Путешествие капитана Самуила Брунта в Каклогалинию, или землю петухов, а оттуда в Луну - неизвестен Автор. Страница 9

Но теперь остается научить тебя, каким образом поступать при дворе. Прежде, нежели пойдешь к Государю, должен ты зайти на поклон к Шквабавам. Знатнейшие из них те, у которых орлиный нос и собою очень толсты; сии имеют некоторое преимущество пред прочими. Сие обыкновение введено уже издавна. Что же касается до того, каким образом должно ходить на поклон к Шквабавам, то оное хотя несколько и странно кажется, однако рабская преданность Каклогалян делает оное необходимым и есть главною причиною, что они таковых знаков почтения требуют. Ты должен как возможно ниже кланяться; они оборачиваются задом, распускают свой хвост и заставляют целовать себя в зад. Ты увидишь, что и самые знатные Каклогаляне друг перед другом стараются то исполнить; и те, к которым они сею частью из милости оборачиваются и хвост свой распускают, бывают так довольны, как будто бы им чрез то величайшая честь оказывается. Я сам принужден делать то с особливым почтением, сколь скоро бываю с ними в беседе».

При сих словах вошел к нам в комнату один из знатнейших его чиновных и сказал ему, что коляска для него находится в готовности. Тогда приказал мне надеть епанчу и его дожидаться, что я и исполнил; после чего, спустя несколько времени, пришел он ко мне и, взяв меня, посадил с собою в колясочку. Дорогою разговаривал он со мною о разных материях; и, между прочим, спрашивал меня, есть ли в моем отечестве стихотворцы. Я ответствовал ему, что мы имели славных пиитов. Он желал знать, какие люди они были. Я сказал ему, что были они достойные писатели славных дел великих мужей, коих они с тем намерением воспевали, дабы поощрить других к последованию им в добродетелях и в любви к отечеству; что для составления хороших стихотворцев потребны великое искусство и острый разум; что знатнейшие в государстве люди оказывают им особливое почтение и за сочинения их стараются награждать щедро и пристойным образом, так что столь же трудно найти бедного стихотворца, сколь редко видны Министры, кои бы в рассуждении великой своей власти не обогащались. Сие сказал я не менее из любви к истине, как к умножению чести моего отечества. Таковое объявление о наших пиитах казалось ему весьма странно; он рассказывал, что они у них совсем в другом состоянии, и знатнейшими особами ни мало не почитаемы, кроме только некоторых пышных и глупых, коим, имя нужду в ласкательстве и похвале, дают им несколько на вино денег, и то для того, чтобы другие не подумали, что они с ними коротко обходятся; ибо для знатных особ почитается у них за непристойность и дурачество обходиться с теми, которые их ниже и беднее. Как же скоро принимают они их в свое сообщество, то сие явным доказательством служит, что они дураки или непотребные. «И сие у нас, — примолвил он, — в великой моде».

Он мне также признался, что никогда не уважал ими ни мало; на что таковой поступок приводил его нередко в раскаяние, видя, что стихотворцы стихами и речами своими имеют великое действие во нравах простого народа, который отдает им большее почтение, нежели придворным особам. Примолвил к тому, что неприятели его старались воспользоваться сим его к стихотворцам презрением, склонив искуснейших из них на свою сторону и распаля их на него столь сильно, что все их сочинения наполнены были ненавистью против него; и он с великою досадою принужден был сносить, с какою радостью принимал простой народ все сочиняемые на него сатиры, в которых все его поступки живо представлялись. И хотя он в свое защищение и велел другим в стихах воспевать свою похвалу, однако сии бедные рифмачи были столь неискусны, что в стихах своих заключали гораздо более хулы, нежели похвалы; и если в правлении его хотя малая ошибка происходила, то они, почитая таковой случай самым лучшим средством к прославлению блаженства подданных во время столь разумного Министерства, писали огромные оды; и сии смешные стихотворческие неистовства простирали столь далеко, что как его, так и соучастников таковых добродетелей и совершенств без всякой умеренности превозносили, хотя, с другой стороны рассматривая, всякий находил только пороки и недостатки.

Разговаривая таким образом, достигли мы до дворца; мы взошли на большую лестницу, не будучи обеспокоены любопытством народа; ибо как скоро Его Превосходительство, господин мой, показывался, то все птицы опускали носы в землю и до тех пор так стояли, пока он проходил. Он просил меня подождать в передней комнате; сам же пошел во внутренние покои. Спустя по отшествии его не более пяти минут, растворились двери и показалась Галка, одетая в весьма узкое платье, которое на груди застегивалось и сквозь которого ноги и крылья продеты были. Она вошла в переднюю с подпрыжкою, где, окружа меня, придворные взирали с великим удивлением, но притом с такою вежливостию, что мнения свои друг другу на ухо шептали. Бесстыдная же Галка подбегала к ним, клевала их в ноги и дергала за платье без всякого разбора. Некоторые Каклогаляне первой величины, которых она не могла достать в голову, перед ней нагибались и просили ее, чтобы она сделала им честь и дернула их за гребень. Всякий оказывал ей отменное почтение и давал ей дорогу, дабы она могла ко мне приближиться. Она смотрела на меня долго и клюнула меня потом в палец, не могши достать выше, как только в руку, когда опускал оную вниз. На то в ответ дал я ей такой добрый щелчок, что она вверх ногами полетела; и сие стоило бы мне моей жизни, если бы не запрещено было бить кого-нибудь во дворце. Тогда сделался там превеликий шум, и я опасался, чтобы мщение мое не привлекло меня в несносное несчастье. Но Каклогалянский Государь, которому господин мой рассказал обо мне подробно, уведав, что причиною сего шума была Галка, приказал ее посадить тот же час под караул и держать ее там целые три дня, причем дать ей два приема слабительного и один рвотного. Ибо те, которые сделали какое преступление, не заслуживающее смерти, наказываются у них обыкновенно рвотными или слабительными, смотря по величине учиненного ими проступка. Меня кликнули в аудиенц-камеру, где сделал я поклон по-ученому, как то мне предписано было. Прежде всего оборотился к женщинам, и которая из них была толще, той и более давал преимущества. Первая Шквабава, к коей я подошел, была целую сажень в охвате, подбородок у ней висел на шесть дюймов, и она, как то узнал я после, почиталась у них великою красавицею. Она оборотилась ко мне задом, и все там бывшие принуждены были от того нюхать благовония.

Каклогалянский Государь, который уже довольно был в летах, по описанию своих Министров и других, сластолюбив и неумерен; но я думаю, что иногда бывает он таковым и против своей воли. Ибо, хотя большую част времени препровождает в беседе Султу-Аквиланских Шквабав (кои по их провинции так названы), однако сие происходит частью от привычки, частью же для того, чтобы не быть обеспокоену частыми приходами своего первого Министра, который всегда ему досаждает, прося его о чинах или себе, или своим сродникам. Что же до Каклогалянских Шквабав касается, то допускает их иногда к себе только для удовольствия их мужей и приятелей; они за величайшую честь поставляют, чтобы их жены и дочери к нему ходили.

Я рассказываю только то, что в Каклогалинии в самом деле в употреблении; ибо при дворе был я целые пять лет и часто находился с сими Шквабавами в беседе. Думаю, никто не причтет мне то в самохвальство, а особливо, когда рассудит, что был я там так же знатен, как обезьяна между нашими женщинами.

Государь принял подарок своего Министра весьма милостиво и приказал всевозможное прилагать обо мне старание. Господин мой сказал Его Величеству, что, хотя я и кажусь весьма странным, однако же могу быть ему полезным, нашед меня довольно разумным и способным ко изучению иностранных языков, и что со временем в состоянии буду распространить его государство и привесть под иго его ту часть света, в которой я родился.

«Есть ли в этой части света золото?» — спросил Государь. Я осмелился донесть Его Величеству, что народ наш самой богатый в свете, и что мы средством своего купечества, которое никогда в толь цветущем состоянии не было, как ныне, привозим в нашу землю великое множество сего драгоценного металла, который уже оттуда ни под каким видом не выпускается.