С любовью, Луков (ЛП) - Запата Мариана. Страница 86

Но это не означало, что я собираюсь молчать, как всем пообещала.

— Да, в школе у меня шли дела не очень. Я ненавидела ее, — медленно произнесла я, следя за каждым своим словом. — И ненавидела себя за это.

Отец сверкнул тёмными глазами, глядя на меня с удивлением.

— Ну…

— У меня были проблемы с обучением, папа. Приходилось тяжело, и мне это не нравилось, — повторила я, не сводя с него глаз и не обращая внимания на взгляды, которыми, совершенно точно, обменивались мои братья и сестры. — Мне не нравилось ходить в... как ты называл это? «Специальный класс», чтобы выучить алфавит, в то время, как все остальные уже читали. Мне не нравилось придумывать различные способы, чтобы научиться писать, потому что мой мозг с трудом отслеживал последовательность букв. Не нравилось, что у меня не получалось запомнить код от своего шкафчика, из-за чего приходилось писать его на руке каждый день. Я ненавидела тот факт, что люди считали меня тупой.

Даже с другого конца стола было видно, как отец сглотнул. Но он сам в этом виноват. Потому что поднял тему, о которой знали все, кроме Ивана и, возможно, Аарона.

— Но ведь есть занятия, которые ты можешь посещать, и методики, которые смогли бы тебе помочь.

Пришлось сдержать вздох, и выместить злость на вилке, продолжая протыкать ею еду в своей тарелке.

— Я умею читать и писать. Дело не в этом. Я смогла научиться. Но все же не люблю обучение и никогда не полюблю. Терпеть не могу, когда мне говорят, что делать и чему следовать. Я не собираюсь заканчивать колледж. Ни завтра, ни через пять лет, ни через пятьдесят.

Лицо папы на мгновение дрогнуло, его взгляд блуждал по столу, будто он что-то искал. Мне было непонятно, о чем он думал, что видел, или почему решил сказать то, что вырвалось из его рта секунду спустя, но отец подытожил свою речь голосом, который прозвучал слишком непринужденно. На минуту мне даже захотелось посмеяться над тем, что для меня оказалось совсем не смешным.

— Жасмин, так говорят только трусливые слабаки.

Я слышала, как ДжоДжо втянул воздух, а вилка Ивана звякнула о край тарелки. Но, по большей части, я сосредоточилась на гневе внутри, бурлящим от его слов. От его долбанных предположений.

— Считаешь, я трусиха? — уточнила я, полностью осознавая, что смотрю на него так же, как и на других людей, когда оказывалась в трех секундах от потери контроля.

— Жас, мы все знаем, что ты не такая, — быстро вмешался ДжоДжо.

Мы с отцом оба проигнорировали его слова.

— Ты не хочешь заканчивать колледж, потому что тебе тяжело. Это слова лодыря, — заявил отец, разрывая мое сердце пополам.

Неужели он не услышал ни единого моего слова?

Сидящий рядом Иван прочистил горло, скользнув ладонью чуть выше по моему бедру и сжав мою ногу, не от гнева, а... Я не смогла определить, что это было. Но, прежде чем успела открыть рот, чтобы защитить себя и высказать отцу, что дело вовсе не в этом, мой напарник опередил меня.

— Я знаю, что я не член этой семьи, но мне нужно кое-что сказать, — спокойно произнёс парень.

Я не смотрела на него. Просто не могла. Разочарование с примесью злобы настолько охватило мое тело, что меня чуть не стошнило.

А Иван продолжал.

— Господин Сантос, ваша дочь — самый трудолюбивый человек из всех, кого я знаю. Она очень настойчива. Если бы кто-то посоветовал ей не напрягаться так сильно, Жасмин только стала бы заниматься еще усерднее. Не думаю, что в мире есть еще один человек, который бы падал столько же, сколько падала она. Но поднимаясь на ноги, ваша дочь никогда не жаловалась, не плакала и не бросала тренировки. Она бы разозлилась, но только на саму себя. Жасмин умна и упорна, — произнёс парень спокойно, сжав мою ногу чуть сильнее, чем раньше. — Она приезжает в комплекс в четыре утра с понедельника по пятницу и тренируется со мной до восьми. Потом идет на работу и проводит там все своё время до полудня. На ногах. Жасмин съедает свой завтрак и обед в машине, потом появляется в комплексе и тренируется со мной до четырех. Три дня в неделю Жасмин берет уроки балета в одиночку, а так же по два часа занимается со мной. Раз в неделю у неё пилатес с шести до семи. Четыре дня в неделю ваша дочь ходит на пробежки и занимается в тренажерном зале после основной тренировки. Потом она идет домой, ужинает, проводит некоторое время с остальными членами семьи и ложится спать в девять. А затем снова встает в три часа ночи и повторяет все сначала. А в течение последних нескольких месяцев Жасмин возвращалась в комплекс, чтобы продолжить тренировку с десяти вечера до полуночи. Потому что гордость не позволила ей попросить меня о помощи. Потом она снова ехала домой, спала три часа и опять повторяла все по кругу. Шесть дней в неделю, — рукой он снова сжал мою ногу, не сильно, но... с каким-то отчаянием. Затем Иван продолжил. — Если бы Жасмин захотела пойти учиться в колледж, то закончила бы его с отличием. Если бы захотела стать врачом, она бы им стала. Но ваша дочь хотела стать фигуристом, и она лучшая из всех моих партнерш. Я думаю, что если чем-то и заниматься, то нужно быть лучшим в своем деле. Вот какая Жасмин. Я понимаю, что учеба важна, но у нее есть способности к фигурному катанию. Вы должны гордиться ею за то, что она никогда не отказывалась от своей мечты. Вы должны гордиться ею за то, что ваша дочь верна себе.

Иван помолчал, а потом произнес три слова, которые убили меня.

— Я бы гордился.

Блядь. Блядь.

Я даже не заметила, как отодвинула свой стул, пока не оказалась на ногах, бросив салфетку, вилку и нож рядом с тарелкой. В груди горело. Иссушало. Сдирало с меня кожу изнутри.

Как Иван мог знать меня так хорошо, а мой отец — нет?

Откуда Луков мог знать обо мне столько и поддерживать, в то время, как мой собственный отец разочаровался во мне? Я знала, что почти не умею читать. Когда была моложе, то жалела об этом. Окончить школу оказалось для меня достаточно трудно, но лишь потому, что все мое внимание было сосредоточено на спорте. Мне бы хотелось быть похожей на других девочек, которые учились на дому или имели частных учителей. Мои слова о ненависти к школе и нежелании возвращаться к учебе были чистой правдой.

Сложно не разочароваться в своей мечте, если ты даже не в состоянии справиться с тем, что являешься никчемной для собственного отца, просто оставаясь собой.

Какое-то жгучее ощущение поднялось к моему лицу, и я почувствовала, что не могу дышать. Мне казалось, я тону, пока протискивалась мимо людей, ожидающих возле стойки администратора, и толкала дверь, чтобы глотнуть воздуха. Пришлось закрыть глаза ладонями и втянуть воздух, изо всех сил стараясь не заплакать. Я. Плачу. Из-за своего отца. Из-за Ивана. Из-за напоминания о том, что я глупая неудачница, независимо от того, как сама вижу всю картину и насколько счастлива. Все произошло слишком быстро. Или, возможно, ко мне, наконец, пришло озарение, насколько сильно убеждения, желания и поступки моего отца повлияли на меня.

Но Боже. Как же мне было больно.

Просто ужасно.

Я могла бы выиграть все соревнования в этом сезоне, и все равно осталась бы глупой, бесполезной Жасмин для своего собственного отца. Разочаровывающей, не способной вовремя закрыть свой рот. Холодной, раздражающей Жасмин с мечтами, которые являлись пустой тратой времени и денег.

Я не была достаточно хорошей, когда он ушел, и все ещё продолжала оставаться для него никчёмной дочерью.

А мне так хотелось, чтобы отец мной гордился. Это все, чего я желала. Хотела быть лучшей для своего проклятого отца. Даже сейчас, после всей этой незаслуженной критики, я продолжала мечтать, чтобы он увидел меня настоящую. Любил меня. Как и все остальные в ресторане.

Мне бы очень хотелось оставаться собой, чтобы Ивану не пришлось рассказывать отцу обо мне то, что он и так должен был знать.

Мои ладони стали влажными, и я втянула воздух. Вдох прозвучал как рыдание и проскочил как «лезвие бритвы» прямо мне в грудь.