Зеркало грядущего - О'Найт Натали. Страница 45

Тиберий метнул гневный взгляд на дочь, но, чувствуется, слова Амальрика пришлись ему по душе, и он довольно крякнул и налил себе вина.

– Молодежь не понимает нас, стариков, – вздохнул он и залпом осушил фиал – Им кажется, что они знают жизнь не хуже, а наш опыт для них никчемен. Им мнится, что мы горазды на слова, а они-то – на дела. А как доходит до этих самых дел, так забывают подтянуть подпругу и падают с лошади, словно перепившиеся крестьяне. Эх-х. Слава Митре, барон, что не вся молодежь такая, есть и другие, вроде вас, или вашего приятеля, – он кивнул в сторону мгновенно насторожившегося Ораста, – которые не брезгуют учением, предпочитают мудрый разговор шумной попойке, а кропотливый труд – валянию с девками на сеновале.

Амальрик неторопливо ел, кивая в такт речей старика.

– Вы все верно сказали о труде! – не унимался тот. – Все время убеждаю своих бездельников, – он кивнул на ухмыляющихся сыновей, – трудитесь, и обретете радость и счастье, а они не слушают старика! Ничего не желают делать. Что за поколение выросло, Митра меня прости, какое-то ненастоящее. Эх, смотришь на вас и жалеешь, что вы немедийцы, видно, этой стране повезло больше, раз там такая молодежь… А вот в Аквилонии я что-то не припомню таких как вы. У наших все больше ветер в голове! Думают только о женихах, – он строго посмотрел на Релату, зардевшуюся от смущения, – или о том, как бы промотать за игрой в кости то, что пращуры их нажили тяжким трудом.

Амальрик усмехнулся про себя. Он любил вот так, походя, сеять смуту в некогда тесном кругу, в нужный момент дергая за нужную ниточку. Человек откровенен только тогда, когда он раздосадован или взбешен, а посему стоит неустанно мелкими шпильками засевать ниву благоразумия, отделяя мужей от жен, отцов от сыновей, и непременно оставаясь при этом лучшим другом той и иной стороны. Порой из этой невинной забавы может выйти нечто стоящее, как, скажем, с принцем Нумедидесом…

И он, решив, что не следует умножать досаду без нужды, легко перевел беседу на другие темы, заговорив, к вящему удовольствию хозяина, о ценах на зерно, о преимуществах хайборийских скакунов над гирканскими, о сукновальной глине и взимании недоимок, показав свою достаточную осведомленность во всех этих вопросах. Наконец Релата дождалась паузы и, краснея и запинаясь, напомнила гостю, что все с нетерпением ждут его рассказа о ночной стычке с бандитами. Чувствовалось, что юной девушке, скучающей в амилийской глуши, хочется послушать о чьих-нибудь подвигах.

Поедая жаркое из лани и потягивая отличное амилийское вино, равное которому делали, пожалуй, лишь в его родной Торе, Амальрик едва успевал удовлетворять любопытство хозяйской дочки, которая аж раскраснелась от его рассказа. Ему пришлось от начала до конца пересказать свою встречу с разбойниками, выслушать сочувственные ахи и охи по этому поводу… Слава Митре, что никто и не подумал поинтересоваться, а что, собственно, делал таинственный гость в их краях среди ночи – казалось, хлебосольные хозяева попросту были благодарны счастливой руке Солнцеликого, что привела в их дом друга.

– А что в столице, месьор? – спросил его наконец Тиберий, когда он закончил, и Винсент и Дельриг, беспрестанно ерзавшие на стульях, вздохнули от облегчения. Они знали, что хотя их отец почти не выезжает из своего поместья и чурается тарантийской жизни, находя тамошние увеселения нелепыми, докучливыми и дорогостоящими, однако при случае не гнушается разузнать новости, и теперь им нечего опасаться. Разговор о политике наверняка займет все оставшееся время трапезы.

– Признаюсь вам, нас с дочерью до глубины души потрясло то, что нам довелось узреть на церемонии Осеннего Гона, и мы поспешили уехать немедленно по окончании охоты. Нравы ухудшаются, мой друг, как ни прискорбно это видеть. Скажите, а что говорят обо всем этом при дворе?

– В столице все по-прежнему, – ответствовал Амальрик, потягивая вино. – Жаль, что вы не присутствовали на пиршестве и карнавале и не видели, как чествуют Главного Охотника за то, что он добыл отменный трофей! – он встретился глазами с хозяином, и тот понял, что гость не расположен обсуждать деяния венценосцев. Но старый вояка не хотел так просто сдаваться, чувствовалось, что ему не с кем поделиться своими соображениями по поводу дел во дворце, и он, неожиданно обретя интересного собеседника, пытался выжать из него все что можно.

– Старики болтают о проклятье Цернунноса, – лукаво начал он, – вот и я думаю, как бы наш король не пострадал от неумеренного пыла своих племянников. Виданное ли дело, чтобы принц охотился на самого Бога-Оленя, хотя ему-то, понятно, все нипочем, а вот королю… Монарх всегда в ответе перед Митрой, за то, что происходит в его вотчине… А Пламенноликий суров, и длань его не знает пощады. Я вот оттого и не остался на давешнем пире…

– Да и пусть себе не знает пощады! – неожиданно воскликнул Винсент, и Ораст, сидевший от него по правую руку, чуть не расплескал вино от неожиданности. – Что нам толку в короле, который только и думает, что устраивать пиры да охоты!

Тиберий поперхнулся и бросил на него испепеляющий взгляд, а брат так двинул ногой под столом, что юнец прикусил язык, залившись румянцем.

– Прошу простить несдержанность моего сына, месьор, – пробормотал побагровевший Тиберий, не переставая буравить взором Винсента, уткнувшегося в свою тарелку, – он еще молод и плохо знает, что клинкам лучше до времени покоиться в ножнах, а безусым юнцам негоже вмешиваться в разговор мужчин! Поверьте, месьор, я найду способ научить его учтивости!

Амальрик развел руками – что, мол, поделаешь, все мы когда-то были такими, и приступил к сыру, который подали, в нарушение амилийских обычаев в конце трапезы, чтобы уважить гостя. Он умышленно не стал заверять владетеля Амилии о том, что не станет рассказывать о словах Винсента при дворе, иначе старый ворчун быстро позабудет об этой любезности. А так, каждый раз встречая немедийца, он будет вспоминать об опасных словах своего непутевого сына и знать, что во власти Амальрика доложить об оскорблении царственной особы начальнику Королевской Стражи.

Обед заканчивали в молчании. Словно некая тягостная пелена опустилась на трапезную. Не слышно было ни ворчания старого вояки, ни перешептывания братьев. Релата, все это время не отрывавшаяся от тарелки, поспешила уйти, торопливо поклонившись гостю. Вскоре, извинившись, удалился и Тиберий, сославшись на предстоящую поездку за реку, к дальнему выгону, чтобы проверить, как клеймят телят. Амальрик поклонился в ответ, вытер губы льняной тряпицей и кивнул Орасту:

– Пойдем, друг мой. Что может быть лучше приятной беседы после сытной трапезы…

Они прошли в покои немедийца, – жрец почему-то не пожелал вести его к себе. Эту деталь Амальрик также добавил к длинному ряду подозрительных, однако достойного объяснения подобрать не смог, да и, честно говоря, ему особо и не хотелось отягощать свой ум – в конце концов у него было достаточно дел и без того, чтобы копаться в странном поведении бывшего жреца, который и раньше-то не отличался ясностью в своих поступках.

Усевшись на низкий диван, накрытый шкурой изюбра, барон налил им обоим вина, хотя знал, что жрец не употребляет спиртного, да и сам он весьма редко позволял себе вкусить божественного сока виноградной лозы, и начал беседу ничего не значащей фразой:

– Ну, как тебе живется у Тиберия?

На лице Ораста неожиданно отразилось смятение, словно юноша не знал, как ответить на этот простой вопрос. Он заерзал на пятнистом ворсе шкуры, смущенно захрустел костяшками пальцев и неуверенно пробормотал, отводя взгляд в сторону:

– Как живется? Хорошо… Да, хорошо, все очень добры ко мне…

Не стоит все же забывать, что паршивец почти всю жизнь провел в храме, отметил про себя Амальрик, – понятно, ему трудно в одночасье привыкнуть к совершенно иному образу жизни, но все же не стал отказывать себе в удовольствии съехидничать.

– А что хозяйская дочь? Она любезна с тобой? – Имя девушки он сразу припомнить не смог, но бывший жрец нечаянно помог ему – он покраснел и сконфуженно промямлил: