Нарисуй мне дождь (СИ) - Гавура Виктор. Страница 37
— Знаешь, они кого-то привезли из Днепра, — меняет тему Ли. — Говорили, что он руководитель танцевальной труппы их областного драматического театра, сильно хочет меня посмотреть. Точно, обманывали. Да и этот, которого я не знаю, так мне не понравился. Какой-то он поцоватый, все время молчал, на меня вперился противно так, не моргая, как удав. Знаешь, они точно гнали насчет этого, с драмтеатра, боялись они его что ли, или он им денег приплатил, а может, наркоты пообещал, но просто так Серя пером бы не махал. Он же, гаденыш, тебя чуть не подрезал! Никогда от него этого не ожидала. Когда я отказалась с ними ехать, он вдруг щелк выкидухой и давай чирикать что-то наподобие угроз, а мне так смешно стало, он маленький такой, ручонка детская, а нож в ней та-а-акой ба-а-алшой! Умора! — и Ли залилась развеселым пьяным смехом.
— А может, мне это так показалось? Как говорится, в чужих руках и х… толще кажется! — и захохотала пуще прежнего.
Время от времени у Ли прорывалось наружу донельзя шпанистое бесстыдство, ее фразы были словно надерганы из лексикона обитателей коммуналок и притонов. Я замечал, что ей нравится жаргон воров и гомосексуалистов, у нее была какая-то тяга к ним, и для меня непонятным оставалась эта противоестественность ее влечения.
— Короче, теперь ясно, у них точно был какой-то левый интерес меня увезти, — став серьезной, сурово проговорила она.
Когда Ли была пьяна, ее настроение менялось из крайности в крайность. Эта непредсказуемость добавляла ей шарма и поначалу мне нравилась.
— А ты не дал! Ты ж мой заступник! — вновь развеселилась она и мокро чмокнула меня в щеку.
— А так бы поехала?
— Та, ну тебя, Андрюша! Такое скажешь, с этим все кончено. Ты у меня единственный, ты же знаешь… ‒ я слушал ее с буравящей мыслью, что она опять врала. Я уже не мог отличить, где правда, где ложь.
Я знал, что Ли не стесняется своей наготы, и гордится своим телом, поэтому всегда готова выставить его напоказ, чтобы все могли видеть и любоваться ею. «Люблю, когда на меня смотрят и восхищаются мной», ‒ сказала она как-то мне. Я понимал, насколько важно для нее вызывать восхищение публики. Понимал, поскольку это сугубо артистическая черта характера, которой не лишен и я. Если человек не стремится понравиться, произвести впечатление, удивить окружающих, то и артиста из него не получится, каким бы талантом он не обладал. Но кроме этого, я не раз замечал и ее странные отношения с некоторыми знакомыми девушками. Это были и не в меру жаркие приветствия, сопровождающиеся страстными поцелуями, влюбленные взгляды и непонятные недомолвки, но всему этому я вначале не придавал значения.
Мы все же добрались до славной улицы Анголенко. Метель внезапно улеглась, ветер стих, но прежде разогнал облака. И вдруг открылась огромная белая Луна, изъеденная черными пятнами, как лицо прокаженного. Она осветила все вокруг и меня, и Ли мертвенным пепельно-серым светом. Заканчивалось двадцать первое декабря, наступала самая длинная ночь в году.
Кланю мы застали дома, и это само по себе было большой удачей. Она была не одна, у нее «гостил» ее знакомый армянин с базара по имени Сурен. Кланя называла его Сурик. Их сонных и пьяных мы подняли с постели. Бесстыже улыбаясь, Кланя расхаживала по комнате нагишом, виляя слегка отвисшим задом. Она обладала редкой притягательностью походки, в которой принимали участие все ее округлости. Кошачья гибкость сочеталась в ней с умеренной, совсем без излишеств, пышностью форм. Посреди небольшого, слегка выпуклого живота темнел глубокий пупок, сквозь смолистые завитки волос на лобке пикантно просвечивала мраморно-белая кожа. Ее высокие тугие груди с задорно торчавшими кверху острыми сосками слегка подрагивали в такт шагам. Заметив, наконец, что я с интересом рассматриваю Кланю, Ли наигранно сердито на нее прикрикнула:
— Кланька! Сейчас же прикройся, бесстыдница! Ты же Андрюшу смущаешь. Хочешь его сегодня довести до седьмого нервного потрясения?
Женоподобный Сурен оброс густыми черными волосами. Он усердно старался задрапировать себя в серое приютское одеяло, но его скроили в расчете на недоношенного подкидыша. Как он ни изловчался, ничего не получалось, и на всеобщее обозрение открывались те или иные интимные подробности его тела. На его пухлощеком, откормленном лице застыла улыбка с выступающим вперед рядом верхних зубов. А нижних зубов будто и не было, они скрывались за прикушенной нижней губой. Испуганными круглыми глазами он украдкой поглядывал на мою окровавленную ногу.
Меня она тоже интересовала. Поэтому, первым делом, зайдя к Клане в гости, я совершенно неучтиво снял штаны… Ни йода, ни бинта Кланя у себя в доме не держала. Полосками разорванной простыни она и Ли перевязали мне бедро, наслюнявленными обрывками газеты заклеили бровь и переносицу, застирали рубашку и брюки. Все это они делали, покатываясь со смеху. Когда Ли встречалась с Кланей, они могли хохотать днями напролет. Сейчас же, их забавляло это маленькое приключение, которое могло стоить мне зрения, а то и жизни. Я на них не обижался, к таким вещам я относился легко. Я жил по принципу: пан или выиграл, tertium non datur37, а если дано, ‒ то в третьем виноват ты сам.
Некого винить. Ли, это мой собственный выбор, моя чудесная находка, но ее окружение серьезно вредило моему здоровью. Но, без пристрастия оценивая сложившуюся ситуацию, я не снимал ответственности и с себя. Я влюбился в Ли с первого взгляда. Любовь с первого взгляда таит в себе много неожиданностей и разочарований, поскольку я скорее влюбился в выдуманный мною образ. Теперь же, узнавая ее лучше, я входил в полосу прозрения и рядом с прекрасными ее душевными качествами, проявлялись другие особенности ее характера, о которых я только смутно догадывался. Она часто не воспринимала грань между смешным и ужасным. Мне казалось, что причина не в ее душевной черствости, а в насмешливо-глумливом складе ее ума. В отличие от меня, она ничего не принимала всерьез, и поначалу мне это нравилось. Я считал, что это всего лишь вопрос пропорций, а не тревожные проявления нарушений психики.
Я спрашивал у себя, куда заведет меня эта странная связь? Вероятно от пресыщения, я все чаще задумывался о том, что половые сношения довольно утомительны и не так уж необходимы. И все же, речи не могло быть о том, чтобы расстаться с Ли. Но мне не понятно было, зачем моей необыкновенной подруге эти опасные, предательски ненадежные маленькие злодеи? Почему она так тяготеет к их миру зла и обмана? Хоть мне и не хотелось признаваться в этом себе самому, но я начал сознавать, что дальнейшие мои отношения с Ли могут привести к совершенно неблагоприятным для меня последствиям. Однако задумываться над тем, как быть дальше, не было сейчас никакого желания.
Кланя поставила на круглый стол с ободранной шпоной початую литровую банку самогона. Взяла разломанный кирпич формового хлеба, наломала его ломтями и разложила их на подмокшей оберточной бумаге, где лежало несколько таким же способом оторванных кусков вареной колбасы. Ножа у нее не было, другой закуски тоже. Да и причем тут нож?.. ‒ в доме повешенного не говорят о веревке. Самогонка у Клани была бесовской крепости, прозрачная, как слеза и обжигающая, как расплавленный металл. Я всерьез опасался, чтобы она не прожгла мне дыру в желудке.
— Ты, Андрюша, будь с нею поосторожней, атомный напиток, — заботливо предостерегла меня на ухо Кланя.
После первой, нас повело и потащило, как откатывающейся от берега волной, и тут же накрыло, второй, наполненной расслабляющим теплом. Я наконец согрелся, и задумался о чем-то. О чем я думал? Я бы и сам не сказал о чем. Приумолкла и Ли, дурашливое настроение оставило ее. Лицо ее удивительно похорошело, к ней пришло вдохновение и она прочла нам стих своей знакомой по «Парижу» Вали Шеховцовой.