Страдания князя Штерненгоха (Гротеск-романетто) - Клима Владислав. Страница 18

В конце февраля исчез мой страх, а с ним и все угрызения совести; гасли воспоминания о Хельге. В последние две недели я о ней и не вспоминаю, утопаю в развлечениях, ем невероятно острые мясные блюда, напиваюсь, курю, чураюсь физического труда, не принимаю ванны, на лоне природы вообще не бываю; единственное, в чем эту свинью еще слушаю, это то, что душевно не работаю.

Хельга, Демона, а ну-ка в жопу прыг!

29 марта.

Разверзнитесь, небеса! Сегодня я ее снова узрел, и — долго, долго с ней разговаривал!.. Вы только подумайте, разговаривал как с каждым обыкновенным человеком!..

Вероломная Кюмист!.. Но нет, это не твоя вина, это все паршивая книга; я увидел Хельгу раньше, чем можно было заорать заклинание… Но была ли она призраком? Ведь она была такой настоящей, как мой садовник, который нашел меня сидящим в грязи. Если бы не было так ясно, что ее тело спит вечным сном там, в башне… Я бы от этого сошел с ума.

Я шагал по парку своего замка под набухающими почками деревьев. Была первая половина дня; облачная погода, хотя сыро и ветрено, но тепло; влажное, блаженное весеннее настроение везде. Я рассматривал неприличные рисунки в этой проклятой книге и был так поглощен ими, что голубое дамское платье ударило мне в глаза только тогда, когда я находился на расстоянии трех шагов от него. Поднимаю глаза — и тут же оказываюсь сидящим как раз на кучке жидкой грязи, которую садовник сгреб вчера с дорожки.

— Встаньте, господин князь! — молвила она ласково.

— Не хочу, не хочу, — залепетал я, как маленький мальчик.

— Почему не хотите?

— Потому что не хочу — и потому что не могу.

— Видно, что вы мудрый, — продолжала она так же ласково и тихо. — «Хочу, потому что хочу» — сумма теоретической, «не хочу того, что не могу» — практической философии. Ну, как хотите. Я пришла с просьбой дать мне некоторые объяснения.

— К вашим услугам, — пробормотал я.

Бездонная пропасть ужаса — видеть перед собой живого, говорящего, настоящего, того, кого я несомненно видел мертвым! Ведь нет же ничего на свете более безумно кошмарного!.. Я потерял бы сознание, если бы мой ужас не смягчили удивительная мягкость и приятный звук ее голоса; раньше она так со мной никогда не говорила. И глубоко печален был этот голос, а лицо, ужасно белое и худое, выражало безграничное страдание.

— Я очень хотела бы узнать, что случилось со мной 19 августа — вы помните этот день? — и после этого. Несмотря на все мои усилия, смутные воспоминания не желают проясниться. Я точно помню свою жизнь до самого того дня, хотя теперь он для меня окутан отчужденным расплывчатым туманом, хотя и кажется мне забытым сном… но все, что было потом, для меня кромешная тьма. Мое теперешнее состояние — ужасный парадокс, и я думаю, что превозмогла бы все свои страдания, если бы душа нашла достаточно силы проникнуть, развеять солнечным взглядом мглу невыносимой неуверенности. Так вот, мое последнее светлое воспоминание — это то, что когда я хотела уехать, в одной из комнат вашей крепости у меня было чувство, что я теряю сознание; и знаю, что вы присутствовали при этом. Скажите мне, почему я лишилась чувств?

Я дрожал так, что даже лег в грязь.

— Я — я… Не знаю — скорей всего потому, что на обеде вы слишком наелись…

— Ну да, конечно, именно так все и было. А что произошло со мной потом?

— Я — я… Не знаю.

— Но что вы все-таки делали, господин супруг, когда я лишилась чувств?

— Ага! Я побежал за доктором…

— А когда вы вернулись?

— Я — я уже забыл…

— Так мало я для вас значила, что вы могли забыть о такой вещи?

— Ага! Вас там уже не было. Вы между тем исчезли — скорей всего, вы вышли, в полуобмороке, через парк замка — в соседний лес…

— Да, да, это могло бы так быть. А в лесу я, видимо, опять упала — уснула, а все остальное, это только мой сон, который мне, наверное, снится совсем недолго, хотя и кажется, что он длится вечность. Даже то, что я сейчас говорю с вами, это, пожалуй, только мой сон…

— Да, конечно, это всего лишь ваш сон! — воскликнул я горячо, обрадовавшись, что она этому верит.

— Хотя вы не компетентны решать это, являясь продуктом этого сна, но кому захочется во всем этом разбираться! Откровенно говоря, я пришла к вам не столько с надеждой, что от вас узнаю что-нибудь путное, сколько для того, чтобы скоротать время, развеяться в моем ужасном состоянии. Если желаете, я вам буду рассказывать обо всем, что мне приснилось.

— С большим моим удовольствием.

О, несчастная! — содрогнулась моя душа, — она не знает, что она мертва, наркотизирует себя верой в то, что спит и видит сон… Ибо мысль «я мертв», в сущности, невыносима… Но разве мы, все живущие — не мертвы? И разве все это не наш посмертный сон? И разве мы не более слепы, чем Демона? Она считает свою смерть сном, а мы, идиоты, бдением!..

— Так вот, сначала мне приснилось, что я лежу в небольшом подвале, без единого окошка, освещенным фонарем; вокруг меня — истлевшие кости. Я связана; надо мной стоит мужчина. Я бы многое дала за то, чтобы вспомнить, как он выглядел и что мне говорил. Знаю только, что он меня ужасно стегал до тех пор, пока я не лишилась чувств. Когда я пришла в себя, кругом была абсолютная тьма. Все еще связанная до крови, по рукам и ногам; какая-то тряпка, измазанная дерьмом, во рту; лицо, нос и глаза — все в дерьме; почти голое, превращенное в сплошную рану, тело лежит на острых камешках, острых, истлевших человеческих костях. Черная тишина, тьма, завывающая безумной музыкой времени. И все усиливающийся голод, и еще хуже, чем голод — жажда; и холод. Безумная ярость и ненависть, и жажда мщения, и бессилие, и скука, и ужас от настоящего; ужас и грусть от прошлого; ужас перед приближающейся смертью, которая безмерно страдающей душе только теперь явилась во всей своей жуткости. И безнадежность, так как я знала, что тот, кто вверг меня сюда, оставит меня здесь подыхать, пусть даже у него было огромное искушение освободить меня. Но зачем описывать неописуемое? Я все время со страшными усилиями каталась туда и сюда во тьме, ища своим нечистым лицом на стенах какой-нибудь выступающий камень, чтобы попытаться перерезать об него свои путы; тщетно. О, о… Однако довольно! Ведь это был только сон. Как долго он продолжался по земному времени, не знаю; но думаю, что недели две. Наконец наступил блаженный покой.

А потом новый вид сна; такой странный. Я чувствовала себя лишенной тела. Но вместо него невыразимая тьма давила на мою душу. Невыносимо тяжелый, удушливый, чудовищный аморфный сон, но иной, чем все, что мне снились по ночам до 19 августа. «Таким, вероятно, могло бы быть сознание после смерти, — сказала я себе, — если бы после смерти сознание вообще могло существовать». Я не буду об этом распространяться… Однако, наряду с главными мотивами — тьмой и тяжестью — в этом сне были светлые и легкие моменты; воспоминания о прошлой моей жизни, а может быть, и о более давних жизнях, время от времени вспыхивали молниеносным интенсивным светом в его ночи; иногда я видела, в полном смысле, места, знакомые мне с давних времен, я была там точно так же, как теперь здесь, рядом с вами; так как и эта моя встреча с вами представляет лишь одно из этих блеснувших мгновений в моем черном сне.

Он был бы не так уж плох, если бы не чередовался, с математической точностью, каждые сутки, со сном иным. — На минуту она замолчала и задрожала. У меня волосы стояли дыбом. «Значит, теперь я слышу — может быть, первый из людей — кое-что о том, что будет после смерти…» Хотя я и жаждал услышать об этом подробнее, у меня не хватало отваги спрашивать. А Хельга продолжала:

— Когда кончился сон в темном подвале, тот сон, описанный мною сейчас, блуждающий, туманный, по земному подсчету длился сутки. Потом я услышала слабый, но неописуемо жуткий гул, как будто где-то за горизонтом поднимается метафизический ураган. Я дрожу до самой глубины души, зная заранее, что это относится ко мне и приносит мне что-то особенно жуткое. Он усиливается, и вдруг я чувствую, что меня, теперь одетую в какое-то полутело, поднял дикий ветер, и с бешеной скоростью куда-то уносит. Вокруг меня полная темнота. Но через некоторое время вижу перед собой небольшую багровую звезду. Она быстро растет, приобретает четырехгранную форму; наконец, я способна разглядеть, что она состоит из бесчисленных багровых пятен. Растет — так что я вижу, что это громадное здание, окна которого озарены багровым огнем, пылающим внутри. Длина его фасада этак метров в тысячу, высота такая же. А ураган уже бросил меня в одно из нижних окон. Я очутилась в помещении, освещенном адским огнем. Кошмарные чудовища привязали меня за волосы к потолку, и какая-то машина, снабженная двумястами толстых прутьев, окружавших меня со всех сторон, заработала с бешеной скоростью. Все прутья одновременно хлестали мое тело и голову; через мгновение я превратилась в кровавую кашу. Я потеряла сознание или умерла?.. Но меня тут же привели в чувство огромные клещи, схватили за горло и втянули сквозь потолок на второй этаж. Там они меня швырнули — с телом вдруг опять здоровым, в ящик, полный пчел и ос, и закрыли его крышку надо мной. Мертвую, меня вытащили, воскресили и доставили на этаж третий, где запихнули в бочку, внутри которой ослепительно сверкали тысячи добела раскаленных иголок; и бочка быстро покатилась… В следующем отделении мою голову завязали в мешок, до отказа набитый отвратительными насекомыми: тараканами, гусеницами, пауками и т. д., а также жабами, крысами… Еще этажом выше чудовища привязали меня за мизинцы ног к потолку, вниз головой, и одно из них принялось колоть меня длинными спицами в ноздри, так что острия вонзались прямо в самый мозг; одновременно другое особым приспособлением вырвало у меня сразу все зубы, третье распороло живот, вырвало кишки и налило в брюшную полость ушат кипящего свинца; четвертое засунуло мне в лоно и прямую кишку добела раскаленные железные стержни; пятое разбивало огромным молотком колени; все это происходило одновременно. Я бы продолжила описание, но боюсь, как бы вы не упали в обморок. Короче: за шесть часов я прошла через всех двести помещений от земли до потолка, через следующие шесть часов — еще через двести, которые тянулись вдоль потолка, — так как здание имеет форму правильного куба. Потом это продолжилось по направлению вниз вдоль противоположной стены, а мои пытки в каждом помещении были еще более лютыми, — интересно, что они там способны увеличивать их до бесконечности. После этого все продолжалось вдоль пола на первом этаже. И здесь меня ждало самое ужасное. Уже не телесные: чисто душевные, метафизические ужасы, совершенно немыслимые, которые существуют только для богов, для Бога… Точно через двадцать четыре часа после того, как я попала в это гостеприимное здание, я снова очутилась в помещении, где была вначале. И тут чудовища выбросили меня вон, ураган схватил и унес меня, теперь уже надолго потерявшую сознание, во тьму.