Путешествие капитана Самуила Брунта в Каклогалинию, или землю петухов, а оттуда в Луну - неизвестен Автор. Страница 21

«Я желаю, — примолвил он тогда, — чтобы ложный блеск мира не воспрепятствовал исполнению сего праведного намерения. А чтобы оказать тебе всевозможную помощь, в той надежде, что ты когда-нибудь к нам придешь, то мы покажем тебе мир в настоящем его виде, то есть, мы удержим на несколько времени души спящих, дабы ты мог видеть, сколь несправедлив и суетен человек во всех своих желаниях. Знай, что душа, оставляющая во сне тело, в состоянии обратить совсем на другое те предметы, которые она ему представляет. Она воздвигает огромные здания, представляет моря, земли, птиц, зверей и все, что только вздумать можно. Прими сперва немного пищи; а потом станем мы тебя забавлять и в то же самое время подавать тебе наставления».

Стол уже был накрыт и как меня, так и Каклогалян к оному пригласили. Я приметил, что между сим столом и столом Агличанина и моего хозяина не было никакого различия ни в качестве, ни в количеств яств.

По прочтении молитвы сел всякий на свое место и наблюдал глубокое молчание. После обеда взял меня Абрагио за руку и повел в одно приятное поле, которое красотою своею всех искусством сделанных садов превосходило.

«Взгляни, — сказал он мне, — на стоящую здесь тень; рассмотри ее, и познай попечение и бремена богатых».

Тень сия представляла совсем иссохшее и голодное тело, лежащее на сундуке, наполненном деньгами. По сем показались три ужасные страшилища: бедность, отчаяние и смертоубийство, которые весьма живо на лицах их изображали то, что они представляли. Они старались из окон того старика выломить железные прутья; но в то самое время, как сие делали, все вдруг исчезли. Я спрашивал, что бы сие значило. На то отвечал мне мой провожатый, что страх, в котором старик находился, увидя во сне воров, разбудил его, и чтобы я, если бы он опять заснул, тень его паки увидел. Лишь только успел Абрагио сие выговорить, как увидел я опять того старика с разобранным щеголем, который оказывал ему глубокое почтение. Я довольно внятно услышал, что он ему говорил так: «Не думаешь ли ты, государь мой! что я только из одних денег составлен? и не воображаешь ли ты себе, чтобы все сокровище целого народа в состоянии было удовольствовать твои неистовства? Дружба, кою я к тебе имею единственно для твоего отца, который мне был хороший приятель, побудила меня занять денег у моих друзей, дабы не допустить тебя до крайности. Однако ж посмотрю, не могу ли я еще сыскать тебе тысячу. Я желаю только, чтоб состояние твое позволяло заплатить сию сумму, и чтоб мне от любви к тебе и самому не прийти в разорение. Ты знаешь, что я по тебе поручился, и если заклад, который ты мне дал, не хорош, то я пропаду. Я уверяю тебя, что никак не возможно достать столько денег менее 15 процентов; да еще и слава Богу, вить ныне деньги очень редки.

Мне, правотко, очень жаль, что такой изрядный молодец должен быть без денег. Я за свой труд не получил ниже на пару перчаток. Я знаю, что для тебя это очень неприлично. Я мужик старый и дряхлый; экипаж требует денег, а пешком ходить уже нет моей силы; обстоятельства же мои не дозволяют мне держать колясчонку; для тебя, свете мой, две Гвинеи ничего не стоят. Я постараюсь промыслить тебе тысячу фунтов, если можно, за 15 процентов. А если друг мой ниже двадцати не похочет дать, ибо ныне и с самыми хорошими поруками трудно найти денег, то прикажешь ли взять или нет? А я так бы тебе не советовал брать за такой ужасный рост; пожалуй, алчную утробу ничем не насытишь».

Молодой щеголек отвечал ему, что он чрезвычайно обязан ему за его дружество, и что он во всем на него полагается. «Добро, добро, — сказал старик, — приходи ко мне часа чрез два, я посмотрю, что надобно будет сделать».

По сем молодой господин ушел, а старик замкнул двери и хотел, пересчитав свои мешки, вынуть обещанную сумму денег. Но не успел он там поворотиться, как вдруг отворились двери и двое мошенников, вскоча к нему в комнату и связав его, унесли его денежки. Потом вошел к нему в комнату старый худощавый служитель и развязал его. Старик рвал на себе волосы, бесился и совсем казался сумасшедшим, выслал слугу вон и, взяв веревку, хотел удавиться, но в то самое время исчез.

Вскоре потом показался он с несколькими Офицерами, кои того молодого Дворянина вели в тюрьму. Он следовал за ними; но старик освободил его из темницы, взяв от него только крепость на все его недвижимое имение. По сем тюрьма исчезла, и старик показался в прекрасном селе, где молодой Дворянин, стоя пред ним в разодранном платье, отдавал ему оную деревню и получал от него несколько на пропитание. Старик выгоняет вон всех служителей, остается один в огромном доме и печет себе на угольях яйцо к обеду. Сын его родной приходит к нему и хочет его погубить, но в тож самое время исчезает. По сем идет он в сад, вырывает яму и закапывает в оную свои деньги, услыша, что в соседственной деревне были разбойники; и лишь только успел он зарыть свои деньги, как они начали дом его грабить.

По сем скрывается он на короткое время. Кучер его к нему приходит и сказывает, что сын его умерщвлен. «Так что же? — отвечает он. — Он промотал у меня пропасть денег, а я трачу по крайней мере фунтов сорок в год; теперь же, как будто, получил я наследство».

Он рассказывает ему, что один Лорд обещал ему 500 фунтов стерлингов, если он только увезет у него дочь; однако он ему в том отказал, говоря, что сие с его должностью не согласуется и что он не хочет сделать поношения своему господину. «Ты дурак! — сказал на то старик, — пошел, бери деньги в мою голову, я их с тобою разделю пополам. Ступай, дуралей, чтобы кто-нибудь другой за то не взялся. А Милорд не получит за нею в приданое ни одной полушки. Не жестокое ли бремя дети? Теперь Милорда почитаю я первым моим другом, потому что он хочет взять у меня с шеи дочь. Ступай, веди дочь к Милорду, да приноси деньги. Не упускай же случая, а то деньги пропадут. Побегай поскорее и скажи ему, что ты соглашаешься на его просьбу». По сих словах прогоняет он своего слугу, и на лице его оказывается чрезмерная радость. Потом входит к нему пожилой человек и сказывает, что биржа затворена, акции весьма упали, война зачалась и наложены новые подати. Он бьет себя в грудь, воздыхает тяжко и исчезает.

«В сем злодее, — сказал тогда Абрагио, — видишь ты мучение и скорбь, которыми сей несчастный страждет. Любовь его к деньгам лишила его совсем человечества и преодолела любовь его к самому себе; ибо сам поспешает свою кончину, отказывая телу в нужном покое и необходимом содержании только для того, чтобы умножить мешков с деньгами».

По сих словах показалась другая тень, окруженная великою толпою народа, вопиющего: «Вендитор, Вендитор!» Он шел пред ними; заходил в каждую избу, спрашивал, каково живет вся семья, целовал баб и говорил всем золотые слова. Здесь нагибался он перед починивальщиком котлов, там обнимал башмачного заплатчика; в одном месте хватал за руки чистильщика улиц, снимал шляпу перед молочницею, делал ей великие учтивства и просил толпу сапожников, портных, суконщиков, ткачей и домослужителей, чтоб оказали ему честь, пришли к нему отобедать.

Позорище переменяется, и он представляется при дворе. Министры награждают его за прежние рабские его поклоны своими поклонами. Один из них приходит к нему и говорит, что он надеется, что при чтении его дела даст он свой голос в его пользу. Он отвечает, чтобы его от того освободить, понеже он человек честный и старающийся о благе своего отечества, потому что от погибели оного зависит и его несчастье. И потому его просит о прощении, ежели он другого мнения будет, и что думает, что честному человеку никак не возможно согласится на сие требование.

«Вы еще совсем не известны о сем деле, — сказал на то Дворянин, — однако мы поговорим об нем другое время; я постараюсь доказать, что вы меня не так разумели. Теперь же вас поздравляю с чином; Куроитский полк порожен и, хотя вы еще никогда не служили, однако храбрый ваш вид и особливые поступки были за вас в Совете предстателями, и вы завтра же получите указ о заступлении сего места». «Милорд! — отвечал сей величий Патриот, — я никогда не ожидал сей милости, и сие тем более причиняет мне радости, что за оную должен я благодарить особливо вам. Я ничего больше не желаю, как только сыскать случай доказать вам мою благодарность; впрочем, прикажите чем-нибудь мне вам услужить, если я могу; я, конечно, сего не упущу». По сем показались три запачканные ремесленника у сапожника в лавке, который был великий краснобай. Держа в руке кружку пива, кричал он своим товарищам следующее: «Послушайте-ка, соседи! есть старинная пословица: не только света, что в окошке. Хотя бы кто десятью родился Дворянином, однако же от того умнее не будет; а мы вот худые рукодельники, однако же и в нас есть разум. Сколько ледашных мастеровых людей сделались такими, что поправляли веру, государства и тем прославились в свете очень много! Я многих из них знаю; однако вспомню вам только о Ванюхе Лейденском. Я не нахожу никакой причины, для чего бы низшая порода препятствовала сделать что великое. Я нахожу весьма много такого, в чем и государство и церковь поправления требуют; итак, я хочу сему помочь, если только вы мне верно помогать обещаетесь. Ибо вы сами должны признаться, что уже и вы почти совсем пропали. Купечество и торговля почти совсем остановились, деньги стали весьма редки, попы наши весьма горды, богаты и ленивы. Надобно быть войне, чтобы деньги между рук ходили, а то в нынешние мирные и бедные времена честный человеке умрет с голоду. В законе у нас есть великое множество таких вещей, с которыми мы не знаем, что делать; они все бесполезны, и их можно бы было оставить, также и множество церемоний, кои только лишь хлопоты делают». Другие его братя, наклоня голову, удивлялись и похваляли столь разумную его речь. Потом вдруг показался он мне пред великим множеством народа, пред которым он проповедовал и вооружался против пышности нынешних времен; говорил им, что то показывает подлую душу, чтобы претерпевать голод и недостаток для того только, дабы господа Дворяне жили в изобилии; что провидение Божие никого не произвело на свет с тем, чтобы умереть с голоду; но, напротив того, каждый имеет право пользоваться тем, что нужно к его содержанию, чего и они искать должны, ибо богатые не хотят с ними делиться.