Империя волков - Гранже Жан-Кристоф. Страница 71

В рамках этого расследования он консультировался с Жан-Луи Шиффером, тот был признанным знатоком турецкой общины Парижа.

Эта серия убийств может являться ядром весьма сложного дела, уголовного и политического одновременно, выходящего за рамки служебной компетенции не только Поля Нерто, но и судьи Тьери Бомарзо. Это тем более вероятно, что за час до смерти офицер полиции объявил в розыск Азера Акарсу и затребовал ордер на обыск зданий компании «Матак» в Бьевре, одним из главных акционеров которой как раз и является Акарса. Дознаватели показали фотографию этого человека Клотильде Со, главному свидетелю перестрелки, и женщина его безусловно опознала.

Другой ключевой фигурой расследования мог быть Филипп Шарлье, один из комиссаров антитеррористического подразделения, располагающий информацией о зачинщиках перестрелки. Филипп Шарлье, известный сомнительными методами работы на ниве борьбы с терроризмом, вызван сегодня в рамках предварительного расследования к следователю Берна-ру Сазену.

Это запутанное дело возникло в разгар предвыборной кампании, как раз в тот момент, когда Лионель Жоспен объявил о плане слияния Управления по территориальному надзору и Центрального управления службы общей информации. Подобное слияние имеет целью ограничить в будущем излишнюю независимость некоторых полицейских и секретных агентов.

Отключив компьютер, Зема подвела собственный итог событий. В колонку со знаком «+» она заносила спасение Клотильды и вызов Шарлье к следователю. Рано или поздно, но этот легавый ответит за все смерти и за «самоубийство» Лорана Геймза…

В колонку со знаком «-» можно было занести всего один факт, но его значение было главенствующим.

Азер Акарса по-прежнему на свободе.

Она должна обнаружить его как можно скорее, чтобы выйти на того, кто отдает приказы, на главного заказчика. Зема не знала его имени – никогда не знала, но она не сомневалась, что сумеет вытащить на свет божий того, кто стоял на вершине пирамиды.

В эту минуту Зема была уверена в одном: Акарса вернется в Турцию. Скорее всего, уже вернулся – под защиту своих людей, полиции и официальных властей.

Она схватила пальто и выбежала из номера.

Дорогу к нему она найдет в своей памяти.

68

Сначала Зема отправилась на Галатский мост, поблизости от гостиницы. Она долго смотрела на противоположный берег знаменитой бухты Золотой Рог, на Босфор и корабли на водной глади, на квартал Эминону и Новую мечеть с ее каменными террасами и голубями, куполами и башенками минаретов, откуда пять раз в день раздавался призыв муэдзинов.

Сигарета.

Она не чувствовала себя туристкой, просто знала, что город – ее город – может подать ей знак, и тогда память вернется. Прошлое Анны Геймз отдалялось, постепенно уступая место смутным ощущениям и смазанным воспоминаниям о каждодневной жизни наркокурьерши. В них не было ничего личного, ни одного опознавательного знака, который позволил бы ей разыскать своих прежних «братьев».

Зема подозвала такси и попросила шофера покататься по городу. Она говорила по-турецки без акцента и малейших затруднений. Слова пришли сами собой, из-под спуда, как вода, притаившаяся на дне колодца. Но тогда почему думает она по-французски? Последствия психологической обработки? Нет, эта привычка связана с какой-то иной историей, она совершенно очевидно является составной частью ее личности. Когда-то – в детстве ли, в юности – ей была сделана эта страшная прививка…

Зема смотрела в окно, подмечая детали: красный цвет национального флага, золото полумесяца и звезды на полотнище, нависающем над городом как восковая печать; синева стен и каменные монументы, почерневшие от смога; зелень крыш и купола мечети, мерцающие в воздухе всеми оттенками нефрита и изумруда.

Машина ехала вдоль стены Хатун-каддеши. Зема читала названия на табличках: Аксарай, Кучукпазар, Карсамба… Их звучание отзывается в мозгу смутным воспоминанием, но не волнует, не задевает ее.

И все-таки она отчетливо осознавала, что какой-нибудь пустяк – памятник, вывеска, название улицы – может оживить зыбучие пески, сдвинуть с места дремлющие блоки памяти. Вот так же медленно всплывают на поверхность из глубины обломки затонувших кораблей, стоит большой рыбине задеть их хвостом…

Водитель спросил:

– Devam edelim mi? [12]

– Evet. [13]

Хашеки. Низанка. Йеникапи…

Очередная сигарета.

Рычание машин, шарканье шагов прохожих по асфальту тротуара. Кульминация городской жизни и ощущение нежности и покоя уживалось в этом месте. Весенние тени трепетали над толчеей. Бледный свет прорастал из глубин лязгающего пространства. Над Стамбулом плыло серебристо-серое марево, и эта серая патина побеждала все вокруг. Даже у деревьев здесь был потертый, словно припорошенный пеплом вид, успокаивающий разум и утешающий душу…

Внезапно одно слово на афише привлекло ее внимание. Несколько слогов на красном с золотом фоне.

– Отвезите меня в Галатасарай, – велела она шоферу.

– В лицей?

– Да, в лицей. В лицей Бейоглу.

69

Большая площадь в конце квартала Таксим. Банки. Флаги, международные гостиницы. Шофер остановился у тротуара пешеходной зоны.

– Вы быстрее доберетесь пешком, – объяснил он. – Идите по Истиклаль-каддеши. Через сотню метров…

– Я знаю.

Тремя минутами позже Зема подходила к высокой решетке лицея, отгораживающей от внешнего мира тенистые сады. Она вошла в ворота и попала в настоящий лес. Ели, кипарисы, восточные платаны, липы: гигантские стволы, нежная зелень листвы, тенистая прохлада… То тут, то там мелькали серые и черные пятна коры, перемежаясь с пастельно веселой нежностью верхушек молодых деревьев. Кое-где сухие синеватые кусты напоминали прозрачностью слюдяные крылья стрекоз. Казалось, что в этом парке собраны все растения Земли.

За деревьями Зема различала желтые фасады зданий, спортивные площадки и баскетбольные щиты: все это принадлежало лицею. Она стояла в отдалении под деревьями и наблюдала. Стены цвета пыльцы. Серые зацементированные дорожки. На сине-зеленых курточках учеников эмблема лицея – переплетенные буквы S и Gкрасно-золотого цвета.

Она прислушивалась к гулу голосов, этот шум звучал одинаково под любыми небесами: радость детей, отпущенных на волю. Полдень: занятия окончены.

Эти звуки для нее не просто шум, они призыв, знак воссоединения. Внезапно на нее обрушился вал воспоминаний. Задыхаясь от волнения, она села на скамейку и начала всматриваться в картины прошлого.

Ее деревня в далекой Анатолии. Высокое безжалостное небо, саманные хижины, прилепившиеся к боку горы. Полные жизни долины, заросшие высокой травой. Стада серых, как грязная бумага, овец пасутся на обрывистых склонах. Мужчины, женщины и дети, живущие на равнине, похожи на камни, растрескавшиеся от солнца и холода…

Следующая картина, чуть позже. Тренировочный лагерь на территории заброшенной климатической станции, окруженной колючей проволокой, где-то в районе Кайсери. Ежедневные тренировки и учеба. По утрам – чтение книги Альпаслана Тюркеша «Девять Светочей», заучивание националистических заветов и лозунгов, просмотр немых фильмов о турецкой истории. Часы, отданные постижению азов баллистики, стрельбе из автоматического оружия, занятия по рукопашному бою, на которых их учили владеть холодным оружием, за-тверживание принципов действия детонирующих и воспламеняющихся взрывчатых веществ (не дай бог перепутать!)…

Внезапно картинка меняется. Французский лицей. Изысканное, утонченное окружение. Возможно, здесь еще хуже. Она крестьянка. Девочка с гор, попавшая в общество детей из хороших семей. Она уже фанатичка. Ее национализм, осознание своих корней, ее идеалы плохо уживаются с левацкими взглядами выходцев из буржуазных семей, сплошь и рядом мечтающих стать европейцами…