Прорывая мрак времён (СИ) - Ермакова Александра Сергеевна "ermas". Страница 4

— Держи суку! — гоготал в бешеном азарте.

Отскочив в сторону, юркнула мимо. Позади раздавался нарастающий топот и шумное пыхтение.

— Не уйдешь… — настигали пугающие голоса.

Накатывал животный ужас. Жар опасности, неминуемой беды. Уже ощущались крепкие пальцы. Не убежать! Поймают. За плечо дёрнуло обратно, ноги запнулись — тело пронзило, будто мириад игл воткнулись разом. Почва ускользнула, и Катя рухнула навзничь. Руку выворачивало с адской болью. Тащило по тротуару — асфальт обжигал спину и ягодицы. Кричала, визжала, извивалась, лягалась, царапалась как дикая кошка. Лица мужиков маячили сплошным пятном.

Злобное шипение сопровождалось грубыми рывками — собственные зубы клацали в такт, на губах сладковатый и соленоватый привкус. Вмиг подняло на ноги — перед зарёванными глазами расплывалась наглая рожа тощего. Победоносная улыбка не сулящая ничего хорошего…

— Помогите… — отчаянный крик рвал связки и умолк — жгучая боль в затылке вспыхнула взрывом звёзд, мир окутал сумрак…

Невесомость давит на голову. От качки подташнивает, будто плывешь на надувном матраце по волнам. Подняться невозможно, солнце перегревает голову. Наступает апатия — пусть, что будет… Но нарастающий шум, как назло, режет по ушам. Горло стеснено удушьем. Катя судорожно вдохнула и распахнула глаза — изо рта выплеснулась едкая жидкость. Внутри горит, шею не отпускает — сдавливает сильнее, в носу стойкий запах спирта. Рвешься из капкана, но, ни руки, ни ноги не слушаются, как прикованные. Задёргалась, избавляясь от цепкого хвата — кислорода не хватает. Сознание то уходит, то возвращается. Вынырнув очередной раз и глотнув воздуха, зашлась кашлем. Гогот мужских голосов смешивается с орущей музыкой. Челюсть сдавливает, будто клешнями. От скрежета собственных зубов хлыщат слёзы — горлышко бутылки входит в рот. Отчаянно крутанулась, избегая нового приступа удушья, но внутри уже булькает, клокочет — жгучая вода вытекает наружу. Шею вновь сдавливает, приковав на месте.

— Ничего, сучка, — хрипловато смеется толстяк. — Это вкусно.

Выдёргивает бутылку — Катя глотает спасительного воздуха. Едкая влажная пелена застилает глаза. Они так болят, что открывать не хочется. Вновь кашель. Мучитель рывком поднимает и вдавливает в спинку сидения. Рядом вжикает воздух, щёку обжигает словно кипятком. Всплеск звуков истончатся, сливаясь в один писк — высокий и протяжный. Катя прижимает онемевшую ладонь к лицу — на губах привкус металла. Язык опух.

Картинка ускользает — чёткости нет, образы: блеклые, размазанные… Мужские, искажённые оскалами, ухмылками физиономии… Жирный, откинув голову, разражается безудержным смехом… Фокус то проявляется, то пропадаёт. Мелькает огромный кулак, и скулу снова опаливает огнём. В голове проносится звон стекла и новый свист воздуха. Раздаётся хруст, и лицо словно вминает в стену — нос не дышит, во рту мелкие сколки, теплая сладкая жидкость.

— Щас я тебе дам… — хохоча, хрипит жирный.

Перед глазами расплываются очертания покачивающегося прозрачного пакетика с белыми капсулами. Как в замедленной съемке: туда-сюда. Они как гипноз: завораживающий и подкорках сознания — пугающий до чёртиков. Катя отшатнулась, дыхание снова перехватывает — толстяк заваливается, давая массой:

— Лежи… — шелестит едва различимый голос над ухом. Жирдяй подрагивает, обжигая похотью и наслаждаясь властью.

Вновь рывком откидывает на спинку — Катя, хватаясь за горло, судорожно вдыхает. Толчком чья-то нога в чёрной туфле упирается в грудь. На шее смыкаются цепкие пальцы, вынуждая открыть рот. Катя вымученно мотает головой. «Тиски» сдавливают крепче, перескакивают на челюсть — нажимая с такой силой, что приходиться разлепить губы. Вместе с воздухом попадаёт и таблетка, и следующая порция водки. Мерзкий скрип зубов повторятся, стекло бренчит, в горло льется порция горячительного. Нос удерживают — Катя сглатывает. Закашлявшись, проваливается в невесомость…

Сноп искр летит каруселью и возвращает в мир слышащих. "Свинцовые" веки удаётся поднять не с первой попытки, нет сил даже кричать, на щеках жжёт. Потное лицо перед глазами — толстяка усердно пыхтит:

— Хочу, чтобы видела, — опускает голову — сопя, побрякивает металлом, явно сражаясь с ремнём. Плотоядно улыбается и бедро словно обжигает крапивой. Раздаётся треск ткани. Жирдяй враз подтаскивает к себе. Недолго пристраивается… толчком качается вперёд — боль пронзает низ живота, с губ срывается хрип…

— Смотрите-ка, — смеется насильник, — она мычит от удовольствия. — Продолжает втыкаться, будто кол вгоняя, склоняется и прикусывает ухо: — У тебя никогда не будет лучшего мужика! Советую меня запомнить…

Двигается резко и чётко… Всё жестче, сильнее, наращивая темп. Сжимает, тискает, щипает, точно выдирает сорняки с грядки. Стонет, содрогается и вновь продолжает… Переворачивает, выслушивая извращенные советы других. Крутит, истязает уже онемевшее тело. Катя жмурится — хорошо, что боли не чувствуется. Звук истончается. Главное, запомнить тварь и остальных… Так просто не подохнуть. Убить, скотов, что бы ни случилось. Месть… Сладкая и столь заветная… «Впитывать» всё, что можно уловить. Потное ожиревшее лицо с крючковатым носом. Маленькие серо-голубые глаза. Узкие губы. Свисающий двойной подбородок.

— …девственница, — ржал скот. — Я — первопроходец…

Тяжёлая и угнетающе тёмная невесомость, наконец, накрывает.

Катя вновь очнулась, не с первой попытки приподняла веки. Тела будто нет. Ничего — чувства отмерли, жив только мозг. Теплится, борется за последние воспоминания. Картинки мелькают, но их смысл остается неясен. Сменяющиеся мужские лица — то смеющиеся, то сосредоточенные… Кожаная обивка молочного цвета машины… Сигареты, витающий дым, поблескивающие бутылки… Мир словно в вакууме.

Оглушающую тишину нарушает нарастающее прерывистое шипение. Звук четче — ушей косаются обрывки слов. В голове же тот самый голос, кричащий: «Бежать!» Он науськивает: «Запомни все мелочи, детали… Месть сладка… Ты обязана помнить».

— Давай её разрежем, — летело далеко и протяжно, — а кусочки раскидаем по дороге… — усилился голос.

Картинка фокусируется. Всё та же машина. Жирный рядом. Глубоко затягивается и, выпуская облако дыма, склоняется к ней, где тело уже ничего не ощущает. С серьёзным видом, усердно пыхтит, туша сигарету.

— Нет, это уже слишком! — отрезает, выпрямившись, — но сдохнуть должна. Вась, давай к свалке, — буднично командует через плечо…

Снова повисает вакуум, реальность замирает. Тишина…

Дверца машины распахиваются, и свет ударяет по глазам. Падая навзничь, Катя ударяется затылком — в голове нарастает звон. Провал… Очнулась… Жирный тащит за ногу и даже не напрягается. Останавливается, отпускает, будто хлам держал. В толстой руке с пальцами-колбасками блестит пистолет…

Да… Умереть! О большем не мечтала.

Взгляд скользит мимо насильника — вдаль. Как же давно солнышко так не радовало. Ласковое, не жгучее. Оно склоняется за горизонт, облизывая последними лучами землю. Размытая полоса с красноватым свечением… принесёт покой…

Па, ма… простите…

Глава 3

24 июля 2005 года

Чья-то злая шутка? Насмешка высших сил?

Шлепанье босых ног, звонким эхом отлетая от стен, исчезает в сумраке коридора. Сердце колотится как сумасшедшее. Катя вновь мечется от двери к двери — закрыто… Всё знакомо до ужаса, сковывающего тело. Темнота, холодный пол, коридор, двери… Мир рухнул, настал «день сурка», заставляя переживать навязчивый сон, вновь и вновь. Непрекращающийся кошмар затуманенного сознания. Где выход? Дыхание перехватывает, отдаваясь болью в груди. Катя оглядывается — две зелёные точки стремительно приближаются. Чёрт! Неужели опять? Кидаётся к очередной двери, цепляется в ручку — снова заперто. Бросает опасливый взгляд через плечо — преследователь неумолимо настигает. Мчатся дальше. Дверь… ещё одна… толкает — закрыто. От отчаянья чуть не заревела. Паника накрывает с головой. Впереди брезжит свет: слабый, едва просачивающийся сквозь темноту коридора. Туда! Там спасение… Ступню пронзает острой болью, нога подворачивается — мир качнулся. Катя вскрикивает, и летит вниз, гулко стукнувшись локтями и коленями. Ладони скользят по гладкой поверхности, их словно обдаёт кипятком. По щекам бегут обжигающие слёзы. Как же больно! Чёрт! Переворачивается, глаза не отрываются от приближающихся огней. Опять не успела… Упираясь саднящими руками в пол, ползет как рак. Вскакивать поздно — оно рядом — еле улавливаемое очертание небольшого зверя. Глаза грозно сверкают изумрудами… стремительный рывок… и удар. В груди расползается тупая боль, точно от столкновения. Фейерверк звёзд проносится каруселью, увлекая в черноту.