Джими Хендрикс, история брата - Хендрикс Леон. Страница 8

— Как ты думаешь, что ты собирался в нём найти? — наконец спросил отец, уже немного смягчившись.

— Я искал в нём музыку, — ответил Бастер, размазывая по щекам слёзы.

Лицо отца снова исказилось, как если бы оно сморщилось само по себе.

— Ты — что? — закричал он. — Что за чёртово любопытство! Что ты сказал?

— Я искал в нём музыку.

Потрошение отцовского радио отметило начало путешествия моего брата в исследование звуков — невидимых радиоволн и частот. Если последовать за ними, то куда они приведут? Однажды увлёкшись чем–нибудь, его было уже не остановить, и неважно, что на это скажет отец, и какого рода наказание последует. Он не собирался удовлетворяться малым, ему нужны были ответы на все его волнующие вопросы.

Отец требовал от нас дисциплины и очень гордился этим. В такие моменты мы с Бастером получали от него вздрючку, так мы между собой называли его попытки призвать нас к порядку. Но это не было наказанием в широком понимании. Не было такого случая, чтобы кто–нибудь из нас двоих, я или Бастер, не был в чём–нибудь виноват перед отцом. Нельзя сказать, что мы уж очень сильно его раздражали, особенно если он был за чертой сознания от выпитого его любимого Сиграма или Лаки–Ладжерса. Когда назревал момент вздрючки, нас с Бастером отец запирал в спальне, а сам усаживался в гостиной наедине с бутылкой и напивался, собираясь отшлёпать нас по задницам. Иногда так мы проводили около часу, всхлипывая и размазывая по щекам слёзы. Я был ещё мал и Бастер защищал меня как мог, беря всю вину на себя, чтобы ни случилось. Когда он чувствовал, что грозит наказание, он никогда не тратил времени на оправдания.

— Прости, отец. Леон тут совсем не причём. Это полностью моя вина, — так обычно говорил он.

Мой брат всегда выгораживал меня и, в конце концов, отец понял, что Бастер жертвует собой ради меня. И со временем, какие бы уловки ни придумывал Бастер, я тоже оказывался бит.

— Подойди, Леон, — произносил он, садясь на кровать.

Обыкновенно, отец отшлёпывал нас ладонью, никогда не беря в руки ремень или прут. По очереди отец клал нас к себе на колени и начиналась вздрючка. Только я собирался зареветь, как всё кончалось. Я выдерживал несколько шлепков, остальные доставались Бастеру. Если проступок был достаточно серьёзен и он считал наказание недостаточным, то назавтра мы лишались мороженного. Чтобы избежать такого поворота Судьбы, мы хныкали, визжали и ревели для большего эффекта. Не вижу ничего плохого в этих ухищрениях, ведь мы были заинтересованной стороной. Выработалось даже правило: больше рёва — назавтра больше мороженного.

Летом 1956 года школа закрылась немного раньше обычного и у нас оказалось незапланированное свободное время. Занятия отменили и мы были предоставлены самим себе весь день и весь вечер. Это было не так уж много, если учесть, что, быстро проглотив завтрак, мы в 4:30 садились на автобус и отправлялись на работу на бобовые, морковные, капустные и земляничные поля. Обычно автобус забирал нас ровно в 5:30, поэтому у нас было достаточно времени. Если мы опаздывали, автобус нас не ждал, ведь для шофёра мы были просто бесполезной малышнёй. Бастеру было 13, а мне только 8 и водитель иногда даже не хотел брать нас, даже если мы вовремя приходили к автобусу. Взрослые часто думают, что дети не могут много работать. Но мы не такие, нам нужны были деньги. Почти все соседские семьи были бедны. И все дети уже знали, что без денег их желудки останутся пусты. Из–за нашего возраста нам оставалась работа только в полях.

По утрам обычно очень холодно, но днём воздух нагревался, а в полях становилось ещё и очень влажно. В полдень у нас был перерыв на игры. За день мы зарабатывали полтора доллара, и на ужин у нас теперь всегда был 15–центовый гамбургер с жареной картошкой. А на сладкое мы покупали себе шоколадный батончик Херши, поскольку в карманах теперь всегда у нас водилась мелочь.

Тем летом, у Бастера появилось новое увлечение — девчонки. Если я, оглядевшись кругом, не находил брата рядом, я шёл искать его, громко зовя его по имени. Обычно он где–нибудь неподалёку тёрся с какой–нибудь девчонкой.

— Тс-с, Леон, — шептал он мне.

— Что вы тут делаете в кукурузе? Прячетесь? — спрашивал я.

Я был слишком мал, чтобы понять, что можно интересного найти в девчонках. Меня они совершенно не волновали.

Эти поля были вблизи Грин—Ривер и после работы Бобби с Бастером шли купаться. Нырять им нравилось больше всего, я же оставался всё это время на берегу. Они подтрунивали надо мной, но течение было слишком быстрым для меня. Мне всё ещё мерещился тот паровоз, который чуть было не искромсал меня в клочья. И у меня не было желания ещё раз испытывать мою Судьбу в быстрине. Так же как и через пути, здесь, через реку был переброшен пешеходный мостик, по которому я спокойно перебирался на тот берег. Я шёл к нему, переходил Грин–Ривер и возвращался к ребятам, которые уже давно играли на противоположном берегу. На первое время это был единственный выход. Но их насмешки меня изматывали. С другой стороны переплыть такую быструю реку — не шуточное дело. Нужно плыть против течения, под углом к потоку, если хотите попасть на противоположную сторону как раз напротив вас.

Не помню, то ли бесконечные насмешки меня достали вконец, то ли мне надоело ходить каждый раз туда и обратно целую четверть мили до переправы, но я сказал себе, с меня довольно. Толчком послужили слова Бобби.

— Ну же, Леон! Ты что, ещё маленький? — прокричал он с того берега, обращаясь ко мне, одним послеполуденным часом, в который мои нервы не выдержали. Стоя на берегу, я весь сжался и смело направился к воде. Дойдя до воды, страх снова охватил меня и я никак не мог решиться прыгнуть в воду. Я взмахнул руками и… шлёпнулся в воду, создав кучу брызг. Тут же река подхватила меня и сколько я ни старался, не мог плыть против течения. С каждым гребком меня уносило всё дальше и дальше вниз по реке.

— Работай ногами! — донёсся до меня голос Бастера с противоположного берега.

Я старался изо всех сил, но это не приносило никаких результатов. Вдруг, нечто совершенно неожиданное попало в поле моего зрения. Мимо, рядом со мной плыла… мёртвая свинья, то всплывая, то снова погружаясь в воду. Она была самого отвратительного запаха, который я только слышал за всю мою жизнь. Но вот запах протухшего жира ударил мне в нос и я начал задыхаться и тошнить. Дышать стало невозможно. И если сейчас же срочно не предпринять каких–либо действий, я сам скоро оказался бы не в лучшем положении, чем эта мёртвая свинья.

Вдруг всё стихло, это моя голова ушла под воду. Последнее, что я видел, это бегущего по берегу Бастера. С минуту вокруг меня была одна тьма, но вот моя голова снова оказалась на поверхности и прямо над собой я увидел тот самый злосчастный мост, по которому мне, вне всякого сомнения, следовало бы перейти реку и в этот раз. Я снова ушёл под воду, закашлялся и сделал большой глоток речной воды. Я быстро шёл ко дну и опять вокруг стало совершенно темно. Хотя первые глотки воды и были достаточно болезненны, я испытал что–то вроде эйфории. Какая–то часть меня уже готова была сдаться — жуткое ощущение.

— Хорошо, — подумал я, полагая, что пришло время попрощаться с жизнью.

Но в этот самый момент, что–то блеснуло у меня над головой. То были ключи от нашего дома, поймавшие солнечный луч и висящие на шее Бастера. Он прыгнул с моста и нырнул по направлению ко мне. Он поднял меня на поверхность и помог мне доплыть до берега, где Бобби вытащил нас из реки.

Не могу сказать, что Бастер успокоился, увидев, как я встал на ноги, и приведя меня в чувство.

— Бог мой, Леон, ты хоть понимаешь, что будет со мной, если с тобой что–нибудь случится? Я получу такую взбучку, какую нам и не снилось!

Не прошло и секунды, как другая мысль завладела им.

— И я бы получил ещё большую взбучку, если бы ты утонул!

И они с Бобби рассмеялись над этим каламбуром.

Второй раз уже брат спасал мне жизнь. Не знаю, что витало в воздухе, когда я так быстро оказался на середине реки. Ещё пара секунд и меня бы уже не было. Впрочем, ему не нужно было бы всё время спасать меня, если бы они с Бобби не подначивали меня.