-го месяца 5-го дня

В виду Эритрейского берега

Это тривиальное пятистишье – плод моих полуторачасовых усилий по обретению душевной гармонии. Проклятая гармония никак не желала восстанавливаться.

Я сидел на корме один, смотрел на унылое побережье Африки и острее, чем когда бы то ни было, ощущал свое бескрайнее одиночество. Хорошо хоть, что мне с детства привили благородную привычку вести дневник. Семь лет назад, отправляясь на учебу в далекую страну Фурансу, я втайне мечтал, что когда-нибудь дневник моего путешествия выйдет книгой и принесет славу мне и всему роду Аоно. Но, увы, ум мой слишком несовершенен, а чувства чересчур обыкновенны, чтобы эти жалкие листки могли соперничать с великой дневниковой литературой прежних времен.