Сказки Рускалы. Василиса (СИ) - Вечер Ляна. Страница 14

Чуть засветло наш гость покинул избушку. Ивашенька ничего из ночных приключений не помнил, чувствовал себя прекрасно. Ведьма с облегчением выдохнула, когда крышка подпола захлопнулась за богатырем, и принялась собирать меня в дорогу. Ночь я не спала, только проворочалась, а теперь сонная, поджав под себя ноги, сидела на сундуке, ничего не понимая.

— Прогоняешь, бабушка?

— Придумала, — фыркнула Яга. — Жизнь твою сберечь хочу.

— От чего?

— Ох, дочка, беду с собой носишь, — ведьма потрясла теткиной книжкой и сунула ее в сумку.

Она поджала оттопыренную губу и вздохнула. По лицу Яги становилось понятно — серьезное дело приключилось.

— Ночью нам явилось страшное заклятье. Слыхала о нем, но что увидать придется — не думала.

— Неужто так жутко? Ты ведь ночью-то не струхнула ни капельки, — в груди теплилась надежда — обойдется.

— Страха не ведает только дурак, — баба Яга присела рядом со мной. — Заклятьем Вечности зовут руны, что со страниц сойти пытались. Прочитавшему заклятье даруется великая колдовская сила и вечная жизнь в Яви, но колдовство начисто разума лишает. Сердце камнем обернется, а в душе такая чернота поселится — представить страшно.

— Выходит, его лиходеи искали. Из-за рун проклятых Косиселье выжгли.

— Коли прознал кто и загорелся мечтой овладеть, оно к себе манить станет. Дороги верные подскажет, знаки подаст. Останется углядеть и с пути не сбиться.

— Бабушка, так давай книжку в печь кинем — и дело с концом! — соскользнув с сундука, потянулась за сумкой.

— Нельзя, — прохладной рукой ведьма схватила меня за запястье. — Немногое о заклятье Вечности мне ведомо, но одно знаю наверняка: попытаешься извести — убьет… сживет со свету тотчас.

— Что же делать теперь?

Баба Яга усадила обратно на сундук и заботливо провела мозолистой ладонью по моей щеке:

— Есть в Рускале одно тайное место. Когда у Гороха крыша в главном тереме потекла, — старушка постучала кончиком пальца по лбу, — мы с подругой старинной — Малушей — стали собирать народ, законом царским несправедливо обиженный. Так в лесах Рускальских появилось село Глухомань. Дорога туда надежно сокрыта. Схоронишься в Глухомани. Уяснила?

— Значит, по-твоему, прятаться надобно? — мой тон вышел слишком едким.

— Откуда в домовухе столько смелости? — маленькие глаза ведьмы сузились, внимательно глядя на меня. — Иль не смелость то, а глупость?

От лиха никогда не бежала, считала позорным делом. Сердцем чуяла — нельзя зайцем в буреломе отсиживаться. Меня разрывало на части. Хотелось кричать, доказать Яге, что лиходея сыскать нужно, а заклятье Вечности извести. Должен ведь быть способ… Должен! Сердце обжигало грудь, но в голове холодом играла мысль — не сдюжить.

— Уяснила? — бабушка тряхнула меня за плечо.

— Да, — тихо отозвалась я, заглушая желание ослушаться ведьму.

— Вот и умница, дочка. Как придумаю, что с бедой делать, сама тебя найду.

Щурясь, вглядывалась в густые кроны сосен, ожидая аспида. Баба Яга вызвалась проводить до места нашей встречи, но я отговорила. Как ни храбрилась ведьма, ночка ей нелегко далась. Пусть отдохнет. Да и прощаний не люблю — слезы из глаз сами катятся. Привыкла к старушке, родной она стала.

Стоя на поляне в Темном лесу, старалась думать о хорошем, но тяжелые мысли лезли в голову. Впервые оказалась бездомной. Настолько сильного и изводящего чувства не испытывала еще.

Из-за толстых деревьев то и дело мелькали сероватые шкуры хищников. Их больше не боюсь — Яга прикормила в лесу каждого зверя, при нужде любой из них получит еду и кров, как и я. Только приют этот временный. Рано или поздно наступает день, когда приходится покидать теплое сытое местечко. Уходить в пустоту.

— Пора взрослеть, Василиса Дивляновна, — шептала сама себе, глядя, как пушистый снег мягко опускается с неба. — На себя надейся теперь…

Продолжить не дал оглушительный свист. Появление крылатого змея, как и прежде, сопровождалось шумом и ветром. Снег тотчас закружился в метели, сосновые лапы затрещали от напора воздуха. С земли поднялась белая пыль.

Ох, матушки! Переломанным соснам да елкам числа нет, а рытвина вышла такая добрая, что коня в рост ставить можно. Хорошо от меня далече, а то бы жизни лишилась. Лесное зверье кинулось бежать, прыгать, лететь. Того и гляди медведей разбудит, окаянный.

— Живой?! — хорошо запыхавшись, добежала по сугробам до Потапа.

— Здорово, цаца! — придерживая ушибленный бок, аспид растянул морду в дружеском оскале.

— Вижу — живой. И тебе здравствуй, Потап.

— Похорошела, цаца. Приоделась, — щуря желтый глаз, съязвил аспид.

Вид-то у меня и впрямь — на огороде пугалом стоять. Баба Яга заботливо нарядила в старую шубейку и валенки, голову пуховым платком обернула. Красоты мало, зато не зябко.

— За собой бы глядел, — обиженно показала Потапу язык. — С тобой, вон, летать страшно. Расшибешь оземь, и поминай как звали.

— Это один когда плохо приземляюсь, а с девицами я бережно… Хотя раз на раз не приходится, — он стыдливо потупил взгляд.

— Вот-вот!

— Ну будет тебе дуться, цаца, — Потап снова заулыбался. — Рад тебя видеть — сил нет. Я ж думал ты того… крякнула.

— Чего? Крякнула?

— Померла. Насовсем.

— Вот еще! Не дождешься, — расхохоталась я.

— Вот и славно, — аспид довольно похлопал когтистыми лапами по упругому пузу.

— Ты сам-то чего такой довольный? Точно не из-за встречи со мной, по морде вижу.

Потап сиял. Кажется, иссиня-черная шкура сверкала на фоне чистого снега. В змеиных глазах играли задорные огоньки, а огромные кожаные крылья горделиво расправились за спиной.

— Чего тебе видать? Чего? — смущенно тараторил аспид.

— Признавайся!

— Ладно, — добродушно протянул змей, — есть такое дело. Любушка моя взаимностью ответила, — он мечтательно сощурился.

— И кто же у нас любушка? — поддерживая игривый тон беседы, подбоченилась.

— Ох, — Потап втянул огромными ноздрями морозный воздух, — моя любушка, как пряничек — сладкая, как звездочка — красивая, как пламя — горячая, как…

— Ого! — удивилась не на шутку. — Талант сказителя пробудился?

— Только испортила все!

— Ну не обижайся. Как звать твой пряничек?

— Несмеяна, — аспид выдохнул имя любимой со всей своей змеиной нежностью.

— Которая Гороховна?

— Ага, — довольно закивал Потап.

Вот это новости! Да государь Рускалы свою дочку, что сокровище бережет, пылинки с башмачков сдувает. А тут аспид в женихи метит! Хотя царевне нашей палец под дубину класть не стоит. Девка боевая. Костью широка, лицом румяна, коса в пол, а ежели поперек что, так и лупануть может. О том, как к ней женихи заморские свататься приезжают, сказки по Рускале ходят. Ни один еще без увечий домой не уехал. Видать, Потапа дожидалась.

— И что, папа любушки доволен выбором дочери?

— Пока не очень, — грустно вздохнул аспид. — Приказал меня изловить, но ничего, обождем немного...

Потап замер с мечтательным выражением морды. Наверное, представлял, как Горох разрешит царевне замуж за нечисть отправиться.

— Полетим? — я похлопала аспида по мясистой лапе.

— Да, — встрепенулся змей, — пора. До Глухомани путь неблизкий.

— Потап, а мы ведь в Темном лесу, так?

— Конечно, где же еще?

— Слыхал про чертовку-гадалку, что на опушке Темного леса живет?

— А то! О ней по Рускале столько слухов ходит, — отвечая на вопрос, змей почуял неладное. — Тебе зачем? Яга велела в село сразу лететь. Ты мне это брось, цаца! Я поперек бабы Яги не пойду!

— Мы быстренько, только спросим и сразу в Глухомань.

— Нет!

— Потап, я тебе телят наготовлю. Вкусных, — причмокнула для пущей убедительности.

Если на что и брать аспида, так это на жареных телят. За ароматную тушку Потап не только поперек Яги, поперек всех пойти может. Ну, если «быстренько», как я обещала.

Про чертовку, умеющую гадать на вороньих костях, вся Рускала шумела, да немногие к ней отправиться решались. Темный лес — не место для путешествий, и сама чертовка Досада — далеко не радушная баба с пирогами. Редкие гости у нее о будущем спрашивали, чаще народ байки придумывал. Но тот, кто и впрямь добрался, сказывали, мол, всю правду говорит, без обмана. И я спрошу про Косиселье и заклятье Вечности, авось узнаю чего.