Некромант из криокамеры 4 (СИ) - Кощеев Владимир. Страница 9

какой-нибудь возможной или действительной цели. В первом случае он

проблематически-практический, а во втором – ассерторически-практичоский принцип.

Категорический императив, который признает поступок сам по себе, безотносительно к

какому-нибудь намерению, т. е. и без какой-либо другой цели, объективно

необходимым, имеет силу аподектически-практического принципа.

То, что исполнимо только силами какого-нибудь разумного существа, можно мыслить

себе и как возможную цель для какой-нибудь воли, и поэтому, поскольку поступок

представляется необходимым, для того чтобы достигнуть какой-нибудь вызываемой

этим возможной цели, принципов [совершения] поступков на самом деле бесконечно

много. Все науки имеют какую-то практическую часть, состоящую из указаний

(Aufgaben), что какая-нибудь цель для нас возможна, и из императивов,

[предписывающих то], как она может быть достигнута. Такие императивы могут

поэтому вообще называться императивами умения. Разумна ли и хороша ли цель, – об

этом здесь и речи нет, речь идет лишь о том, что необходимо делать, чтобы ее

достигнуть. Предписания для врача, чтобы основательно вылечить пациента, и для

отравителя, чтобы наверняка его убить, равноценны постольку, поскольку каждое из

них служит для того, чтобы полностью осуществить поставленную цель. Так как в

детстве не знают, какие цели могут встретиться в жизни, то родители прежде всего

стараются научить своих детей многому и заботятся об умении применять средства ко

всевозможным целям; при этом ни о какой из них они но могут определенно сказать, что она действительно станет в будущем целью их воспитанника, хотя возможно, что

она у него когда-нибудь будет. И эта забота так велика, что из-за этого они обычно

забывают помочь им выработать и поправить их суждение о ценности тех предметов, которые они, быть может, захотят поставить себе целью.

Есть, однако, одна цель, наличие которой можно предполагать у всех разумных

существ (поскольку к ним, а именно как к зависимым существам, подходят

императивы), следовательно, такая цель, которую они не только могут иметь, но о

которой можно с полной уверенностью заранее сказать, что все они ее имеют по

естественной необходимости; я имею в виду цель достигнуть счастья. Гипотетический

императив, который представляет практическую необходимость поступка как средство

для содействия счастью, есть ассерторический императив. Его следует изображать как

необходимый не для какой-нибудь неизвестной, лишь возможной цели, а для цели, которую можно с уверенностью и a priori предположить у каждого человека, так как

она принадлежит его существу. Умение выбирать средства для своего собственного

максимального благополучия можно назвать благоразумием в самом узком смысле.

Следовательно, императив, касающийся выбора средств для достижения собственного

счастья, т. е. предписание благоразумия, все еще остается гипотетическим: поступок

предписывается не безусловно, а только как средство для Другой цели.

Наконец, существует императив, который, не полагая в основу как условие какую-

нибудь другую цель, достижимую тем или иным поведением, непосредственно

предписывает это поведение. Этот императив категорический. Он касается не

содержания поступка и не того, что из него должно последовать, а формы и принципа, из которого следует сам поступок; существенно хорошее в этом поступке состоит в

убеждении, последствия же могут быть какие угодно. Этот императив можно назвать

императивом нравственности.

Воление по этим троякого рода принципам можно легко различить также по

неодинаковости принуждения воли. Для того чтобы сделать заметным и это различие, я

думаю, было бы лучше всего расположить эти принципы по порядку со следующими

названиями: они или правила умения, или советы благоразумия, или веления (законы) нравственности. В самом деле, только с законом связано понятие безусловной и притом

объективной и, стало быть, общезначимой необходимости, и веления суть законы, которым должно повиноваться, т. е. следовать и вопреки склонности. Подача совета

содержит, правда, необходимость, но эта необходимость может быть значимой только

при субъективном условии: причисляет ли данный человек то или другое к своему

счастью; категорический же императив не ограничен никаким условием и как

абсолютно, хотя и практически, необходимый может быть назван велением в

собственном смысле. Можно было бы назвать первые императивы также техническими

(относящимися к умению), вторые-прагматическими (относящимися к благу), третьи –

моральными (относящимися к свободному поведению вообще, т. е. к нравственности).

Теперь возникает вопрос: как возможны все эти императивы? Смысл этого вопроса

состоит не в том, чтобы знать, как возможно совершение поступка, который

предписывается императивом, а только в том, чтобы знать, как можно мыслить

принуждение воли, которое императив выражает в качестве задачи. Как возможен

императив умения, – это, конечно, не нуждается в особом исследовании. Кто хочет

[достигнуть] цели, тот хочет (поскольку разум имеет решающее влияние на его

поступки) также и совершенно необходимого для нее средства, которое находится в его

распоряжении. Это положение, поскольку оно касается воления, аналитическое, так как

в волении, направленном на объект как результат моего поступка, уже мыслится

заключающаяся во мне как деятельной причине каузальность, т. е. применение средств, и императив выводит понятие необходимых поступков для этой цели уже из понятия

воления, направленного на эту цель (определить самые средства достижения

поставленной цели – для этого требуются, конечно, синтетические положения, которые, однако, касаются не основания – акта воли, а осуществления объекта). То, что

мне следует провести из концов прямой линии две дуги, для того чтобы разделить эту

линию пополам согласно установленному принципу, этому математика учит, конечно, только с помощью синтетических положений; но [положение], что если я знаю, что

только таким действием можно достигнуть ожидаемого результата, то, полностью

желая результата, я желаю и действия, которое для этого требуется, это – положение

аналитическое, ведь представлять нечто как результат, возможный определенным

образом благодаря мне, и представлять меня действующим таким же образом в расчете

на этот результат – это совершенно одно и то же.

Императивы благоразумия совершенно совпадали бы с императивами умения и были

бы точно так же аналитическими, если бы только так легко было дать определенное

понятие о счастье. В самом деле, тогда совершенно одинаково можно было бы сказать

здесь, как и там: кто хочет [достигнуть] цели, хочет также (сообразно с разумом –

необходимо) всех тех средств для [достижения] ее, которые находятся в его

распоряжении. Однако, к сожалению, понятие счастья столь неопределенное понятие, что хотя каждый человек желает достигнуть счастья, тем не менее он никогда не может

определенно и в полном согласии с самим собой сказать, чего он, собственно, желает и

хочет. Причина этого в том, что все элементы, принадлежащие к понятию счастья, суть

эмпирические, т. е. Должны быть заимствованы из опыта, однако для идеи счастья

требуется абсолютное целое – максимум блага в моем настоящем и каждом

последующем состоянии. Так вот, невозможно, чтобы в высшей степени

проницательное и исключительно способное, но тем не менее конечное существо

составило себе определенное понятие о том, чего оно, собственно, здесь хочет. Человек

желает богатства – сколько забот, зависти и преследования мог бы он из-за этого

навлечь на себя! Он желает больших познаний и понимания – может быть, это даст ему