Честь Родины (Рассказы о народных героях) - Дмитриев Николай Петрович. Страница 11

В этот решительный бой должен был двинуться весь шестой корпус. Солдаты надевали чистое белье, готовясь к битве.

В полночь русские полки вышли из укреплений и устремились к пролому.

Впереди, карабкаясь по каменистым скатам, ползли пластуны и смельчаки Охотного полка. За ними шагала пехота.

Ночь была звездная.

Генерал Рот стоял на холме. Перед ним взвод за взводом проходили войсковые части.

Капитан Козерогов вел батарейную роту.

Турецкие сторожевые посты встретили русских ружейным огнем. Эти выстрелы всполошили спящий гарнизон. Со всех концов крепости на помощь часовым стекались защитники Силистрии. Но было уже поздно.

Пластуны и охотцы, оттеснив турок, овладели проломом. Хлынувшая вслед за пластунами пехота ворвалась в крепость. В ночной темноте завязался страшный рукопашный бой. Многоголосое «ура» и вопли умирающих слились в общий гул.

Шальная пуля пробила капитану Козерогову голову. Оставшись без командира, батарейная рота все же бросилась в штыки. Огромного роста турок заколол ефрейтора Громыку. Фейерверкер Евсей Нилыч ударил турка прикладом. Турок упал, но сразу шестеро других бросились на старика.

— Держись, Нилыч! — крикнул Рудаченко и ударил одного из наседавших на фейерверкера врагов прикладом.

^{Рудаченко ударил одного из наседавших врагов прикладом.}

Турок упал. Евсей Нилыч выстрелом уложил второго турка. Длинноногий рязанец Пахомов тоже кинулся спасать общего любимца роты и заколол штыком третьего. Остальные, видя, что им троим не одолеть троих русских, обратились в бегство. Фейерверкер был спасен.

Русская пехота, опрокинув защитников Силистрии, ворвалась в город. Впереди батарейной роты бежал Рудаченко, хрипло крича: «Ребята, за мной!»

После короткого боя на улицах турки выкинули белый флаг и сдались.

Силистрия была взята. Когда рассвело, генерал Рот, объезжая войска, поздравлял солдат с победой.

Подъехав к сильно поредевшей батарейной роте, он спросил:

— Ну, молодцы, много ли вас осталось?

Бомбардир Рудаченко, стоявший на правом фланге, ответил:

— Крепости на три будет.

Генерал слез с коня, поцеловал бойкого солдата и поздравил с повышением в чин фейерверкера.

Евсей Нилыч получил медаль.

Вскоре после взятия Силистрии турки запросили мира. Русская армия вернулась на родину.

Рудаченко подал просьбу на высочайшее имя о предоставлении ему отпуска на две недели, чтобы взглянуть на отца и мать, которых он не видал уже двенадцать лет.

Император Николай Первый, получив солдатскую просьбу с приколотым к ней хорошим отзывом военного начальства, собственноручно на прошении Рудаченко начертал: «Нечего ему там делать».

Так и остался Демьян Рудаченко на военной службе, и что с ним сталось — неизвестно.

ТРЕТИЙ БАСТИОН

В шесть часов утра туман рассеялся. В третий бастион принесли на завтрак ушат с кашей. Солдаты и матросы обступили его и торопливо принялись есть. Дежурный лейтенант Головинский, наблюдавший в это время за неприятелем, заметил, как из французских окопов выглянули дула орудий. Он хотел было пойти доложить начальству, но над его головой просвистело пушечное ядро.

— Ваше благородие, бить тревогу или не бить? — спросил седоусый барабанщик.

— Бей, — ответил Головинский.

Но тут второе ядро, перелетев прикрытие, сбило барабанщика. Он упал не вскрикнув. Снаряд перебил ему ноги.

Солдаты бросились к раненому.

— Пропал Павлюк! — гаркнул сигнальщик. — Дедушка! Что мы будем с тобой делать? — забормотал он, склонившись над раненым.

— Что? Ничего. Чего вы галдите, бесовы дети? — прошептал барабанщик.

Его приподняли. Кто-то из солдат побежал за санитарами.

— Бинтов захвати, а то кровью изойдет! — закричали ему вслед столпившиеся вокруг Павлюка товарищи.

— Крови нет, — прохрипел раненый, хмуро посмотрев на сочувственные лица артиллеристов.

— Да ты же так помрешь, Павлюк, — сказал сигнальщик.

— Ну что ж… Я и без тебя знаю, что умру, — возразил барабанщик. — Братцы!.. А нет ли у кого табаку? Хочется закурить перед смертью.

Рыжий матрос сунул ему в руку трубку и кисет с табаком. Павлюк закурил, закашлялся и спросил:

— Скажи, Кошка, как ты разжился таким табаком?

— В губернии купил, папаша, — ответил матрос.

Барабанщик покачал головой:

— Добрый табак. Такого давненько не курил. Ну, братцы, будьте здоровы! Помираю.

— К орудиям! — скомандовал Головинский.

Гул и грохот заглушили его слова. Граната разорвалась у бруствера, обдав его защитников обломками щебня и земляной пыли.

Кто-то крикнул:

— Берегись! Жеребец летит!

Бомба пронеслась над бастионом. Запальная трубка ее горела ярким пламенем. Бомба, шипя и крутясь, упала посредине площадки, как раз у того места, где лежал мертвый Павлюк.

— Эй, прячься! — завопил сигнальщик. — Разорвет в куски!

Солдаты ринулись в разные стороны, ища спасения.

Лейтенант Головинский прижался к стене, бледный как полотно.

И только матрос Кошка, одолживший Павлюку табак, не растерялся.

Он бросился к бомбе, приподнял ее и швырнул в ушат с кашей.

Запальная трубка зашипела и погасла. Он вытащил бомбу из ушата, перекинул через бруствер обратно в ту сторону, откуда она прилетела. Все, кто прятался, сразу обрадовались. Страх прошел.

— К орудиям! — снова скомандовал Головинский. Артиллеристы бросились к пушкам.

— Одиннадцатая, двенадцатая!.. — закричал лейтенант.

Сигнальщик приложил дымящийся фитиль к затравке. Дым и грохот вырвались из пушечного жерла.

— Это им за Павлюка, — пробурчал матрос. Ответная пальба с бастиона началась. Воздух застонал от грохота снарядов. Едкий пороховой дым навис, как туман.

Через полчаса пальба с французских батарей начала умолкать. Утомленный неприятель стрелял все реже и реже. Наконец умолк и бастион.

Мертвого Павлюка санитары унесли в госпиталь. Лейтенант Головинский, сменившись с дежурства, ушел в офицерскую землянку отдыхать. Солдаты принялись за прерванную еду. Начались разговоры, смех.

— Ты ему побольше наложи! — кричали бойцы раздатчику каши. — Он бомбам не кланяется.

Матрос Кошка с усмешкой отвечал зубоскалам:

— Всякой дуре кланяться — шея заболит.

— Ишь ты! — ворчал сигнальщик. — Как тебя не разорвало?

— Меня-то? — переспросил матрос. — Меня ни бомба, ни пуля не берет.

— А штык как? — лукаво донимали солдаты.

Рыжий черноморец ухмылялся, черпая кашу ложкой.

— Штык? Что ж… Штык не знаю как…

В это время лейтенант Головинский, сидя в землянке, выводил карандашом на бумаге жирную цифру: «1854». Его партнер по картам капитан Перекомский ушел дежурить на бастион.

Медленно потягивая чубук, лейтенант писал родным. Он писал им о том, как по прихоти императора Николая Павловича неподготовленная Россия была втянута в войну.

Четыре вражеские армии, переплыв на кораблях Черное море, подошли к берегам Крыма.

Русские войска не смогли помешать высадке неприятельских десантов.

После большого неудачного боя при местечке Альма, расположенном вблизи Севастополя, русское командование начало укреплять город.

Вход в бухту был прегражден затопленными старыми кораблями, а на берегу выстроили укрепления. Враги не смогли взять их и начали планомерную осаду. Она шла уже десятый месяц.

Написав письмо, лейтенант прилег на койку и задумался. Дремота одолела его. Он заснул.

Выйдя на дежурство, капитан Перекомский обходил бастион. Проверив два орудия в правом углу бастиона, он пошел в левый угол. Куча солдат, столпившись у бруствера, глядела в сторону вражеских окопов.

— Разойдись! — крикнул капитан.