Ход кротом (СИ) - Бобров Михаил Григорьевич. Страница 60
Вместо ответа я вытряхнул еще книжечку-дневник.
— Смотрите, командир драгунского эскадрона, корпуса Каппеля штаб-ротмистр Фролов.
Книжечку генерал Дитерихс только начал читать:
— … На второй день Пасхи эскадрон ротмистра Касимова вступил в богатое село Боровое. На улицах чувствовалось праздничное настроение. Мужики вывесили белые флаги и вышли с хлебом и солью. Запоров несколько баб, расстреляв по доносу два-три десятка мужиков, Касимов собирался покинуть Боровое, но его «излишняя мягкость» была исправлена адъютантами начальника отряда, поручиками Умовым и Зыбиным. По их приказу была открыта по селу ружейная стрельба и часть села предана огню…
И почти тут же отбросил с омерзением:
— Русский офицер такого сделать не может!
— Русский — не может, — я подобрал дневник и тоже оскалился:
— А вот колчаковский — запросто.
Дневник я убрал в сумку, взамен выложил следующий:
— Извольте. Барон Алексей Павлович Будберг. Вам неприятно, так и быть — я прочту. «… Население видело в нас избавителей от тяжкого комиссарского плена, а ныне оно нас ненавидит так же, как ненавидело комиссаров, если не больше; и, что еще хуже ненависти, оно нам уже не верит, от нас не ждет ничего доброго… Мальчики думают, что если они убили и замучили несколько сотен и тысяч большевиков и замордовали некоторое количество комиссаров, то сделали этим великое дело, нанесли большевизму решительный удар и приблизили восстановление старого порядка вещей… Мальчики не понимают, что если они без разбора и удержа насильничают, порют, грабят, мучают и убивают, то этим они насаждают такую ненависть к представляемой ими власти, что большевики могут только радоваться наличию столь старательных, ценных и благодетельных для них сотрудников.»
Немец и чех, не понимая сути спора, но чувствуя повисшее в полированных стенах напряжение, синхронно налили и выпили по кружке из термоса. Выбитые окна уже заделали, печь уже гудела, и от никелированных змеевиков шло тепло. Дитерихс молчал, не тронув своей кружки; так же молча ожидал и я.
Наконец, генерал махнул рукой:
— Уж если вы нас свергли… Так станьте лучше нас! Иначе не я — бог не простит.
Потянулся к медной кружке, выглотал остывший чай, не чувствуя вкуса.
— Черт бы вас побрал… Как вас там, Корабел?
— Корабельщик. А что до черта, так мои с ним дела — мои дела. Наши с вами дела — золото Республики. Я высказался, кажется, понятно?
— Безусловно, — проворчал Дитерихс. — Ян, давайте планировать операцию. Покончим с этим побыстрее. Вы останетесь?
— Увы, — мы с герром Штрассером решительно поднялись. — Долг зовет.
И направились к дирижаблям.
Дирижаблей над Кременчугом не имели ни Буденный, ни его противник Мамантов. А вот самолеты имели обе армии. Когда казацкие разведчики уперлись в конные патрули первоконников, а разведка Буденного из каждого выхода начала привозить по пять-шесть бойцов, исполосованных шашками джигитов Дикой Дивизии, оба командующих одинаково вызвали пилотов и поставили им одну и ту же задачу.
Решилась же задача совершенно различным образом.
Белые имели дюжину одноместных разведчиков, более-менее снабженных топливом, запчастями и механиками — все списанные аппараты Великой Войны, «Фарманы», «Сопвичи», «Ньюпоры», с дичайшим зоопарком двигателей, работавших на чем попало. В морозы накатывающего солнцеворота удалось поднять из них пять. После первого же вылета осталось в строю два. Большевики трех потеряных самолетов и в глаза не видели, ибо пострадали аэропланы от замерзания смазки. Качалки управления заклинило, тросики разлохматились и порвались. Лишенные руля высоты, самолеты приземлились кое-как, сломав шасси, едва не убив отчаянных авиаторов.
Большевики с самого начала имели всего три самолета. Но все это были «Ильи Муромцы», собранные из запасных частей, нарытых по Москве и Петрограду. Еще большевики имели наркомат информации. Благодаря широко поставленной рекламе, всякий грамотный, образованный человек знал: нет нужды пробираться на юг, рисковать собой в гетманской Украине, если можно пойти на прием в любой будний день и получить в наркомате оплаченную работу. Или даже, чем черт не шутит, сделать карьеру.
Так что за сборку и доводку кораблей наркомат усадил трех академиков, подперев их десятком инженеров уровня Ботезата и сотней вполне грамотных, трезвых студентов. Три самолета большевиков получили остекленные закрытые кабины, обогреваемые выхлопными газами четырех моторов. Моторы и механиков готовил профессор Лебедев лично. Правда, установить гидроусилители на управление не вышло даже у него. Для России начала двадцатого века гидравлика была то же, что нанотехнологии для начала века двадцать первого: все что-то слышали, но никто сам не делал. Просто ввели в экипаж сменного пилота, а места полежать и расслабить сведенную спину в «Илье Муромце» и так хватало.
В каждом самолете наблюдатель имел столик для карт, лампочку для ночных полетов, мощную немецкую оптику, запас цветных ракет и стальных цилиндриков с вымпелами для сбрасывания приказов или сообщений. Верхнюю полусферу прикрывал верхний стрелок со спаркой «максимов», нижнюю — нижний стрелок с тяжелым «шварцлозе», чтобы при удобном случае приласкать наземную цель. Вообще-то работа по земле не планировалась: вместо бомб тяжелые корабли несли те самые полевые рации весом в три четверти тонны, которые Русская Армия возила тремя двуколками. Раций набралось всего шесть штук. Две возили в полевом штабе Буденного, выделив на такое пару бронированных грузовиков. Одну оставили в Москве как образец и учебное пособие. Три раздали по самолетам.
Но главный секрет заключался даже и не в рациях. Авиаотряд получил под каждый самолет по шесть вагончиков на полозьях. Когда Буденный тыкал в карту заточенным карандашом и говорил: аэродром будет здесь! — то на указанном поле вдоль каждого самолета ставили две линии вагончиков, как бы заключая «Илью Муромца» в рукотворный капонир. Затем на крыши вагончиков ручными лебедками затаскивали стальные клепаные арки конструкции инженера Шухова, придуманные Владимиром Григорьевичем еще для павильонов Нижегородской ярмарки при отце свергнутого царя-Николашки. Стальные дуги вставляли в замки, защелкивали крепления- «клювики», как на финских лыжах. Так же на замках вставляли продольные балки, раскосы, стойки торцовых стен. Говорили, что первый вариант сделали на болтах, и Корабельщик лично выгнал на сборку под ноябрьский мокрый снег всех проектировщиков. После чего глупости прекратились надолго.
На каркас тоже лебедками затягивали покрытие: прорезиненую ткань, отходы с дирижабельного завода, организованного Хуго Эккенером еще в августе.
Пока сборщики делали все это, механики в вагончиках начинали топить печки-бочонки, придуманные канадскими лесорубами для выгона скипидара. Воздуховоды «буллерьянов» быстро поднимали температуру в брезентовом ангаре достаточно, чтобы нежные пальцы механиков не примерзали к металлу, а моторы легко запускались. Вот почему «Муромцы» вылетали в любой мороз, а в плохую погоду не боялись, что буран обломает крылья прямо на стоянках: самолеты ночевали и обслуживались в самых настоящих ангарах.
Наконец, авиаотряд имел три трактора для таскания самолетов, расчистки полосы от снега и других работ. Например, можно было вспахать поле под озимые ближним селянам или нарезать механической пилой дров, и получить от села свиную тушу либо теплые кожухи на весь экипаж.
Вот как вышло, что Мамантов не знал о большевиках почти ничего; Буденный же знал о движении казаков почти все, причем получал сведения от пилотов мгновенно. В ответ штабная рация передавала экипажу «Муромца» приказы, которые пилоты сбрасывали прямо на головы нужным командирам красных полков.
Утром самого короткого дня в году авангард Мамантова перешел по льду небольшую речку Кагамлык. На северном берегу снова показалась жиденькая цепочка конных в припорошенных снегом «буденновках». И Мамантов, полагая их разведкой или фланговым заслоном, приказал кубанцам Улагая скоренько сбросить краснюков на днепровский лед, вырубить, после чего продвигаться вперед — на Канев.