Призрак тебя и меня (ЛП) - Орам Келли. Страница 8

— Мы уже проговаривали это. Такая потеря…

— Доктор Московиц, вы когда-нибудь теряли любимого человека? — Я не выдержу от него еще одну банальность. Не сегодня. — Было такое, чтобы вы встречались с человеком в течение двух лет, любили всем сердцем, а потом этот человек умирал?

— Нет, мне посчастливилось избежать подобной утраты. У меня нет жены или подруги, но я представляю, насколько это…

— Нет, не представляете! — срываюсь я. — Не нужно сидеть здесь и рассказывать мне, что я должна чувствовать, когда вы понятия не имеете, через что я сейчас прохожу. Говоря, что я не испытываю эмоций, или что я не должна их испытывать, вы не убираете эти эмоции, а просто отбиваете желание слушать что-либо от вас.

Доктор Московиц застывает от удивления. Да, эта вспышка мало похожа на мое обычное «говори-ему-то-что-он-хочет-услышать-чтобы-побыстрее-уйти» поведение. Но у меня действительно был плохой день. Я держусь на волоске.

Ему требуется минута на то, чтобы опомниться, и еще как минимум три, чтобы написать о моей вспышке гнева роман. Отложив наконец-таки ручку, он складывает ладони «домиком» около рта. Видимо, раздумывает, как действовать дальше.

Я кошусь на часы на стене. Прошло всего пятнадцать минут этой пытки. Хочется застонать. Одно хорошо: сегодня доктор Московиц может уделить мне только двадцать пять минут вместо обычных пятидесяти.

— Почему бы тебе просто не рассказать мне о том дне? — наконец спрашивает он. — Может быть, теперь, спустя столько времени, ты увидишь эту ситуацию другими глазами?

— О чем тут рассказывать? Мы пошли на вечеринку. Спенсер слишком много выпил, решил поехать домой, а потом перепутал гигантский ствол дерева с пустой дорогой. — Это всего лишь около двадцати процентов правды, но ничего больше ему не вытянуть из меня.

Доктор Московиц, как всегда, не может не задать дополнительный вопрос.

— Почему вы были пьяны?

Я стискиваю зубы и перед тем, как ответить, делаю вдох.

— Я не была пьяна, — огрызаюсь. — В тот вечер я не притрагивалась к алкоголю. Я не пью.

Никак не отреагировав на мою враждебность, доктор Московиц перефразирует свой вопрос:

— А почему выпил Спенсер?

Я пожимаю плечами, молясь о том, чтобы мое лицо оставалось бесстрастным.

— Была вечеринка. На вечеринках подростки пьют.

Но доктора Московица не одурачить.

— Но ведь ты не пила. И судя по тому, что я узнал о тебе, ты не из тех девушек, которые встречаются с парнями, не разделяющими их стандарты. Выпивка на вечеринках была обычным явлением для Спенсера?

Я разрываюсь между ложью и защитой чести Спенсера. И Спенсер, как всегда побеждает.

— Нет, Спенсер не был таким. Он не особо любил вечеринки и почти никогда не пил. А если и пил, то никогда не напивался. Он был хорошим парнем.

— Я тебе верю, — быстро отвечает доктор Московиц.

Поняв, что мое тело натянуто как струна, я пытаюсь расслабиться. Доктор Московиц, вне всяких сомнений, заметил мое защитное поведение и позже подвергнет его детальнейшему анализу.

— Тогда, Бэйли, скажи мне еще раз. — Он не даст мне сорваться с крючка. — Если обычно Спенсер не пил, то почему в тот день он действовал столь нехарактерным для себя образом? Уровень алкоголя в его крови был опасно высок. Случайно так не напиться. Как ты думаешь, почему он так поступил?

Я точно знаю, почему он так сделал. Из-за Уэса. Из-за меня.

— Это была вечеринка в честь футбольной победы. Мы выиграли, когда Спенсер забил победный гол с сорока восьми ярдов. Это был рекорд штата. Той ночью был его звездный час. Может, он просто хотел это отпраздновать.

Сложно сказать, знает ли доктор Московиц о том, что я лгу. Ну, не совсем лгу. Рассказанное — чистая правда, но Спенсер напился не из-за этого. Причина, по которой он уехал и разбился насмерть, в другом.

Знает он или не знает, что я опускаю ключевые детали, но тем не менее доктор Московиц пытается использовать новый подход.

— Хорошо. Давай теперь обсудим другое. Почему у тебя сегодня, как ты выразилась, был плохой день?

Потому что сегодня наша годовщина? Потому что в школе появился Уэс? Потому что мне привиделся призрак моего парня? Ничего этого я не говорю, а просто сверлю доктора Московица взглядом, пока этот придурок пишет заметки.

— Ты счастлива рядом со своими друзьями? — спрашивает он, не отрывая глаз от блокнота.

— С ними хорошо. Как и раньше.

— А что насчет мальчиков? Ты с кем-нибудь встречаешься?

— Нет.

Теперь он прерывает свою писанину и поднимает лицо.

— Почему?

Я решаю — впервые — быть честной.

— Потому что их всех я сравниваю со Спенсером. И они все проигрывают ему.

— Возможно, это изменится, если ты дашь им шанс.

— А возможно они просто хотят залезть мне под юбку.

Глаза доктора Московица округляются, а кончики ушей краснеют.

— Мальчиков в нашей школе можно описать четырьмя словами: спорт, вечеринки, пицца и секс, — перечисляю я, загибая пальцы. — Спенсер был другим. То, что нас связывало, было особенным, и это нельзя заменить.

Странно, но доктор Московиц не спорит со мной.

— Я не предлагаю тебе заменить его. И если никто из ребят не вызывает у тебя интереса, то не встречайся с ними всерьез. Поверь, в конце концов они повзрослеют, и, может быть, в колледже… — Он делает паузу, затем поправляется: — После колледжа ты встретишь другого достойного человека. Но сейчас тебе следует хотя бы попробовать сменить обстановку. Даже если ты не найдешь мальчика, подобного Спенсеру, ты можешь найти друга. Кого-то, кому сможешь довериться, с кем сможешь поговорить. Люди — существа социальные. Мы зависим друг от друга в комфорте и счастье. Пока ты снова не начнешь открываться, твоя депрессия не уйдет. Ты должна дать шанс себе пережить смерть Спенсера, иначе его потеря будет, как призрак, преследовать тебя до конца твоих дней.

Я не могла не заметить иронию выбранных им слов. Хуже всего то, что он прав. Я шумно выдыхаю.

— Мама считает, что мне стоит пойти на школьные танцы.

Доктор Московиц моргает, шокированный моим заявлением. Желание мамы отправить меня на танцы вовсе не является новостью века, просто я никогда не делюсь информацией добровольно. Никогда. Не знаю, почему я это сказала. Наверное, мой мозг еще одурманен встречей со Спенсером. Пусть его породило мое подсознание, но Спенсер просил меня двигаться дальше. Может, в глубине души я сама хочу этого. Может, с помощью галлюцинаций мой мозг просто сигнализирует, что я готова попробовать.

Лицо доктора Московиц загорается от восторга. В его глазах появляется блеск, которого я раньше не видела — самодовольное волнение, которое заставляет меня думать, что он считает этот момент своего рода прорывом.

Перед тем, как ответить, он, чтобы не спугнуть меня, берет себя в руки. Я жду, что он скажет, что посещение осеннего бала — замечательная идея, но вместо этого он неожиданно спрашивает:

— И что ты чувствуешь по этому поводу?

Тот факт, что он не стал давить на меня, порождает желание ответить.

Вау. Возможно, это и правда прорыв.

— Мне страшно, — признаюсь я. — И грустно. Стоит только подумать о том, чтобы пойти, и мой желудок начинает выворачиваться наизнанку. — Я делаю паузу, но доктор Московиц молчит. Он хочет, чтобы я продолжала. Все еще переживая приступ откровенности, я пробую объяснить: — В прошлом году танцы устраивали на следующий день после игры. Когда Спенсер погиб, их почти отменили, но потом позволили ученикам проголосовать. Большинство ребят решили, что Спенсер хотел бы, чтобы танцы все-таки были. Чтобы они хорошо провели время в память о нем, а не сидели дома, оплакивая его смерть. — Я слегка улыбаюсь. — Они были правы. Спенсер хотел бы этого. Но я не смогла пойти на те танцы. Без него — не смогла.

Я осознаю, что у меня текут слезы, только в момент, когда доктор Московиц протягивает коробку с салфетками. Я беру одну, вытираю глаза и нос, затем подхожу к сути проблемы.