Прорывая мрак времён (СИ) - Ермакова Александра Сергеевна "ermas". Страница 2

— Чего вылупилась? — шикнул и отвернулся, злясь скорее на себя. Опять нервы ни к чёрту.

Несколько секунд тишины и прострации… Труп! Работа! Сосредоточиться!

Миленькая девочка. Худенькая, с небольшой грудью, выпирающими рёбрами, натянувшими кожу, впалым животиком, узкими бёдрами. Тёмный треугольник волос, а из-за длинных ног на вид нескладная. Помнится по развитию школьников… Невысоким и пропорциональным физкультура даётся куда проще. А таким, как номер 212 — с трудом. Пока от мозга к конечностям дойдёт сигнал — пройдёт уйма времени. Вот и получалось, пока среагирует девчушка-нескладушка, другие уже стартанули, мяч отбили, что уж говорить о прыжках, ударах… И смех, и грех…

Виктор замер. Быть того не может?!.. Веки девочки встрепенулись?.. Хрень… Всматривался до рези в глазах. Склонился убедиться, что труп — труп. Холод… ничего более. Поднес зеркало к губам — нет дыхания. Проверил пульс на шее — ни толчка.

Что за чертовщина?.. Спирт — больше не спасение. Нужно переходить на другие сильные вещества… Так! Пора начинать! Включил любимый диск с реквием Моцарта. Закрыл глаза, погружаясь в медитацию. Мир спокойствия и умиротворения. Пару взмахов, словно палочкой дирижёр. Ещё несколько размеренных вдохов и распахнул веки. Включил диктофон:

— Тело… — Дотошно выискивал раны, язвы, синяки, хоть что-то, объясняющее причину смерти. — Череп — без видимых травм. Также — уши, нос, рот, зубы… шея… — Поднял одну руку, вторую. Ощупал подмышками. Пальцы скользили по телу как утюг, отглаживающий полотенце. Грудь, живот. Заученными движениями проверил ноги, ступни. Перевернул труп на бок. Констатировал, вернув обратно: — На теле видимых повреждений не обнаружено.

Взял скальпель, глянув на настенные электронные часы — четыре нуля. Полночь! Время колдовства, приспешников тьмы — ведьм, нечисти и нежити. Странно, с чего пришло такое сравнение? Повернулся к трупу… Кошка! Виктор застыл, не в силах пошевелиться. Тело словно парализовало — руки, ноги онемели, язык прилип к нёбу. Вместо крика вырвался едва слышный хрип. Зверь, окутанный прозрачным серебристым облаком, не отреагировал. Задние лапы упирались в грудь девочки, верхние в щёки. Морда склонилась над лицом, будто гипнотизировала. Из распахнутой пасти в приоткрытый рот лился чистый красноватый свет — перетекал как неспешная река. Секунду тянулся и оборвался — кошка, как стояла, так упала.

Выдохнуть не удавалось. Сердце лихорадочно заколотилось — то сжимаясь до боли, то выдавая сильный толчок. Перед глазами пелена. Ужас лишил способности связно мыслить. Виктор выронил скальпель, не в силах двинуться с места. Девочка сморщила нос — скривилась, будто съела лимон. Веки затрепетали… картинка ускользнула… чернота утянула в омут.

Глава 2

22 июля 2005 года

Катя вдохнула глубже — жива! Свежий воздух — свобода! Выйдя из больницы, приставила руку козырьком, пряча глаза от ослепляющего солнца и кишащего разноцветия: люди, рекламы, вывески, машины. Первый раз за месяц после воскрешения вышла на улицу. «Клиническая смерть», — так написано в справке. Как хорошо, что нет телевизионщиков. Вспышки, съемки, интервью достали за это время. Папарацци перестали интересоваться, когда врачи заверили: Выходцева Екатерина — не уникальный случай. Такое случается, правда, крайне редко. Привели уйму других, более значимых примеров, отбив ажиотаж к ней. Правда, они, всё же помучили ещё с недельку, а потом шумиха утихла.

На душе тревожно! Хочется озираться, чего-то высматривать. Застоялый воздух усугублял самочувствие тяжестью и сухостью. Впрочем, как и всегда. Чего удивляться? Ростов летом безжалостен.

А вот и предки! Радости не прибавилось… Нет, конечно, хорошо, что приехали забрать, но ощущения странные. Словно чужие давят, заставляют делать, что не хочется. Так успокоиться! Любимые приближаются. Перескакивая через ступеньки, бежал отец. Худощавый, долговязый. В бежевых льняных брюках и развевающейся рубашке с коротким рукавом. На бледном, осунувшемся лице светились зелёные глаза. Мать за ним не поспевала — фиалкового цвета туфли на высоченных шпильках и короткое платье в тон, всё же не созданы для бега. Каблуки звонко цокали по цементной лестнице, отдаваясь болью в голове.

— Доча… доча… — махала она.

Невысокая стройная блондинка с аристократическими чертами лица. Голубые глаза и губы слегка подчёркнуты неярким макияжем. Волосы с идеально уложенной стрижкой каре. Мать всегда следила за собой, чему и учила. Хотя часто досадовала, что дочь так на неё не похожа. «Вся в отца!» — с сожалением и глубоким сочувствием протягивала она: «С такой внешностью трудно найти мужа. Радует, что пока не толстая». М-да… Обижаться? Конечно, обидно, что не оправдала надежд матери, но гены… С ними ничего не поделать!

— Девочка моя, — отец, подскочив, сжал в объятиях. Видно, что переживал — вон как похудел.

— Па… всё отлично! — поморщилась Катя. Пятнадцать лет, а тискали словно ребенка. От стыда сгореть недолго.

— Прости! — взял себя в руки папа и чуть отступил: — Рад, что ты…

— Доча… — мать давилась слезами. Боже! Катя закусила губу — диссонанс видеть зарёванное лицо выглядящей с иголочки женщины.

— Ма, перестань, — передёрнула плечами и огляделась. Мужчины… женщины сновали в дверях приёмного покоя. Некоторые косились, а большая часть пробегала, не обращая внимания. Всё равно неудобно. Родители приехали забрать и так себя ведут. Что она маленькая? — На нас все смотрят. Мне стыдно.

Мать смахнула пальцем слезу и покачала головой:

— Как ты похудела, — укоризненный взгляд скользнул сверху вниз. Катя обхватила плечи руками — мама поправила рукав её футболки. — Посмотри, на тебе всё висит, как на вешалке.

— Пойдёт… — шикнула, одернув подол бордовой юбки-карандаш в тонкую полоску.

— Почему не разрешила забрать из палаты?

— Потому что взрослая, — уставилась вниз, рассматривая пёстрые туфли-лодочки. — Мне неудобно, что вы всё время сидели в палате. Я жива! Хватит на меня так смотреть.

Подняла глаза и поморщилась — мать вновь разревелась. Только натянуто, что ли… Как неумелая актриса, исполняющая роль и выдавливающая из себя слёзы. Отец нежно её обнял и легко коснулся губами лба:

— Ч-ш-ш… у неё возраст — взрослая, — успокаивал. — Себя вспомни, — кивнул: — Пошли, Катюнь. Твои вещи уже спустили — они в багажнике. Домой! Врачи сказали, что на улице нужно бывать часто, но недалеко от дома.

За что люблю папу, всегда трезво мыслит, чувства не напоказ. Если сказал — сделаю — кровь из носу — сделает! Единственное, почти всегда на работе. Лаборатория, пробирки, исследования… Может месяцами над опытами корпеть. Вот тогда — скучно и одиноко, а дома — хоть удавиться. Мама всё накипевшее, ясное дело выливала на того, кто есть. Доставалось часто. Нет, не била, но… Она, конечно, тоже хорошая, но больше недовольства ощущается, осуждения. Это не так, это не то. Не так одеваешься, не так смотришь. Куда идешь? С кем идешь? Зачем умерла? Замечательный вопрос, даже папа обомлел. Так посмотрел на мать… Хотелось нагрубить: «Ой, так в школу не хотелось! Дай, думаю, для разнообразия умру!» Видимо, поэтому папа и пропадал в лаборатории. Чтобы глупости от мамы не слышать. Вроде любишь её, но… отдых нужен всем.

Не глядя по сторонам, последовала за родителями. Села в авто и уставилась перед собой. Странно все, чужое и пугающее. Словно уснула в одном мире — проснулась в другом: раздражительном и назойливом.

— Кать, всё нормально? — встретилась с обеспокоенным взглядом отца в зеркале заднего вида. Он управлял машиной, ловко крутя «баранку» и юркая в освободившиеся участки забитой трассы.

— Да, пап… Всё путем! — сложила руки на груди и откинулась на спинку сидения. Мать рядом. Лучше не смотреть — ещё разревется, а это раздражало, и так голова с самого утра раскалывалась, будто церковники там колокольню устроили. Врачам не сказала, тогда бы не выпустили. Вновь анализы, датчики, уколы… И так консилиумы собирали — совсем замучили вопросами и тестами. Как, да что случилось? Упала и умерла! Если бы знала, сама диссертацию написала.