Зверь (СИ) - Михалин Александр Владимирович. Страница 21

Медленно переваливаясь, змея повернулась спиной к берегу, её хвост начал загибаться в сторону и с самого острого кончика закручиваться в спираль до тех пор, пока не показалась раскрывающаяся и сокращающаяся, будто дышащая сморщенными краями, розовая мокрая дыра внизу змеиного живота. Змея напрягалась и тужилась, вздымала голову, дико ревела и снова роняла голову в хлюпающую грязь — она рожала.

Судорога встряхнула всё змеиное тело, и змея заорала особенно громко, с надсадным подвыванием. Дыра под змеиным животом раскрылась очень широко, вывернулась наружу красными мясистыми краями и выдавила из себя громадное кожистое яйцо в коричневой слизи. Змея сразу же махнула развернувшимся хвостом и толкнула яйцо подальше от воды, а потом, даже не оглядываясь и радостно ухая, неожиданно быстро уползла и погрузилась в мутные морские волны.

Под прозрачной кожицей змеиного яйца зашевелилось черное. Острое, как акулий зуб, лезвие проткнуло пленку яйца изнутри и распороло её. Из пустой яичной оболочки вышло многорукое человекоподобное существо, покрытое железным панцирем доспехов, а в каждой руке оно нёсло орудие боя, страшное с виду и, видно, грозное в деле. Лицо вылупившегося пряталось в полосах металла, и лишь сквозь щель два неподвижных глаза мрачно жгли меня взглядом — будь я только человеком, я бы, наверное, испугался, заорал от ужаса. Глухие звуки исторглись из глубины доспехов:

— Послужи мне!

Многорукий шагнул по направлению к дымящему и гудящему городу, но я сразу же проснулся, уплыл из сонной бессмыслицы, опрометью вынырнул из человеческого бреда, порвав его щупальцами воли, смахнул его остатки пятипалым усилием.

Судя по всему, я окончательно заразился снами от человека, впрыснув в них нечто и от себя. А ведь я в океане никогда не спал весь. Несколько щупалец своими кончиками постоянно слушали океан и будили меня, если кто-то приближался. Мой мозг отдыхал по частям, какая-то долька мозга всегда бодрствовала. Но и сквозь её стражу пробилась человеческая галлюцинация.

Проснувшись в океане, я почесал о свод пещеры режущийся на макушке голобрюха гребень и сразу отправился охотиться. Хотелось есть. А ещё надо было научиться сзывать акул — ведь кто-то должен был убирать неизбежные трупы морских змеев в собственные желудки. Лучших уборщиков, чем акулы в океане не существовало. Я мысленно добрался до мозга первой попавшейся акулы — мозга простого, как пучок жил — и начал дёргать мыслещупом по одной жилке, искать нужную. Дёргал не долго, одна из первых акульих мозговых жил сразу же завибрировала командой:

— Плыви сюда! Тут — жратва!

Так я нашёл полезный участочек в мозгу акулы, зовущий к распространяющемуся в воде запаху крови жертвы, и умел с тех пор хлестать по мозгам сразу тысячи акул приказом, собирать их там, где нужно, на кормёжку, ещё до того, как до них дойдёт сам кровавый запах.

На суше я, проснувшись, умылся, оделся, позавтракал, по-человечески легко, не охотясь, не гоняясь за добычей, достав еду из холодильника, и пошёл прогуляться и навестить мой тайник. Выйдя из подъезда, я не успел сделать и десятка шагов, как меня окружили крепкие хорошо одетые молодые парни. Я спокойно им подчинился и сел в машину, дал зажать себя на заднем сиденье широким твёрдым плечам — я сразу прочёл в кирпичных лицах и головах, что за любое сомнение или неподчинение получил бы удар по черепу. Мне не хотелось ненужных травм. Так я попал в клешни службы безопасности той компании, у которой отнял деньги.

Глава 33. Прощание

Телефон в кармане нежданно подал признаки жизни:

— Ваши документы готовы. Билет на лайнер у нас в офисе. Отплытие через четыре дня, — бесстрастно сообщили мне из туристического агентства по телефону и тут же поинтересовались, — Когда заберёте?

— Прямо сейчас, — ответил я.

Наступала пора последних визитов. Первый — в турагентство, чтобы билеты и паспорт во внутреннем кармане приятно квадратились под пиджаком. Напутствие — лживая вежливость с масочной улыбочкой:

— Счастливого пути!

Удобство состояло в том, что можно было не отвечать. Я и не ответил, стеклянная дверь тихо затворилась за мной.

Таксист не довёз меня до нужного моста на большом пустыре:

— Ямы тут. И стёкла, вон, битые. Без шин останусь.

Не споря, я вышел из такси, взвалил тяжёлую сумку на плечо и пошёл пешком.

Стаю бродячих собак искать не пришлось — она сама высыпалась из кустов на запах моей ноши. Вместо приветствия я открыл сумку и высыпал из неё, стараясь разбрасывать пошире, куски свежего, только что из-под топора мясника с рынка, мяса.

— Угощайтесь, ребята.

Собаки споро расхватали мягкие мясные шматы, изредка по-деловому порыкивая друг на друга, а я зашагал через мост к тайнику.

Посередине арки моста я остановился и посмотрел вниз, на по-весеннему прозрачную, молодую воду, которая, завихряясь от отвращения к изуродованному отбросами дну речушки, спешила выскочить в морской залив. Я снял потрёпанный в охотах рюкзак с оружием и бросил прямо в мрачно веселящиеся водовороты. Рюкзак в полёте ненужно звякнул, всплеснул и утопился. Я оставил только оба самодельных ножа-ветерана и первые пистолеты, один из них — от охранника с отрезанной головой — мои первые трофеи и свидетельство о моей прошлой человеческой жизни.

Оставленное оружие я положил в тайник — не оставаться же тайнику пустому. Должна же была храниться в тайнике какая-то тайна. Затворив камнем секретную щель, я прошёл вниз по речному течению, нашёл обвалившуюся плиту гранита, присел на её наклонную плоскость и омылся в студёной быстрой воде. Где-то совсем недалеко, на дне, под ржавым железом лежал и, наверное, уже начинал понемногу разлагаться труп убитого мной бездомного. Мне показалась забавной мысль, что, возможно, его мельчайшие частицы, молекулы попадают мне на руки вместе с водой, трутся о мои щёки вместе с водяными каплями.

Вожак благородной стаи, лежал сытый на пригретой солнышком пыли тёплого бугорка, щурился в солнечных лучах и, казалось, ждал меня. В довольстве он слегка улыбался, собирая уголки пасти в складочки, расслаблял все мускулы крупного тела. Я опустился рядом с ним на корточки и провёл рукой по толстошёрстой коричневой шкуре от остроухой головы по широкой спине — вольный зверь милостиво разрешил себя разик погладить, дружелюбно понюхав моё колено.

Мы с ним долго разговаривали. И ему, сытому зверю это нравилось. Он медленно моргал в полудрёме. Ему хотелось бы, чтобы мой голос продолжал шевелиться рядом. Он был бы непрочь, чтобы я растянулся рядом на пригорке, расслабил все четыре лапы и отдохнул. Возможно и я был бы непрочь. Но я поднялся на две ноги, отряхнул пыль и пошёл в тот мир, где дома, где люди, в темноту незаметно подбиравшегося тучками с моря раннего и неожиданно пасмурного вечера.

Мои пальцы сами набрали код на входной двери. Привычным когда-то жестом я открыл нужную створку электрощита и, покалывая пальцы о бетонную крошку, нащупал в пыли припрятанный запасной ключ. На уровне замка моя — когда-то моя — дверь белели наклеенные крест-накрест узкие бумажки. Так закон давал мне понять, что я уже вне его послушных стад. Махом ладони я порвал белые бумажные ленты в синих печатях закона, отпер дверь и замер, прислушиваясь. Пахло теплой пылью. На кухне звонко, как в пещере, падали капли из забытого неплотно закрытым крана. Я сделал восемь давным-давно подсознательно считанных-пересчитанных шагов, оказался в нужной комнате и щёлкнул выключателем. К окнам сразу прислонилась лицом любопытная чернота.

В комнате ничего не изменилось. Самое главное — фото на стене висело. И, наверное, мужчина и женщина на фотографии ждали, что я приду. Попрощаться. Они смотрели на меня. Я коснулся их лиц, кончиками пальцев провёл по гладкой стеклянной поверхности — и успокоился, почувствовал усталость и насыщенность. Всё и все остались по ту сторону прозрачной стеклянной стены. Можно было уходить, покидать, уплывать.

Далеко зазвенел выброшенный в окно ключ. Сжал зубы замок захлопнувшейся двери. День человеческих прощаний умер.