Зеркало грядущего - О'Найт Натали. Страница 7

Гретиус сделал жест, отвращающий демонов. Грозная фигура Цернунноса не шелохнулась.

– А-а-а! – взревел Нумедидес. – Старый развратник, чья мать понесла от свиньи… Ты горазд лишь осквернять юных наложниц из Тарантийских чертогов, которых водят к тебе одураченные неофиты!

– Опомнись, сын мой! – задребезжал старческий голос Гретиуса. – Пресветлый Митра покарает тебя за богохульство! Опомнись, и проси прощения у Всемогущего, моли, дабы он смилостивился над тобой за надругательство над его слугами. Опомнись, принц, пока не поздно! На колени, на колени перед Солнцеликим!

В негодовании, его обуявшем, жрец привстал на стременах. Высохшая фигура дышала невесть откуда взявшейся мощью. Лицо перекосилось от гнева, старческие ладони с синими набухшими венами яростно теребили священный амулет – золотой круг с человеческим лицом, окруженным лучами, попеременно прямыми и извилистыми. И так было велико его сияние, что подоспевший Валерий непроизвольно разжал пальцы и отпустил рукав Нумедидеса, в который вцепился что есть мочи, чтобы оттащить своего бесноватого кузена, и на мгновение прикрыл рукой глаза. Лицо его в одночасье посуровело, и он нахмурил лоб, как будто что-то вспоминая.

– Прощение? – Глаза Нумедидеса полыхнули бешенством. – Вот тебе прощение, пес! – Он замахнулся мечом на старого жреца, тот испуганно втянул голову в плечи и попытался закрыться от удара морщинистой старческой ладошкой.

Клинок Нумедидеса со свистом разрезал воздух и… высек искры из меча Валерия, который тот молниеносным движением выхватил из ножен и поставил на пути смертоносного немедийского лезвия. Зловещий лязг потонул в громовых перекатах рева Бога-Оленя.

Валерий оглянулся вокруг – все глаза были прикованы к лесному чудищу, и принц Шамара возблагодарил за это Митру – хорошенькая картинка предстала бы взорам аквилонских нобилей, вздумай они обернуться!.. Два королевских племянника машут мечами, подобно пьяной солдатне в придорожной таверне! Валерий поискал глазами Амальрика, опасаясь, что от его внимательного взгляда не укроется их потасовка, но немедийского посланника не было на прежнем месте – должно быть, тот рассудил, что на всякий случай стоит держаться поближе к копьям дворцовых гвардейцев.

Он перевел взгляд на Нумедидеса – тот скалил зубы, как дикий хорь, у которого отняли законную добычу.

– Уйди, Валерий, – прохрипел он, – дай мне проучить этого старого прохвоста!

– Подожди, принц, – крикнул в ответ владетель Шамара, – пройдет время, и ты, должно быть, пожалеешь О содеянном! Жрец ни при чем! Разве это не по твоему приказу чудовище раздразнили случайной стрелой? Ты должен винить лишь себя и просить у богов прощения за собственную безрассудность!

– Безрассудность? – взревел Нумедидес. – Посмотрим, какова воля Митры! Если жрец угоден ему, то он защитит своего слугу от каленого железа! К чему пустые слова, да будет на все Его воля!

И вновь сверкнула молния меча, и вновь ему ответила другая. Они сплелись в один узор, сверкая, как драконья чешуя.

Но вот один из клинков ласково, играючи коснулся морщинистого лба старого жреца. Со стороны казалось, что ничего не изменилось – Гретиус, недвижимый, сидел в высоком седле с резной подпоркой для спины. Лишь те, кто были неподалеку, могли видеть, как на морщинистый лоб жреца набегает темная струйка крови.

Стекает по застывшему лицу.

Капает на парчовую рясу.

Расползается по вышитому образу Пресветлого, окрашивая золото багрянцем.

Сухая ладошка разжимается, и солнцеликий амулет медленно падает на ржавую осеннюю листву.

Принц протягивает руку и перехватывает священный символ, весь в красных каплях…

Жрец Гретиус, наставник Тарантийского Дома, пошатнулся, выпал из седла, но нога его застряла в стремени. Конь его заржал испуганно, вздыбился и понес. Рука поверженного служителя волочилась по земле, оставляя неровную борозду…

Испарина выступила на низком лбу Нумедидеса, он с ужасом посмотрел на Валерия и, наткнувшись на ледяной взгляд шамарца, неистово натянул поводья тяжелого гандерландского скакуна, так что едва не выворотил розовые лошадиные губы. Позабыв про расшитый вензелями платок, отер рукой в бордовой перчатке, поверх которой на пальцах красовались многочисленные перстни, выступившую испарину и яростно пришпорил рысака, направляя его в сторону застывшего Цернунноса.

Холодный пот ручьями стекал по светлому челу Валерия, он хлестнул своего тонконогого гирканского жеребца, и тот, взрывая острыми копытами теплый перегной, понесся к кучке придворных, беспомощно сгрудившихся на огромной поляне вблизи длинных столов, на которых мгновениями раньше красовались серебряные блюда со всевозможной снедью для усталых охотников. Теперь они были перевернуты и темнели своими голыми досками на рыжей листве, вышитые золотом скатерти трепыхались на кустах, а изысканные яства, гордость тарантийских поваров, были разбросаны по земле и перемешаны с Мертвыми листьями и катышками конского навоза.

«…к случились у охотника норовистого, гордословного и кичливого корчи и судороги, и упал он на поляну лесную и стал плакать, выть, биться и кровь изрыгать из себя, и желчь изрыгать из себя, и флегму изрыгать из себя…»

Нумедидес мчался вперед, его немедийский клинок рдел в кровавых лучах заходящего солнца. Неистовый охотничий клич вырывался из его груди, с губ срывалась хула Цернунносу. В этот миг безумия лишь одна страсть владела им – умертвить Бога-Оленя, низринуть древнюю валузийскую мощь, показать, наконец, всему миру, кто есть истинный владыка Аквилонии… Лица мелькали перед его глазами: Релата, Валерий, Амальрик, Троцеро, опять Релата, Валерий, опять Релата… Релата!

Конь Нумедидеса подскакал к величественному Богу-Оленю почти на десять локтей. Нумедидес задрал голову вверх, пытаясь разглядеть страшный лик существа…

– Цернуннос! – завизжал он, кружась вокруг огромной ноги бога на взбесившемся жеребце. – Я, наследный принц Аквилонии, повелеваю тебе преклонить колени пред ее повелителем!

Казалось, величественная фигура Бога-Оленя превратилась в камень. Может он, подобно своим лесным собратьям, не нападал, не издав нескольких кликов. А может, он просто не замечал людей, считая их безвредными муравьями, копошащимися у его копыт.

Но вот новый тяжелый гул опять смял тишину застывшего леса, заставил задрожать и поколебаться твердь под ногами, стряхнул остатки листвы с нагих дерев. Конь под Нумедидесом захрипел и стал медленно заваливаться набок, и безумец с растрепавшимися жирными волосами, едва успев выпростать ноги из стремени, скатился на ходившую ходуном почву.

– Что молчишь, бессловесная тварь? – прохрипел он надрывно. – Ты долго спал во мраке валузийских лесов, но я тебя разбужу! – С этими словами он изловчился и с силой полоснул мечом по ноге гиганта. Но что это? Ему показалось, что он с размаха ударил по гранитной стене… Кисти рук пронзила ужасающая острая боль, меч разлетелся на куски. На ноге исполина не осталось даже царапины. Лишь лишенные зрачков бельма засияли изнутри багровым огнем.

От удара принц покатился кувырком. На лету, краем глаза, он успел заметить огромную яму, из которой торчали корни деревьев с налипшими комьями земли. Он понял, что чудовище спало вековым сном под сенью дубов-исполинов, но шум, производимый охотниками, разбудил его. Нумедидес зажмурился, ожидая, что огромное копыто поднимется и раздавит его, как жука. Он уже слышал, как хрустит, ломаясь, его хребет, явственно ощущал соленый вкус крови во рту… Но гигант не изменил своей позы, словно деяния ничтожеств, копошившихся внизу, не задевали его и не способны были оторвать от нечеловеческих раздумий.

Это придало Нумедидесу силы, и он сел, помотал гудевшей головой и бросил взгляд на свои руки, мгновенно распухшие от удара мечом. В жухлой траве что-то блеснуло. Сердце принца замерло – рядом с ним валялся священный талисман Митры, который он, видимо, обронил, когда падал с коня.

«…демоны, пришедшие из вековых валузийских пущ, не поклоняются солнечному диску. Я не вправе тратить на чудовище силу, отпущенную мне Пресветлым. Это недостойно служителя культа…» – вспомнились ему предсмертные слова жреца.