Три дня до смерти (СИ) - Мединг Келли. Страница 52

— Все ли Падш… все ли нелюди знают, что он здесь?

— Большинство может чувствовать его, да; однако лишь немногие избранные фейри за пределами этого места знают о его точном местоположении в лесу.

— Так вот почему все нелюди переезжают в этот город? Источник магии?

Амалия покачала головой, прямо терпеливая учительница.

— Первый Предел существовал здесь за столетия до того, как в долине был построен город; врата — ещё до того, как началась память моего народа. Многие путешествуют, но они всегда возвращаются, так же, как и мы всегда здесь.

— Они просто не были так явны, как в последние годы.

— Верно.

— Куда ведут врата?

— Вы знакомы с сочинениями Джона Мильтона?

— Мистика? — спросила я.

Вайят фыркнул; я свирепо уставилась на него.

— Нет, — ответила она. — Он написал о падении человека и путешествии через ад. Мильтон замаскировал свою работу под вымысел, но он был не просто человеком. Он был компаньоном принца гномов, который пережил это путешествие и думал рассказать об этом другим. Мы подумывали о том, чтобы замаскировать работу, но нет лучшего места, чтобы спрятаться, чем на виду.

— Так что же это за бассейн? — спросил Вайят. — Врата в ад?

— Именно.

Я перестала жевать миндаль и уставилась на него. Меня охватил холодный ужас. Вайят поджал губы и нахмурил брови. Амалия казалась невозмутимой. Она потягивала вино из бокала, как будто репетировала этот разговор сотни раз и находила его скучным.

— А что на той стороне? — задал вопрос Вайят.

— Существа, давно изгнанные с Земли. Греки называли их титанами. Христиане называют их демонами. Мы называем их Испорченными. Ими движут только инстинкт и чистая эмоция: желание и ярость, похоть и потребность.

— И вы не даете им переправиться?

— Испорченные не могут самостоятельно пересечь разрыв. Видите ли, у них нет свободы воли, только инстинкт.

Я определенно начинала понимать. Проглотила миндаль и запила его глотком вина — сладкого и острого — а Амалия продолжала:

— Тот, кто знает о Первом Пределе и его силе, может вызвать через него Испорченных. Наш долг здесь — защитить Предел от тех, кто попытается. Вызов даже одного из них через разрыв может быть разрушительным для этого мира.

— Эти… Испорченные, — уточнил Вайят. — Может ли их контролировать вызывающий?

— Они неуправляемы — существа чистой жажды и потребления. Как только Испорченный входит в тело своего носителя, он освобождается, и носителя больше не существует.

— Носитель?

— Испорченные не имеют физической формы на другой стороне. Это энергия и эмоции. Частью призыва является предоставление носителя.

Я уронила свой кубок. Он с грохотом упал на стол, разбрызгивая темно-бордовую жидкость по моему платью, но мне было всё равно.

— Вот оно, — осенило меня.

— В чём дело, Эви? — Вайят встал. Встревоженный.

— Всё это, Вайят. Товин, вампиры, моя смерть, твой отказ от свободной воли — ради этого они и держали нас в плену. Теперь всё это обретает смысл.

Вайят нахмурился, не понимая. Я обратилась за помощью к Амалии, и она глубокомысленно кивнула. Она знала это с самого начала; и только ждала, когда мы сами всё выясним. Будь она проклята и благословенна за это.

— Товин хочет власти, а это значит, что он должен обеспечить свое превосходство, — объяснила я. — Что может быть лучше, чем вызвать демона, чтобы он овладел человеком, свободную волю которого Товин уже контролирует? У него будет смертельное оружие, которое не сможет ослушаться.

Я слышала выражение «кровь отхлынула от лица», но никогда не наблюдала его воочию. Кровь сошла с лица Вайята, оставив его смертельно бледным. Черные глаза мерцали, резко контрастируя с бледностью кожи. Даже его губы побелели, когда он сжал их вместе. Ноздри раздулись, он стиснул челюсти так сильно, что я подумала, что он сейчас сломает зубы.

— Мы уверены, что это его план, — подтвердила Амалия.

Её слова, казалось, ускользнули от Вайята. Он уставился на стол, руки на коленях, всё тело напряженно. Я вскочила на ноги и оказалась рядом с ним, прежде чем заметила движение. Он дрожал от напряжения, может быть, даже от страха. У демона будут его силы, а также его тело.

Коснулась его плеча. Он дернулся, как ужаленный. Повернула его лицо к себе. Он избегал зрительного контакта, глядя куда угодно, только не на меня.

— Вайят, — попросила я. — Посмотри на меня, черт тебя побери!

Он послушался. Напряжение немного спало, но Вайят оставался бледным и дрожащим. Его глаза походили на обсидиановые лужи, бесконечные и полные неуверенности. Я никогда не видела его таким уязвимым, даже когда умерла в первый раз.

Мое сердце бешено колотилось. Потому что, сидя рядом с ним, в поворотный момент всей этой долбаной тайны, я наконец вспомнила свою смерть.

Ничего драматичного, как я и надеялась — никаких воспоминаний о важных словах или необходимой информации. Просто отшатнулась от света, как делала всегда, когда открывалась дверь камеры. Онемение, неспособность двигаться и отсутствие энергии, хоть на что-то. Я надеялась истечь кровью и умереть, прежде чем кто-нибудь найдет меня такой, сломленной и разбитой.

Я вспомнила, как Вайят склонился надо мной, освобождая мои руки от наручников. Не чувствую ни рук, ни ног. Смотрю в его разбивающее мое сердце глаза, видя меру его опустошения. Ненавижу себя за то, что причинила ему столько боли. Мой язык распух, во рту пересохло. Я не могла говорить, не могла сказать, что мне жаль или что я люблю его. Мне удалось издать только пронзительный вскрик. Я смотрела на него до тех пор, пока его лицо не потемнело, и агония наконец не закончилась.

Он выглядел почти так же, как и сейчас в доме Амалии — опустошенный, преданный, одинокий. Я задавалась вопросом, мое собственное выражение сильно ли отличается от его.

— Я ничего не говорила, — сказала я. — Когда умирала, я видела только тебя и не произнесла ни слова. Ты ведь не мог знать, что я узнала или нет?

Он медленно повернул голову сначала влево и вправо, затем верх и вниз. Простой кивок. Ещё более простое утверждение, которое оставило меня безразличной. Нас обоих предали и манипулировали люди, которым мы доверяли. Меня выдернули из моей загробной жизни и кормили ложью, замаскированной под добрые намерения. Он был обманут и стал пешкой в адской шахматной игре, получив судьбу хуже смерти.

Но мы не закончили игру, и пешка ещё может стать ферзём.

— Это не твое будущее, — сказала я. — Если Товин когда-нибудь и говорил тебе правду, Вайят Трумен, так это то, что мы принадлежим друг другу. Будь то в жизни или в смерти, мы докажем, что так оно и есть. Ты меня слышишь?

Он моргнул. Проблески прозрения озарили его глаза. Яркие круги румянца вспыхнули на щеках. Морщины на лице разгладились, и на смену ужасу пришла решимость.

— Я тебя слышу. — Его голос был хриплым, но не таким убедительным, как выражение лица. — Я чувствую себя таким дураком.

— Товин играл на твоих эмоциях и манипулировал тобой с самого начала. Это не твоя вина.

Его левый глаз дернулся.

— Не надо меня опекать, Эви.

— Тогда перестань жалеть себя и помоги мне понять, как, чёрт возьми, с этим справиться, ладно?

Он оттолкнул мою руку и повернулся лицом к столу.

Он в порядке, отлично. У Амалия я поинтересовалась:

— Когда у этой твари появится носитель, её можно будет изгнать?

— Да, смерть тела-носителя изгоняет Испорченного, — ответила Амалия. — Он будет на мгновение ослаблен, что сделает его уязвимым для изгнания за границы Предела. Однако отправка демона назад, как и призыв его сюда, требует больших знаний об основах нашей старейшей магии.

— Вы можете это сделать?

Она покачала головой, сверкая драгоценностями.

— Немногие обладают знаниями, и я не знакома ни с одним из них, кроме Товина.

— А как насчет других эльфов?

— В такой поздний час попытка контакта займет слишком много времени, и нет никакой гарантии, что они поделятся своими знаниями.