Зеркало грядущего - О'Найт Натали. Страница 47

Поначалу, отъехав от замка Тиберия, он вознамерился было повернуть в лес, чтобы поискать там как следует свою жертву. Гандер не мог уползти далеко с перерезанными сухожилиями. Скорее всего, забился в какую-нибудь нору, откуда его выкурить пара пустяков. Эти два сосунка, небось, покрутили по сторонам головами и – наутек, как бы кто не увидел. Но тут же одернул себя. Нельзя! Не приведи Митра наткнуться на вороватых крестьян, решивших втихомолку угостить своих свиней желудями из господского леса… Но что же тогда делать?

Прибыв во дворец, барон отказался от ужина и не раздеваясь прошел к себе в кабинет, где добросовестно перерыл все пожелтевшие от времени свитки, все заплесневелые манускрипты, изъятые у чернокнижников в канун Избиения Волхвов. Ничего не отыскав там, он весь вечер ходил из угла в угол, снедаемый тревогой. Он понимал, что его надежды тщетны – зловещая тайна ментального удара слишком страшна, чтобы можно было доверить ее перу, что его поиски бессмысленны. Но как же быть тогда? Может, вернуться в Амилию! Но почти сутки прошли. Эту тварь мог кто-нибудь обнаружить…

Барон подошел к камину. Что-то похолодало под вечер, чувствуется, скоро зима. Он протянул к огню озябшие руки. Живительное тепло быстро согрело, и пальцы стало приятно покалывать. Амальрик присел на корточки пред разверстой пастью очага и залюбовался языками пламени, которые весело потрескивали на смолистых сосновых поленьях. Он любил смотреть на огонь, получая от его созерцания такое же наслаждение, какое иные получают, разглядывая шпалеры или слушая музыку. Пожалуй, огонь притягивал его гораздо больше, чем люди. Они все одинаковы: мелочны, глупы, завистливы, а огонь каждый миг такой разный. То дик и необуздан как молодой жеребчик, плюется искрами и ревет в дымоход, а то тих, печален и робко рдеет на угольях, напоминая сказочный цветок папоротника.

В комнате стемнело и на задумчивом лице немедийца мелькали багряные отблески пламени, обрисовывая беспощадные губы, хищный нос и раскосые рысьи глаза. Иногда кажется, что в языках пламени видишь города, объятые пожаром, костры с корчащимися колдунами, факельные процессии санитаров, сгребающих трупы во время чумы, извержения вулканов меркнущие светила или лохматые кометы, несущие безумие. И почему-то никогда – освещенные окна заснеженных домов или фейерверки карнавалов. Амальрик провел теплыми ладонями по лицу. И все же чаще эти рыжие, вишневые, алые, пунцовые и пурпурные протуберанцы напоминают танец саламандр, которым поклонялись древние…

Стоп!

Амальрик взвился, чуть не опрокинув каминную решетку. Вот оно! То, что нужно!

Одним прыжком он подскочил к столу, заваленному свитками и томами и стал лихорадочно в них рыться, что-то бормоча себе под нос и отбрасывая лишнее.

Саламандры! Огненные саламандры! Как он мог забыть о них?

Аквилонские жрецы считали саламандру червем, резвящемся в пламени. Туранские мудрецы допускали, что это четвероногий зверь, плетущий коконы, из которых впоследствии, якобы, и добывают парчовую нить. Шемиты были убеждены, что саламандра – это птица Баала, вьющая гнезда в очагах. Она умирает, когда тушат пламя, и возрождается, когда его вновь возжигают.

Амальрик знал, что все это вздор. Саламандра не червь, не зверь и уж, тем более, не птица. Это дух пламени! Огненный элементал! Воплощение одной из четырех стихий, основ мироздания! Древние маги, которые стояли гораздо ближе к природе, чем их нынешние собратья, умели подчинить себе эти огненные существа и заставляли их служить себе. Сейчас! Сейчас он отыщет нужную формулу, и духи огня, словно рой светлячков, послушно помчаться туда, куда он укажет, и выжгут на лигу внутрь, всю землю вокруг проклятого места! Лес станет пустыней: растрескавшаяся почва, обугленные камни и черные остовы деревьев! Ничто живое не уйдет от них! Конечно, пожар может легко перекинуться на какую-нибудь деревню, но, в конце концов, что такое сотня ничтожных аквилонских жизней…

Он нашел нужный свиток и заскользил взглядом по рунам. Эх, жаль, нельзя пользоваться этим заклятьем чаще, чем раз в три зимы. А то бы уж как он отвел душу, превращая в пепел города и веси этой ненавистной державы… Ну ничего, начнем с малого! Он представил себе разбойника, корчившегося в языках пламени, и мстительно усмехнулся. Да, бедняжка, тебе не очень-то будет приятно зажариться заживо…

Амальрик Торский закатил глаза и простер руки над очагом. Губы его беззвучно зашевелились.

ОБРАЗ ОГНЯ

Небольшой отряд наемников, увеличившийся за время странствий по Аквилонии еще на двух человек, выехал на большой амилийский тракт. В этом баронстве удача вновь отвернулась от них, – кого ни расспрашивал Конан, все в один голос твердили, что Тиберий, владетель Амилии, хоть и был неплохим воякой в молодости и немало помахал мечом в свое время, ныне остепенился, полюбил покой, держит всего десять человек дружины – меньше было бы просто неприлично, сообразно с рангом, – и упорно не желает тратить деньги на военные забавы. Врагов у него почти нет, с соседями живет в мире, а если заведется пара лишних золотых, предпочтет скорее купить бычка-трехлетку для своего знаменитого на всю Аквилонию стада, нежели меч или боевые доспехи. Так что для Вольного Отряда здесь работы найтись не могло, и Конан принял решение даже не тратить времени и не заезжать в замок, а прямым ходом направиться в столицу. Тарантия оставалась их последней надеждой.

Семеро наемников неспешно трусили по ровной, широкой, прямой, точно полет стрелы, дороге. Настроение, несмотря на то, что со службой пока их преследовали неудачи, было бодрым. Да и много ли надо солдату, чтобы почувствовать себя счастливым? Чтобы была крыша над головой и горячий ужин, чтобы вино плескалось во фляге, да солнце светило, и пыль не летела в глаза…

Пока всего этого у них было в избытке. Правда, больше половины сбережений Конана ушло на то, чтобы купить на первой же ярмарке добрых коней для Барха и Невуса, взамен тех, что были загублены трольхом; да нанять еще пару крепких молодцов, все на той же ярмарке. Конан не без оснований считал, что отряд его должен быть достаточно представительным, чтобы будущий наниматель заплатил хорошую цену за службу. Пятеро же это не отряд – так, компания оболтусов! Кто захочет с ними считаться?! В планах же его было довести численность наемников хотя бы до дюжины…

И все же, какая досада! Втайне Конан очень рассчитывал на этого Тиберия, ибо немало наслышан был о его подвигах от ветеранов по всему свету. Имя барона до сих пор произносилось ими с уважением. Кто бы мог подумать, что годы способны так изменить человека! И лоб киммерийца невольно морщился под блестящим шлемом.

Если бы он еще отвечал только за себя, насколько проще было бы все сейчас. Деньги, крыша над головой, еда – все это было, разумеется, приятно, однако никогда не являлось для варвара первостепенным. Он без труда способен был вынести любые лишения и нужду, в особенности, если азарт и жажда приключений подстегивали его. Но сейчас он чувствовал себя подобно вольному соколу, которого поймали, спутали лапы, нахлобучили клобучок и лишили свободы. И путами этими была для него ответственность за отряд.

Сперва было не так. Они не так зависели от него, бунтовали, отказывались считать за старшего, и он не чувствовал себя ни в чем обязанным этим людям, словно то были случайные попутчики. Однако после битвы с трольхом в разоренной деревне все переменилось. Даже когда улеглось возбуждение, наемники Йермака продолжали относиться к нему с благоговением, даря нового предводителя безусловной, нерассуждающей и абсолютной преданностью. Это было приятно, знать, что по одному его слову четыре человека готовы сделать все, что угодно, хоть броситься с обрыва в реку… Но Конан в тот миг даже предположить не мог, какую ответственность наложит это на него. Теперь же он чувствовал себя отцом четверых – нет, уже шестерых – неразумных младенцев, жизнь которых целиком и полностью находится в его руках.