Четыре сезона власти: Дебют (СИ) - Вольмарко Андрей. Страница 8

Проклятая кровать. Кому вообще удобно спать так, не чувствуя, что ты лежишь на чём-то? Всю эту комнату, похоже, обставлял какой-то идиот.

Джейн лениво приоткрыла глаз. Да, точно, идиот. Спальни обычно делают для того, чтобы там спать. И она не могла найти ни одной причины, чтобы вешать в них с сотню гербов, две огромные картины с видами города, и это не говоря о потолке, который терялся где-то далеко вверху.

— Чёрт, — раздражённо отбросив одеяло, Джейн одним рывком села, болезненно морщась на пробивающийся из-за штор свет. Первое её утро в роли гонфалоньера Лепорты, в роли защитника города. Что она чувствует?

Похмелье, вот что. Голова болела, в висках стучало, а от света из-за штор её мутило. Куда уже хуже?

Мысль тут же пришла в голову, и она резко обернулась на другую часть кровати. Убедившись, что там лишь смятое одеяло, она расслабленно выдохнула.

— Хоть что-то хорошее, — пробормотала она, протирая глаза. Может быть, этот день…

Стук в дверь отдался болью во всей голове и заставил её глухо застонать.

— Утренняя почта, госпожа.

Джейн сглотнула и обернулась на такую зовущую и приятную кровать. Просто не ответить, притвориться спящей…

Она тряхнула головой, отгоняя соблазн. Всё равно рано или поздно её вытащат и из кровати, и из этой комнаты. Нет смысла прятаться. Джейн вздохнула и, кривясь от боли, плотнее запахнула рубаху.

— Открыто, — уныло пробормотала она.

Вошедший скорее плыл, чем шёл. Джейн видела таких раньше только в Коллегии — сыны благородных родов из Виклада и Ксилматии, следящие за каждым своим жестом и готовые на всё, лишь бы не опозорить честь семьи. Каждое движение рассчитано, каждый шаг отмерен, а каждая будто бы ненароком брошенная улыбка не пропадает зря. Даже подрагивание навощённых усов было каким-то… Чинным.

Он нёс пачку бумаг так, будто бы коснуться её чуть больше чем двумя пальцами будет страшным святотатством, и лицо его выражало благоговейный трепет.

Джейн хотелось бы верить, что перед ней, а не перед письмами.

— А вы… — ей было неловко говорить с ним. Обычно такие типы орали на неё, просили убраться подальше или звали стражу, едва завидев.

Однако этот лишь склонился в изящном поклоне. Боги, похоже, он навощил не только усы, но и лысину.

— Джузеппе Абьеле, распорядитель дворца, ваша милость, — его голос был настолько сух, что Джейн захотелось пить. — Я взял на себя смелость приказать подать завтрак через десять минут. Прошу прощения за оплошность, но кростини сегодня подать не смогу — растяпы на кухне закупили не тот хлеб. Я обещаю — ещё одна такая ошибка, и все они вылетят! Купить пшеничный, когда им ясно было сказано…

Джейн могла лишь ошарашенно моргать, слушая его. «Кростини», чёрт возьми. Она даже не знала, что это — а тут перед ней извиняются за то, что не смогут подать это ей на завтрак. Бесплатный завтрак.

Это как-то отвратительно соответствовало слишком мягкой кровати и огромной комнате. Значит, так эти свиньи и живут. Пудрят людям голову, а затем наслаждаются, сидя у них на шеях за их же счёт.

— Если хотите, — продолжал частить Джузеппе, будто бы вопрос завтрака был важнейшим в его карьере и жизни, — я могу приказать подать…

— Всё в порядке, это мелочи, — дворецкий изумлённо поперхнулся и вытаращил глаза. Значит, он всё-таки не кукла-болванчик, какое облегчение. — Я обойдусь обычной овсянкой.

— Мелочи? Овсянкой? — неверяще переспросил распорядитель, но тут же вернул себе самообладание, вновь принимая сонно-надменный вид. — Конечно, ваша милость. Овсянка, — он гадливо скривил губы. — Как скажете.

Холодный пол обжог ноги, и Джейн торопливо засунула их в заботливо подставленные к самой кровати тапочки. Накинув так же заботливо оставленный халат, она взяла пачку писем и пошла к окну. Боги, на кой чёрт делать такие огромные шторы? Ещё и расшитые так, что их впору повесить в картинную галерею. Сколько эта штука вообще стоит?

Она рванула их в сторону и поняла, почему они занимали всю стену. Потому что шторы должны быть под стать окну.

Открывшаяся картина заставил Джейн забыть о похмелье и изумлённо раскрыть глаза. Такой внушительный вид она видела лишь однажды — когда увидела Веспрем с одного из окружающих его холмов.

Только если Веспрем был похож на растёкшуюся грязную лужу, по какому-то недоразумению растущую ввысь, то Лепорта была белоснежна и прекрасна.

Засыпанный снегом город расстилался внизу, источая в небо клубы пара и дыма. Лабиринт узких улочек был заполнен пёстрыми точками, каждая из которых двигалась. Каждая из которых была человеком.

Её человеком. В её городе.

— В моём городе, — тихо повторила она себе под нос, не в силах оторваться от зрелища.

Величественные колоннада имперского полукруглого театра выступали из-под снега в центре города — и она была её. Великий Храм на Храмовой Площади ощетинился контрфорсами и шпилями — и он тоже принадлежал ей. Она повела взглядом вслед за уходящей далеко влево стеной и сглотнула.

Потому что всё, что было внутри стены, теперь принадлежало ей. И, что гораздо хуже, она принадлежала каждому уголку этого города. Сейчас она стояла там, где обычно стояли те, кого она поливала грязью, критиковала и высмеивала. И ощущение это ей не нравилось.

Она вздрогнула, когда услышала осторожное покашливание Джузеппе сзади. Будто бы кто-то ломает сухие поленья.

— Помимо поздравлений, приглашений и новостных листовок, я взял на себя смелость добавить так же лист дел, которые вам необходимо сделать сегодня, — вкрадчиво проговорил он, и его голос отразился от бесконечно высокого потолка. И упал на Джейн, припечатывая её ответственностью.

Лист дел. Значит, ей придётся играть роль.

— Да, конечно, — проговорила Джейн, опуская взгляд к бумагам. Пахнущие духами и изящные конверты, один дороже другого. Почему богатым каждое мгновение нужно напоминать, что они… Ну. Богатые?

Презрительно фыркнув, Джейн принялась распечатывать конверты.

Первые пять — типичные поздравления, которые она решил не читать после первого же. Если ей захочется почувствовать язык между ягодиц, она выберет кого-нибудь, кто ей самой нравится.

А вот шестое…

На шестом стояла изящная и аккуратная подпись — «Фра Альберт Бернардо».

Неприятное предчувствие кусало кончики пальцев, когда она разрывала бумагу. Дурацкие волосы упали на лицо, и Джейн гневно сдула прядку, вновь опуская взгляд к чёртовому письму. Аккуратный, бисерно-мелкий почерк. Ублюдок явно куда чаще пользуется цифрами, чем обычными словами.

Джейн опустила взгляд, чувствуя растущий ком беспокойства в груди.

«Госпожа Ла-Руссе, простите мне мою вчерашнюю резкость. Эмоции хлынули через край, и мне крайне стыдно за это. Поздравляю вас с победой. Надеюсь, в следующем году вас переизберут. Мне не хотелось бы, чтобы вы отправились на покой.»

На покой — эхом отдалось в голове Джейн. Он уместил угрозу, поздравление и извинение в две строчки — и осталось ещё место для огромной подписи внизу.

— Фра Бернардо, похоже, не знает краёв наглости, — прошептала она. На покой…

Кинжал в подворотне? Виселица за плохое управление городом? Яд во время прощального ужина?

Из череды пыточных инструментов её вырвало вежливое и суховатое покашливание Джузеппе.

— Ваша милость, не знаю, что пишет фра Бернардо, но он может себе позволить почти любую наглость. Его банк — самый прибыльный в Лепорте, и он пока первый и единственный из членов магистрата, который занимает свою должность пятнадцать лет без перерыва.

Джейн нервно сглотнула. Деньги и пятнадцать лет накопления влияния. Худшего врага найти сложно, даже если хотеть. А она не хотела вообще никаких врагов.

А ведь это ещё только середина всех этих бумажек. Джейн сощурилась и с опаской принялась за следующую порцию конвертов.

Дальше — череда приглашений, каждое из которых пыталось перекричать друг друга по красоте оформления. Званый ужин, обед, завтрак, предложение организовать обед…