Зеркало грядущего - О'Найт Натали. Страница 50

Конан был полон нетерпения. Бесцельно растраченные жизни всегда претили ему, – он и без того видел слишком много смертей. А с этим подбитым гандером ощущал особую связь, как врачеватель с пациентом. Варвар не мог допустить, чтобы труды его пропали зря, и злодейка-смерть обманом отняла у него жизнь человека, которого он своими руками почти уже вытащил из ее жадной пасти. И потому, едва войдя в зал таверны, он по-хозяйски распорядился:

– Сюда его! Кладите прямо на стол – чтобы лекарю удобней было. – И, заметив жмущегося в углу, испуганного видом наемников хозяина постоялого двора, махнул ему рукой, точно отдавая приказ кому-то из своих солдат. – Эй, ты! Есть тут лекарь у вас? Пусть придет – здесь раненый!

Жук с Невусом уже втащили в зал носилки и, повинуясь жесту киммерийца, уложили гандера на длинный деревянный стол.

Но неожиданно суету их прервал возмущенный голос:

– Как вы смеете! Вон отсюда, ублюдки!

Конан обернулся к говорившему. Раздражение, владевшее им с самого утра, искало повода выплеснуться, и он с готовностью принял вызов.

– Ты что-то сказал, нергалово отродье? – угрожающе процедил он смуглому коротышке с круглым, точно тарелка, лицом. – Или, может, я ослышался?

– Не ослышался, падаль! – взвизгнул тот истерично. – Я сказал, убирайтесь прочь отсюда! Вы потревожили мой завтрак. Вам это дорого обойдется!

В руке его возник меч. Киммериец, вдруг осознав комичность ситуации, расхохотался от души. Вот же петух драчливый – ищет ссоры сразу с отрядом наемников. До того уверен в себе, что об опасности и не думает. Привык, должно быть, что любые его приказы исполняются мгновенно, без обсуждения… Интересно, что же это за птица такая? Судя по выговору, откуда-то с запада, из Немедии или Бритунии!

Впрочем, сейчас личность переодетого нобиля мало интересовала киммерийца. Скорей бы привели лекаря, – это все, чего ему сейчас хотелось. А вот парням его небольшая разрядка, пожалуй, придется как нельзя кстати. И, обернувшись к застывшему в ожидании приказов отряду, варвар бросил с ухмылкой:

– Этот благородный господин, похоже, чем-то недоволен. Видно, матушка в детстве забыла научить его хорошим манерам. Пора, кажется, наверстать упущенное!

Наемники заухмылялись, предвкушая добрую забаву.

– Манеры – вещь важная, – с задумчиво-напыщенным видом, так мало подходившим к его плутовской физиономии, протянул Жук. – Молодой господин еще скажет нам спасибо… – И, точно по команде, сильные грубые руки потянулись к переодетому нобилю.

– Прекратите! – взвизгнул тот отчаянно. – Не смейте, скоты! Вы не знаете, кто перед вами…

– Как же… дерзкий щенок, которому давно не задавали трепки, – отозвался на это Невус. – Подрасти сначала, сопляк, а уж потом хватайся за меч! Придется тебя высечь, чтобы слушал впредь старших!

Наемники загоготали. Невысокий рост и правда делал похожим этого драчуна на подростка.

И забияку, невзирая на угрозы и протестующие крики, выволокли на двор таверны.

Что было с ним дальше, Конан не видел, но, судя по истошным воплям наказуемого и довольным физиономиям наемников, забава удалась на славу…

Сам же он присел у камина с большим кувшином вина, что заботливо поднесла ему дочь хозяина, и не спускал глаз с раненого до самого прихода лекаря, точно силою взгляда мог поддержать в умирающем жизнь.

ОБРАЗ ИЗГОЯ

На следующий день Ораст вспоминал свой разговор с Амальриком, удивляясь тому, насколько немедийский вельможа, которого он прежде боготворил, ныне вызывал у него раздражение. Наверное, размышлял он, те седьмицы, которые ему довелось провести в затворничестве, впитывая в себя мудрость таинственных письмен, изменили его натуру куда больше, чем все прошедшие зимы. Он полюбил одиночество, стал находить усладу в тишине, отвык от человеческого голоса; теперь любая болтовня, необходимость отвечать на дурацкие вопросы и самому говорить ничего не значащие фразы вызывали у него нервную дрожь.

Для того чтобы не сталкиваться с дворовой челядью, он сперва старался приучить себя спать в дневное время, когда Амилийский дом гудел от людских голосов, как борть лесных пчел в пору роения. Каждый раз, когда он слышал конское ржание, шум шагов, далекий хохот кухарок или лай дворовых псов, лицо его кривилось как от зубной боли; он не переносил тех посторонних звуков, что нагло вторгались в его закупоренный стерильный мир, нарушают гармонию безмолвного, отвлекали от сосредоточения.

Но работать по ночам было небезопасно – досужие деревенские сплетники могли связать это с занятием чернокнижием, а его отшельническая жизнь и так, видимо, вызывавшая немало кривотолков, грозила в очередной раз закончиться в каземате митрианского монастыря. А уж этого допустить он не мог! Скрижаль Изгоев не простила бы ему отступничества – он чувствовал это, стискивая пальцы от радости, что именно он был выбран Судьбой для грядущих перемен. И оттого бывший жрец навострился затыкать себе уши комочками мягкого воска, что спасало от невыносимой муки слышать и приносило долгожданное отдохновение от земных звуков.

В те редкие часы, когда он виделся с Марной, они также почти не разговаривали – колдунья в совершенстве владела искусством передачи мыслей. Ораст не мог похвалиться тем же, но помаленьку обучился настраиваться в унисон ведьме и разбирать отдельные обрывки тех образов, которые она считала нужным передать ему. Иной раз Марна откровенно издевалась над юным затворником и заставляла его лицезреть обнаженные женские и мужские тела, переплетенные в немыслимых позах и извивающиеся от сладострастия. Когда его начинало лихорадить от увиденного – он судорожно пытался воздвигнуть мысленную стену из прозрачных каменьев, что, как он слышал, помогает огородиться от нежелательного воздействия. Ведьма не противилась его наивным попыткам защититься от ее сокрушающих ментальных выпадов, хотя, Ораст отчетливо понимал это, ей довольно частицы мгновенья, чтобы свирепым ураганом смести его жалкие мысленные постройки, годные лишь на то, чтобы защититься от дурного глаза в ярмарочной толпе.

Вчера бывший жрец вышел проводить своего господина – хвала Митре, он не стал задерживаться в Амилии – и долго махал вслед немедийцу, который умчался верхом на кауром тонконогом жеребце, подаренном ему Тиберием. Барон настоял на том, чтобы гостя проводили до большака его сыновья и несколько охранников («Вы видите, месьор, до чего мы докатились – разбойники хозяйничают во владении благородного вельможи, как у себя дома. Будто мы живем не в цивилизованной стране, а в каком-нибудь Туране»), и Ораст вздохнул с облегчением, когда небольшая кавалькада скрылась из вида за поворотом дороги.

«Никто, – повторял он себе, – никто не должен помешать мне пройти по той стезе, что определили мне Высшие Силы». Он неожиданно покраснел, вспомнив, как пару раз был вынужден заняться рукоблудием, чтобы дать выход раздирающим его плотским желаниям, утешая себя тем обстоятельством, что мужское семя есть неотъемлемый ингредиент большинства колдовских снадобий, и собирая драгоценную влагу в крохотную склянку темного стекла для последующих опытов.

Он спросил себя – а не стоило поведать дуайену о том, что он собирается сотворить с Релатой? В конце концов, в задуманном нет ничего предосудительного – просто первая попытка, проба пера. Он не сомневался, что Амальрик сумел бы оценить все изящество такого шага… Впрочем нет, не стоит лишний раз привлекать к себе внимание. Пусть бельверусский волк не ведает о том могуществе, которое сосредоточено в тонких, изящных руках слуги, который вскоре станет его господином.

Он завозился на жестком ложе. Хватит предаваться воспоминаниям, пора вставать и, после скромной трапезы, приниматься за работу, но, решив подарить себе несколько мгновений блаженства, закрыл глаза и представил прекрасное лицо Релаты. С тех пор, как он решился на этот невинный магический опыт, оно все время оставалось с ним, преследуя словно ночное наваждение, которым карает сварливых жен суровая Дерэкто. Точеные черты, задумчивые, с поволокой глаза, синие в крохотных серых крапинках, густые медные косы. Тонкий стан и нежная округлость груди… О сладостнейшая, мучительнейшая из пыток – видеть созревший плод и не иметь возможности впиться зубами в его мягкую податливую плоть! Ораст чувствовал, что его мимолетная прихоть грозит перейти в безумие, словно коварный труд пифонских мудрецов, который стал управлять его поникшей волей, приказывает не отступать от задуманного, подталкивает к решительным действиям, распаляя костер в его груди. Лицо его пылало как в лихорадке, его бросало то в жар, то в холод…