Любовник смерти - Акунин Борис. Страница 32

– Одевайтесь, – приказал Эраст Петрович. – Едем.

И больше пока ничего объяснять не стал, вышел в коридор.

Натягивая брюки и рубашку, Сенька спросил сенсея: – Как вы меня нашли-то?

– Номер проретки, – ответил тот коротко, и Сенька понял: мадам Борисенко запомнила номер извозчика, а тот рассказал, куда отвёз седока.

Вот тебе и конспирация, вот тебе и концы в воду.

– А куда едем?

– Смотречь место преступрения.

О Господи, что за охота! Но перечить Сенька не решился. Эти силком, за шиворот поволокут – знаем, кушали.

Всю дорогу до Маросейки Сенька сильно нервничал, и чем дальше, тем больше. Так, выходит, не заарестовали Ашот Ашотыча? Порешили? Эраст Петрович сказал «Самшитовы» – это значит, супружницу тоже? Кто, грабители? А причём тут он, Сенька Скориков?

Полицейских перед лавкой не было, но на двери висела верёвка с печатью, а внутри горел свет. На улице пока было пусто, магазины ещё не открылись, а то бы обязательно народ столпился.

В дом вошли со двора, через чёрный ход. Там поджидал чиновник в синем мундире – тихий, неприметный, в очочках.

– Как вы долго, – укорил он Эраста Петровича. – Я же просил… Протелефонировал вам в полночь, а сейчас половина шестого. Я рискую.

– Извините, Сергей Никифорович. Понадобилось разыскать важного с-свидетеля.

Хоть Сеньку и назвали «важным», но не больно ему это понравилось. Чего это «свидетель»-то?

– Рассказывайте, – попросил Эраст Петрович чиновника. – Что удалось установить при первичном осмотре?

– Пожалуйте сюда, – поманил очкастый Сергей Никифорович. Прошли в комнаты. – Здесь, в задней части лавки, у ювелира было что-то вроде конторы. Жилые покои наверху. Однако туда преступник не поднимался, всё произошло здесь. – Он заглянул в блокнот. – Врач полагает, что Самшитову Нину Акоповну, сорока девяти лет, убили первой, ударив тяжёлым предметом в висок. Тело лежало вот здесь.

На полу у двери была нарисована мелом человечья фигура, не очень похоже, а сбоку темнело пятно. Кровь, догадался Сенька и содрогнулся.

– Самшитова Ашота Ашотовича, пятидесяти двух лет, преступник связал, усадил вот в это кресло. Как видите, всюду кровь: на изголовье, на подлокотниках, на полу. Причём и венозная, и артериальная, разной пульсационной упругости… Простите, Эраст Петрович, я невнятно пересказываю, плохо владею медицинской терминологией, – смутился чиновник. – Вы мне когда ещё пеняли, чтобы подучился, да новое начальство не требовало, вот руки-то и не дошли…

– Неважно, – перебил его Эраст Петрович. – Я понял: Самшитова перед смертью пытали. Резали ножом?

– Вероятно. Или же тыкали колющим предметом.

– Г-глаза?

– Что «глаза»?

– Глаза у трупов выколоты?

– А, вы про хитровские убийства… – Сергей Никифорович покачал головой. – Нет, глаза не выколоты, и вообще картина преступления несколько иная. Посему это расследование решено выделить в особое производство, отличное от дела о Хитровском Слепителе.

– Хитровский Слепитель? – поморщился Эраст Петрович. – Что за г-глупое название! Я думал, его употребляют только газетчики.

– Это пристав Третьего Мясницкого участка полковник Солнцев придумал. Репортёры так и ухватились, хотя, конечно, с грамматической точки зрения…

– Ладно, черт с ней, с грамматикой, – сказал Эраст Петрович, пройдясь по комнате. – Пройдём на второй этаж?

– Незачем. Совершенно очевидно, что убийца туда не поднимался.

– Убийца? Не убийцы? Установлено, что преступник б-был один?

– Видимо, так. Соседи показали, что Самшитов никогда не обслуживал и даже не пускал в лавку более одного посетителя, сразу запирал дверь. Очень боялся ограбления, ведь Хитровка близко.

– Следы г-грабежа?

– Никаких. Даже в лавке ничего не взято, хотя там в стеклянной витрине лежали кое-какие безделушки – гразда, невеликой ценности. Я же говорю: всё произошло в этой комнате.

Эраст Петрович покачал головой, вышел в лавку. Чиновник и Маса за ним. Сенька тоже, чтоб не оставаться одному в забрызганной кровью комнате.

– А это что? – показал Эраст Петрович на птичью клетку.

В ней, откинув хохластую башку, валялся попугай Левончик.

Сергей Никифорович пожал плечами:

– Попугаи – птицы нервные, чувствительные к шуму. А тут, поди, криков и стонов было… Сердчишко не выдержало. Или, может, не покормили его вовремя.

– Дверца открыта. Да и… Э-э, гляди-ка, Маса. – Эраст Петрович взял трупик в руку, передал японцу. Тот поцокал языком:

– Баську свернури. Убийство.

– Да, жалко эксперт не освидетельствовал, – хмыкнул полицейский – видно, решил, что азиат шутит, но Сенька-то знал: для сенсея душа она и есть душа, хоть человеческая, хоть птичья.

– Как понизился профессионализм московского сыска, – печально молвил Эраст Петрович. – Десять лет назад подобная небрежность была бы невообразима.

– И не говорите, – ещё горше вздохнул Сергей Никифорович. – Сейчас не то что при вас. Верите ли, никакого удовольствия от работы. Одной результативности требуют, а доказательность никого не заботит. О торжестве справедливости и вовсе говорить нечего. У начальства другие заботы. Между прочим, – понизил он голос, – я не стал по телефону… Ваше пребывание в Москве не составляет тайны. Я по случайности видел на столе у полицмейстера секретное предписание установить ваше местопребывание и организовать негласную слежку. Кто-то вас видел, узнал и донёс.

Эраст Петрович этому известию нисколько не расстроился, а даже, кажется, был польщён:

– Немудрёно, меня в Москве, знают многие. И, видно, не забывают. Благодарю вас, Субботин. Я знаю, как вы рисковали, и ценю. П-прощайте.

Он пожал очкастому руку, а тот сконфуженно пробормотал:

– Ерунда. Вы бы все же поосторожней… Кто их знает, что у них на уме. Его высочество злопамятен.

У кого «у них» и что за «высочество», Сенька не понял.

Из Самшитовского двора вышли переулком в Лубянский проезд, оттуда повернули к скверу.

У первой же скамейки Эраст Петрович жестом пригласил: присядем.

Сели. Сенька посерёдке, эти двое по бокам. Чисто арестант под конвоем.

– Ну-с, господин Шопенгауэр, – повернулся к нему Эраст Петрович. – Поговорим?

– А чего я-то? – пробурчал Скорик, предвидя нехорошее. – Я знать ничего не знаю.

– Дедукция доказывает обратное.

– Кто-кто? – обрадовался Сенька. – Я Дедукции вашей в глаза не видывал. Врёт она всё, стерва!

Эраст Петрович дёрнул углом рта.

– Эта дама, Скориков (давайте я уж лучше буду вас так называть), никогда не врёт. Помните серебряную копейку семнадцатого столетия, которую я нашёл в кармане убитого Синюхина? Разумеется, помните – вы тогда ещё подчёркнуто ею не заинтересовались. Откуда у нищего к-каляки этакая нумизматическая диковина? Это раз. Идём далее. На месте убийства вы, Скориков, старательно отворачивались, а то и зажмуривались, хотя, по Масиным наблюдениям, отсутствием любопытства не страдаете. Изумления и ужаса, естественных при подобном зрелище, тоже не проявляли. Согласитесь, странно. Это два. Далее. В тот день у вас в кармане, как и у Синюхина, позвякивало серебро, и довольно звонко. Судя по звуку, монеты были мелкие, каких в наши времена не чеканят. А в руке вы несли палку из чистого серебра, что совсем уж необычно. Откуда серебряные россыпи у вас, хитровского г-гавроша? Это три.

– Обзываетесь, да? На «гэ» сироту ругаете? – набычился Сенька. – Грех вам. А ещё приличный господин.

Маса двинул его локтем в бок:

– Когда господзин говорит «это радз, это два, это три», помаркивай. Дедукцию спугнёсь.

Скорик по сторонам оглянулся – никакой дамы вокруг не было. Кого спугивать-то? Однако на всякий случай язык прикусил. Это сенсей пока легонько локотком пихнул, а там может и посерьёзней шарахнуть.

Эраст Петрович продолжил, будто его и не перебивали:

– Хоть я и не собирался расследовать это преступление, потому что занят совсем д-другим делом, но ваше поведение меня заинтриговало, и я поручил Масе присмотреть за вами. Однако новое жестокое убийство, о котором мне нынче ночью сообщил мой давний сослуживец, изменило мои намерения. Я должен вмешаться в эту историю, потому что власти явно не в силах найти убийцу Следствие даже не видит, что эти преступления – звенья одной цепи. Почему я так считаю, хотите вы спросить? – Ничего такого Сенька спросить не хотел, однако спорить со строгим человеком не стал. Пускай говорит. – Дело даже не в том, что от Маросейки до Хитровки, где убили Синюхиных, пять минут хода. В обоих этих злодеяниях налицо две п-принципиально сходные черты, встречающиеся слишком редко для того, чтобы их можно было счесть случайным совпадением. Убийца явно преследует некую грандиозную цель, ради которой не отвлекается на мелочи вроде цепочек и медальончиков из витрины ювелирной лавки. Это раз. А ещё впечатляет дьявольская осторожность, понуждающая преступника не оставлять никаких свидетелей, ни единого живого существа, даже такого безобидного, как трехлетний младенец или п-птица. Это два. Ну, а теперь о вас, Скориков. Я совершенно уверен, что вы многое знаете и можете мне помочь.